Вендетта

Он снова ударил ее, вернее, попытался. Тца была готова к выпаду и смогла нагнуть голову, так что кулак скользнул по макушке. Было больно, но и отцу досталось.

— Ты… Ты смеешь!.. — крикнул он, потирая ушибленные пальцы. — Сделаешь то, что я прикажу. Ты моя собственность, такая же, как и твои обожаемые козы. Моя, и я могу тобой полностью распоряжаться.

Ей хотелось зарычать в ответ. Если бы только руки были свободны, уж она показала бы этому мерзавцу. Для своих четырнадцати лет девушка была весьма крупной и сильной. В горах она отбивалась от волков, защищая стадо, охотилась на дикого кабана и убила его… На самом деле, не во сне. Но сейчас ее сдерживали цепи, поэтому она сказала:

— Я ведь не старшая. Фарсезе захочет жениться на Миранде.

Тца ощутила прилив надежды. Миранда с болями в груди, Миранда хорошенькая. Она шила, ткала…

— Миранда умерла.

Мгновением раньше он яростно смотрел на дочь, готовясь еще раз ее ударить, но, сообщив печальную новость, совсем пал духом.

— Миранда умерла, — повторил отец шепотом. — Миранда, моя девочка! Моя любимая!

Из глаз полились слезы, и он даже не попытался унять их. Крупные капли скользили по щекам, теряясь в бакенбардах.

— Хорошая дочь, ласковая, добрая, такая миленькая… — Он вздохнул. — Она была помолвлена с Эмилио, мы в сентябре собирались сыграть свадьбу. Потом начала кашлять, и…

Мужчина утер нос и приосанился.

— И они согласились взять тебя вместо Миранды. Мою последнюю дочь. Последнюю…

И, спрятав лицо в ладонях, отец разрыдался.

Но у Тиццаны не было времени утешать распустившего нюни пьяницу. Самое главное сейчас — получить свободу. И оковы напомнили девушке еще кое о чем — об аргументе, против которого отец не сможет возразить.

— Папа, — сказала она, — а как же?..

Он поднял голову, увидел поднятые руки и подошел к дочери. Из нескольких ключей на цепочке выбрал один и попробовал вставить в замок на левом запястье. Ключ подошел.

— Милая моя. Такая хорошенькая.

Девушка знала, что отец по-прежнему бормочет о ее мертвой сестре. Саму Тиццану никто не назвал бы хорошенькой. А если она когда-то и была милой и неиспорченной, все закончилось тогда, в полнолуние после ее первой менструации, когда девушка обнаружила…

— Отец, — тихо произнесла она, в то время как тот потянулся ко второму замку. — Ты же знаешь: я не могу выйти замуж.

Она подняла руку и, когда цепь соскочила, потрясла ею.

Мужчина наконец соизволил отвлечься от воспоминаний о мертвой дочери и обратить внимание на живую.

— Почему? Из-за проклятия, поразившего тебя в горах? — Он рассмеялся, и горьким был этот смех. — Каждая семья на этом чертовом острове проклята! Все здесь с самого рождения обречены жить в этом мире боли.

Он поднял упавшие оковы и потряс перед девушкой.

— Кроме того, всякий муж должен привыкнуть к тому, что его жена бывает несколько не в себе раз в месяц. Эмилио Фарсезе придется смириться с твоими странностями. И приковывать тебя цепями, как это делаю я!

Он снова расхохотался резким, неприятным смехом, затем отступил назад. Тца быстро вскочила на ноги, проскользнула мимо отца и бросилась к лестнице и наверх. Он следил за ней, не сделав и попытки остановить.

— Давай! Беги, Тиццана! Беги в маки и питайся там кореньями в своей пещере. Давай! Смешай имя Маркагги с грязью. Ты уже связана обязательствами и должна выйти за Эмилио. Если же убежишь, Фарсезе получат здесь все. Дом, нашу землю, твоих любимых коз. Все!

Мужчина наклонился, подхватил бутылку, вытащил зубами пробку и жадно припал к горлышку.

— Все! — крикнул он, разбрызгивая вино.

Ужасный смех отца преследовал девушку, пока та поднималась по лестнице, хватала шляпу, пращу и сумку, открывала дверь и даже когда уже выбежала на мощенную булыжником улицу.

Она не пробежала и пяти шагов, когда вдруг что-то теплое и влажное ткнулось в ладонь.

— Коломбо! — радостно крикнула Тца, стиснув морду пса и нагнувшись, чтобы обнять лобастую голову.

Большой розовый язык тут же облизал ее лицо; из огромной пасти неслось приветственное повизгивание. У пса в роду были волки, хотя в шерсти преобладал не серый, а черный и рыжий. Морду посеребрила седина — Коломбо, ровесник девушки, пребывал в почтенном для горных собак возрасте. За проведенные вместе годы он, помогая хозяйке охранять стадо, прогнал множество своих дальних родственников; сражался с дикими кабанами, и все его тело носило следы ран и укусов. Двигался пес уже не так быстро, как раньше, но люди до сих пор, повстречавшись с Коломбо на улице, спешили перейти на другую сторону. Они осеняли себя крестным знамением, завидев его глаза с красными прожилками. Однако же, проведя ночь под дверью, за которой томилась его хозяйка, он был смирным и ласковым, словно щенок.

— О Коломбо! — выдохнула девушка и уткнула лицо в его мохнатую шею, вдыхая такой родной запах.

Она не сомневалась, что, если выйдет замуж за Фарсезе, ее заставят отказаться и от любимого пса. Если…

«Он совсем отупел от вина и бренди», — подумала Тца.

Коломбо тенью бежал у ее ног. Она шла, стараясь держаться подальше от проходящей по центру улицы сточной канавы со зловонной жижей. Никто в жизни не захочет жениться на ней, каким бы ценным ни было приданое. Сколько раз девушке говорили, что она скорее животное, чем человек. Сама она никогда не понимала этой шутки. И даже пусть Эмилио четвертый или пятый сын в семье — в чем не было сомнений: прямому наследнику не позволили бы жениться на каких-то Маркагги, — едва увидев невесту, он откажется от своих намерений. Да и любой мужчина отказался бы.

Быстро шагая, Тца вскоре вышла на главную площадь, вымощенную булыжником. Был как раз базарный день, и люди вовсю суетились, расставляя палатки. Девушка увидела, что двери церкви на правой стороне площади открыты и в них проходят желающие получить благословение трудам сегодняшнего дня. Она подошла к ступеням.

— Жди здесь, Коломбо, — приказала Тца, и огромный пес послушно улегся прямо посреди лестницы, вынудив нескольких горожан поспешно отступить в сторону.

Девушка сняла широкополую шляпу, вошла внутрь, встала на одно колено и перекрестилась. Алтарь впереди обступили просители. Тца же в тех редких случаях, когда удавалось посетить церковь, предпочитала маленькую боковую часовенку. Девушка прошла в восточный неф и увидела небольшую толпу, откуда доносилось похныкивание. Священник проводил обряд крещения, и Тца встала в сторонке, глядя на рыдающую мать, которую с двух сторон поддерживали одетые в черное родственницы. Судя по раннему часу и гнетущей атмосфере, можно было предположить, что ребенок скоро умрет и священник пытается спасти его душу.

Тца недоуменно пожала плечами. Она не понимала, к чему такое беспокойство. В горах действует простой закон: если козленок родился слабым, его просто оставляют на съедение волкам. Не следует ли людям поступать так же?

Толпа поредела. Младенец перестал плакать, мать же зарыдала вдвое громче. Тца прошла вперед и посмотрела на статую Мадонны. Ей всегда нравилась эта скульптура, потому что, в отличие от большинства, в отличие от только что ушедшей женщины, Мадонна не оплакивала младенца в своих руках. Казалось, она вообще не уделяет ему особого внимания. Он просто был там. Как и все дети — там.

Девушка посмотрела налево. Тяжелая деревянная крышка, которой закрывали купель с крестильной водой, сейчас стояла в сторонке. Отвлекшись от благочестивых мыслей, Тца подошла к чаше и посмотрела на отражение…

Вот она! Причина, по которой ни один мужчина, даже если семья прикажет ему, не возьмет ее в жены. Густые брови соединяются на переносице. Глубоко посаженные глаза кажутся отверстиями в скале. Волосы, густые и черные как сажа, обрамляющая отверстие дымохода в ее пещере, спереди кое-как пострижены овечьими ножницами — лишь бы не падали на глаза, — сзади же стянуты в тугой хвост ремешком из козлиной шкуры. Этот нос, сломанный по осени, когда Тца искала по горам отбившуюся от стада козу. Этот рот и толстые обкусанные губы, искривленные в постоянной зловещей ухмылке. Она попыталась улыбнуться, и впечатление было такое, будто злобная тварь намеревается выпрыгнуть из воды и вцепиться в чье-нибудь горло. Девушка покачала головой, и отражение ответило ей тем же.