Состязание в непристойностях

Калачников замер, чтобы не спугнуть чем-то мальчишку. Да что там, он превратился в соляной столб. Ситуация была весьма комичной. По улыбке Марины Петр догадался, что она все поняла, и, когда Илья опять убежал, поинтересовался:

– Он признал меня?

– Возможно, – пожала она плечами. – Хотя мне иногда кажется, что он не признает даже меня. Ты не представляешь, как он может показывать свой характер.

Это был один из самых замечательных обедов, которые случались у Калачникова за последнее время. Они ели душистые, сваренные в чем-то остром мидии, запивали их хорошим белым вином и не спеша болтали о жизни. И что удивительно, Петру давно уже не было так интересно.

Если сын Волкогоновой еще, возможно, и не признал Калачникова, то сама Марина относилась к нему уже с большим расположением и поведала много личного, что рассказывают только очень близким людям или хотя бы хорошим знакомым. Он узнал, что Марина родилась в Москве, в доме, окна которого выходили на Бульварное кольцо, но этот старинный особняк из-за крайней ветхости давно уже снесли. Что в детстве у нее была собака – обычная дворняга – по кличке Профессор, так как вокруг левого глаза у псины имелось черное пятно, похожее на монокль. Что лет до двенадцати Марину каждое лето отправляли в деревню к родителям отца и однажды она наступила там на борону – ногу проткнуло насквозь, и ее пришлось даже зашивать. Что когда ей было семь лет, умерла от рака ее мама, а когда исполнилось пятнадцать, от инфаркта скончался и ее папа, и она переехала к дедушке – маминому отцу, но после этого еще два года ездила через весь город в старую школу, где у нее осталось много друзей. Дорога отнимала много времени, и дедушка вначале хотел запретить такие ежедневные путешествия, но потом уступил настойчивым просьбам Марины с условием, что она будет учиться на одни пятерки. И она-таки закончила школу с золотой медалью.

– У тебя вообще чувствуется мужское воспитание, – пошутил Калачников.

– Если ты намекаешь, что я бываю жестковата или упряма, то так воспитал меня не дедушка, а жизнь. Кстати, я только поступила на первый курс мединститута, когда умер и он.

– О Господи! – воскликнул Петр. – Сколько же тебе пришлось пережить?! Я сейчас разрыдаюсь! На примере твоей жизни можно написать душераздирающий английский роман о маленькой девочке, на которую обрушились всевозможные невзгоды, но, преодолев их, она все же стала кандидатом медицинских наук и вырастила прекрасного сына.

– Я не была идеальной, – засмеялась Марина. – На втором курсе на студенческой вечеринке я напилась так, что меня потом подобрала на улице милиция. Об этом сообщили в деканат, и меня едва не исключили из института. Спасло меня то, что ректор был старинным другом моего деда. А на четвертом курсе мне пришлось уйти в декретный отпуск.

– Хотя бы раз в жизни напиваются все, – поддержал ее Калачников. – А с сексом все еще сложнее. Я впервые сделал это в шестнадцать лет с двоюродной сестрой.

– С сестрой?! Как ты мог?!

– Я же сказал, с двоюродной!

– Какая разница?!

– Мы оба этого очень хотели.

– Все равно бесстыдник!

– Кто бы говорил…

После ресторана они по требованию Ильи заехали еще в парк Горького и посетили практически все имевшиеся там аттракционы. В другой ситуации Марина вряд ли бы устроила сыну такой праздник – удовольствий, как и сладкого, должно быть в меру, – но она понимала, что делает одолжение еще и Петру.

На большинстве аттракционов Калачников катался вдвоем с Ильей, а Марина оставалась внизу. И теперь уже мальчишка, когда ему становилось страшно, сам вцеплялся в ладонь нового маминого знакомого, сам прижимался к нему.

К дому Волкогоновой Калачников подъехал уже около десяти вечера. После целого дня, проведенного на свежем воздухе, и массы ярких впечатлений Илья заснул на заднем сиденье еще на полдороге. Петр сказал, чтобы Марина не будила сына, и на руках отнес его наверх. Поднимаясь в лифте, он думал о том, что еще ни одно существо в мире не доверялось ему так, как этот белобрысый мальчишка.

Пока Марина в детской раздевала и укладывала сына, Калачников сидел в гостиной на диване. Потом она появилась в проеме двери и спросила:

– Хочешь чаю?

– Нет, я хочу тебя, – ответил Петр.

В этот раз она не стала возражать, а деловито, как после десяти лет брака, заявила:

– Подожди, я приму душ.

Вскоре Калачников услышал, как в ванной комнате зарычали старые трубы и зашумела вода. Тогда он тоже разделся и пошел к Марине.

Ничего путного под душем у них не получилось, только налили много воды на пол. Так что, прежде чем пойти в спальню, им пришлось поработать тряпками – Марина боялась, что зальет живших снизу соседей.

Наконец они добрались до кровати. После душа тело у нее было еще прохладным. Он стал целовать ее в губы, в шею, но вдруг Марине показалось, что он хмыкнул.

– Что? – отстранилась она.

– Мне очень понравилось ходить в зоопарк, – честно признался Калачников. – Мы обязательно это повторим.

Глава 16

Если моральная усталость от участия в шоу «Танцуют звезды» поселилась в Калачникове уже давно и он все больше сомневался в целесообразности своих ежедневных бальных упражнений, в том, что эта суета поможет ему заполучить место ведущего «Волшебного колеса», придаст новый импульс его карьере, то в одно прекрасное утро Петр вдруг почувствовал и невыносимую физическую усталость. Он проснулся поздно, когда нежаркое осеннее солнце уже заливало бледным светом его квартиру, и понял, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой.

Вроде бы и спал он этой ночью вполне нормально, лишь однажды поднявшись в туалет, а потом сразу же задрыхнув опять, и кошмары его не мучили, и проспал он почти восемь часов, а все же не чувствовал себя полностью отдохнувшим. В нем не было той бодрости, свежести, которые человеку свойственно ощущать по утрам.

Вчера они с Вероникой репетировали дольше обычного. До очередного телевизионного конкурса оставалось всего два дня, а танец квик-степ у них совершенно не шел. Он требовал легкости, можно даже сказать, порхания над паркетом, что являлось непосильной задачей для налитых чугунной тяжестью ног Петра. С таким же успехом можно было танцевать с гантелями в руках. Аркадий Мухамедшин нервничал, витиевато матерился, заставлял их повторять отдельные куски квик-степа снова и снова и, в конце концов, отправил отдыхать, понимая, что большего в этот день он уже от своих подопечных не добьется – только загонит их окончательно.

Подняться с кровати Калачникову удалось лишь благодаря огромному усилию воли. Чистя зубы, принимая душ, Петр думал о том, что с его стороны было большой авантюрой ввязаться в дело, требовавшее ежедневных многочасовых тренировок в течение нескольких месяцев. Такой режим был бы непростым даже для профессиональных спортсменов, а что уж говорить о нем, любителе. Когда-нибудь его уже немолодой организм должен был забастовать, выбросить белый флаг.

После завтрака Калачников залег на диване в гостиной, намереваясь не вставать с него вплоть до того времени, когда надо будет ехать на очередную репетицию. Единственное, что он сделал, – позвонил Волкогоновой, чтобы уточнить, где и во сколько ее подобрать, и Марина его немного обрадовала: оказалось, что ей нужно съездить в библиотеку за книгами для своей диссертации и она уже выходит из дома, ну а потом ей проще будет своим ходом добраться до телецентра.

В том разобранном физическом состоянии, в котором находился в это утро Калачников, даже такое незначительное сокращение обязанностей доставило ему удовольствие. Если не надо было ехать за Волкогоновой, значит, на диване можно было поваляться на час дольше. Но одновременно это означало и дополнительный час самокопаний, обычных для него в последнее время.

Что-то сломалось в его размеренной, счастливой прежде жизни. И дело было даже не в том, что вскоре он мог лишиться привычной – двадцать лет в эфире – и весьма доходной работы на телевидении. Он вдруг засомневался: действительно ли стоит держаться за нее всеми возможными способами?! А если брать шире, то Калачников все чаще стал задумываться о своих непростых взаимоотношениях с шоу-бизнесом.