Состязание в непристойностях

– Хорошо, пусть вам эта программа не нравится, – пошел Калачников на попятную, – это не принципиально. Но повторяю, я ни в коем случае не должен из нее вылететь. Сейчас у меня просто нет времени все подробно объяснить вам, так что поверьте мне на слово. Если хотите, я завтра приеду в ваше отделение «Скорой помощи» и мы обстоятельно поговорим. Заодно вы посмотрите, послушаете меня еще раз.

– Завтра я не работаю, – парировала докторша.

– Тоже неплохой вариант. Тогда мы встретимся где-нибудь в городе, пообедаем, и я по секрету раскрою вам все свои маленькие профессиональные тайны.

Теперь уже использовал запрещенный прием Калачников. От приглашения на обед со звездой шоу-бизнеса вряд ли могла отказаться хотя бы одна женщина, но чтобы удостоиться такой чести, она тоже должна была сделать ему одолжение – прикрыть от подозрений в существовании проблем со здоровьем. Однако докторша ничуточки не растаяла, ее бледно-голубые глаза остались холодными – примерно такие же были у собаки породы хаски, которую часто выгуливали рядом с домом Калачникова. Встречаясь с этой тварюгой взглядами, Петр всегда испытывал дискомфорт и радовался, что ее не спускают с поводка.

– Вы толкаете меня на должностное преступление! – сухо заявила докторша.

– В смысле?

– А если с вами что-то случится?! Как и вы, я не хочу лишиться своей работы! Были б вы нормальным человеком, это могло бы сойти мне с рук, а так – неприятностей не оберешься! Будут обвинять меня в непрофессионализме, мол, осматривала, но не заметила, что случай серьезный, не сумела поставить правильный диагноз, спасти национальное достояние.

Она выразилась именно таким образом: «Были б вы нормальным человеком», – а не, скажем, никому не известным. А чего стоило ее «национальное достояние»?! Ну разве ж не последней сучкой она была?! Очевидно, что в ее глазах принадлежность к шоу-бизнесу была характеристикой однозначно отрицательной: с людьми из этой сферы она предпочитала общаться с такой же осторожностью, как с буйно помешанными или больными проказой.

– Ничего со мной не случится! Тьфу-тьфу, не накаркайте! – категорично отверг ее аргументы Калачников. – Я чувствую себя уже вполне сносно.

Острая боль в груди действительно исчезла. Вероятно, помог сделанный ему укол. А вместе с болью испарился и тот панический страх смерти, который Петр ощущал, ожидая приезда «скорой помощи». Ничего подобного за сорок три года своей жизни Калачников не испытывал. Впервые он четко понимал, что вот еще немного, еще чуть-чуть – и его не станет. И слава Богу, этот ужас закончился. Разве что теперь по всему телу растеклась предательская слабость, но с ней уже можно было бороться.

Пересиливая немощь, Калачников спустил ноги на пол и сел. Только сейчас он заметил, каким потрепанным был под ним диван, как, впрочем, и вся остальная мебель в этой комнате. Хорошо еще, что никто не успел заснять его на этом жалком ложе – с современными мобильными телефонами это просто. За такую фотку многие «желтые» журнальчики отвалили бы приличные деньги и обязательно вынесли ее на первую полосу. А сколько их читателей испытали бы ни с чем не сравнимое удовольствие, увидев, как известный шоумен в буквальном смысле подыхает на грязной подстилке. Таким людям, как Калачников, всегда безумно завидуют за то, что судьба без меры отвалила им славы, женщин, денег, и многие будут считать, что наконец-таки высшая справедливость восторжествовала.

– Вам лучше пока не вставать! – воскликнула докторша, но видя, что ее не слушают, лишь махнула рукой.

Придерживаясь за засаленный валик дивана, Калачников поднялся. Он постоял несколько секунд, прислушиваясь к себе, к тому, что делалось у него в груди. Боли по-прежнему не было, и это его обрадовало.

– В общем, о моей болезни ни слова, – еще раз предупредил докторшу Петр. – И давайте пойдем сейчас в студию: чем дольше мы отсутствуем, тем больше вызываем подозрений.

Они вместе вышли из комнаты. В коридоре, опершись о стену, скучал флегматичный фельдшер. Он вопросительно взглянул на докторшу.

– Жди меня в машине, – бросила она ему.

Съемки программы «Танцуют звезды» уже закончились, мощные софиты в студии были выключены, и лишь на потолке горело несколько обычных ламп. Трибуны для зрителей давно опустели, но в центре зала стояла небольшая группка людей, ожидавших, что скажет прибывший по срочному вызову врач «скорой помощи». Среди них находилась и партнерша Калачникова Вероника, а также генеральный продюсер телеканала НРТ Лев Дурманов и режиссер программы Семен Мытарь.

Мытарю было около шестидесяти, он относился к еще доперестроечным титанам телевидения и имел весьма колоритную внешность: большую лысую голову, окладистую бороду и необъятный живот. По обыкновению, одет режиссер был в джинсы и просторную клетчатую не заправленную за пояс рубашку, из расстегнутого воротника которой выбивалась буйная растительность. Рукава рубашки были закатаны до локтей, открывая мощные волосатые руки молотобойца с толстыми короткими пальцами. Тем не менее по своей душевной организации Мытарь был очень тонким, чувствительным человеком, что пытался прикрывать нарочитой грубостью.

В свою очередь, двадцатидевятилетний Лев Дурманов являлся полной противоположностью Мытарю. Хотя внешне генеральный продюсер канала НРТ был строен, изящен, носил безукоризненные темные костюмы, модные итальянские галстуки и никогда не ругался, но его цинизму не было предела. Во всяком случае, он имел множество важных деловых партнеров, но легко обходился без близких друзей.

Вероника первая заметила появление в студии Калачникова. Она все еще была в черном облегающем платье, в котором танцевала танго.

– Ну, как ты?! – подалась Вероника навстречу Петру.

Все остальные тоже повернулись в его сторону, и на их лицах тоже обозначился вопрос.

– Пустяки, – постарался как можно беспечнее улыбнуться Калачников, подходя к собравшимся.

– Так что же с тобой было?! – не отставала партнерша.

Калачникова бросило в жар. Он вдруг подумал, что не заготовил никакой более или менее правдоподобной версии, подтверждавшей ничтожность произошедшего с ним. И виновата в этом была, конечно, докторша: если бы она не изводила Петра своими язвительными замечаниями, он не допустил бы такой непростительной ошибки. Калачников с ненавистью и в то же время с надеждой посмотрел на нее.

Возникла небольшая пауза. Петр почувствовал себя игрушкой в руках этой надменной стервы: сейчас она могла уничтожить его одним словом. Многие из его бывших пассий пожертвовали бы большими деньгами, чтобы оказаться на месте докторши. Наконец та пожала плечами и обронила:

– Межреберная невралгия. – Так как все продолжали смотреть на нее, она развила тему: – Господин Калачников сказал мне, что во время танца он поднял свою партнершу и сразу почувствовал в груди острую боль. К счастью, произошло всего лишь защемление нерва между ребрами. В таком случае человек грешит на сердце и ему кажется, что он вот-вот умрет.

– Ну да, ты привык, чтобы не ты, а тебя бабы носили на руках, – в обычной для себя грубоватой манере заметил Мытарь.

Все засмеялись, и напряжение в студии как-то сразу спало. Вместо неприятной, обременительной перспективы изображать сочувствие к больному, а то и посещать его в госпитале теперь можно было повеселиться, что было гораздо приятнее. Лишь Лев Дурманов продолжал внимательно смотреть на Калачникова, и в ответ Петр излишне развязно подмигнул продюсеру. Это выглядело глупо, но, слава Богу, Калачников удержался от других жестов и слов, способных вызвать подозрения.

– Значит, никаких ограничений по здоровью на участие в нашей программе у него нет? – все же поинтересовался Дурманов.

– Думаю, нет, – сказала докторша. – Так я пойду? Всего хорошего.

Даже не взглянув на Калачникова, она направилась к выходу. Петр в очередной раз отметил, что у нее по-настоящему классная фигура, которую не мог скрыть белый халат.

– Спасибо! – бросил он ей вслед.