Двойник

Сзади послышался хриплый судорожный вздох, но Скай не оглянулся. Надо было торопиться. Он поднял нож и нанес очертания следующей руны на второй кругляшок. Его голос окреп, стал уверенным:

— Тиваз! Древний бог войны и победы! Остр наконечник копья, наносящий удар справедливый.

Рисунок на деревяшке мог обозначать только копье. За спиной у Ская хриплый шепот эхом вторил последнему слову стиха: «Справедливости!»

Драугу причинили много зла: Сигурд прервал его смертный сон и обрек на вечные мучения в мире живых. Пришла пора освободить его.

Скай чувствовал, что для завершения обряда чего-то не хватает. Остался только один диск, и именно в нем заключался смысл расклада. Но, как напоминал первый символ Альгиз, знание требовало жертвы.

Один провисел пригвожденным к дереву девять дней и отдал глаз в обмен на руны.

Торкель Гримсон принял смерть от копья, чтобы спасти жизнь сыну.

А Скай? Он только что вырезал знак оружия, столь судьбоносного для их рода, но чем ему пожертвовать?

И тут он вспомнил, как поступил Бьорн, отрубив ясеневую ветку — ту, что послужила Клыку Смерти первой рукоятью.

Скай опустил нож тем же движением, каким чертил руны, только теперь лезвие вошло сначала в плоть, а потом уже в дерево. Наточенная сталь, которой остались бы довольны даже воинственные предки с севера, отсекла самый кончик большого пальца так же легко, как боевой топор некогда пробивал шлемы врагов. Все случилось так быстро, что боль пришла не сразу, и Скай успел сделать еще три насечки, которые тут же наполнились багряной жидкостью. Перед ним красовался последний, третий, символ.

— Совило! Руна спасенья погибшей души! Солнце встает, ночь прогоняя. Света истины боится лживый мрак!

Боль нарастала, но Скаю было не до нее. Он отшатнулся: так внезапно озарилось небо. Солнце рассеяло тьму, и первый луч упал в тисовую рощу, позолотив дерево и подсказав, что делать дальше.

Торопливо достав из кармана медную зажигалку, Скай старался высечь огонь, но липкие пальцы соскальзывали с колесика. В воздухе запахло газом. Он вытер руку о штаны и, повторив попытку, увидел, как пролетела искра. В следующий миг сухой тис вспыхнул, словно факел.

Сразу же стало светло. Скай обернулся на сгорбленный силуэт в сером плаще: казалось, пожар испугал драуга. Но мало-помалу тот распрямился, и под некогда пустым капюшоном мелькнуло лицо… Лицо из видений и ночных кошмаров!

Впервые он увидел эти черты в отполированной пластине щита.

— Бьорн?! — воскликнул Скай.

На него смотрел старик, когда-то тяжело ступивший на палубу драккара, чтобы отправиться в последнее плавание. Теперь он менялся на глазах: обвисшая кожа натягивалась, морщины разглаживались; вот седина блеснула золотом, а между густыми бровями пролегла знакомая тень.

Драуг исчез. Перед Скаем стоял молодой викинг — призрак Бьорна, его бесплотный двойник. Серый плащ на плечах стремительно таял, обращаясь в ничто. Воин взглянул на своего спасителя, и несколько долгих мгновений они смотрели друг другу в глаза. Вдруг губы Бьорна шевельнулись в мимолетной улыбке, и скандинав легко шагнул к пламени, которого жаждал тысячу лет. Тис пылал и потрескивал, рассыпая снопы искр, сухие ветви светились от жара. Подойдя к костру вплотную, Бьорн вдруг остановился, будто охваченный внезапным сомнением.

Скай понял, чего ему не хватает. Берсерку не попасть в Валгаллу без оружия в руках. На месте воина он бы тоже колебался.

Молниеносным движением Скай сорвал мешковину с Клыка Смерти и протянул топор викингу. Он сам вырезал новую рукоять, потратив на это немало летних вечеров. Лезвие блеснуло в тусклом свете. Одно мгновение они — предок и потомок — держались за Клык, затем в последний раз встретились взглядами, и, крепко сжав оружие, Бьорн шагнул в костер.

Голубое пламя взметнулось, окутало его, поглотило и сожгло дотла за несколько секунд. Исчез и топор, служивший обоим. Остался только свет.

В доме неподалеку залаяла собака, напомнив, что пора уходить.

Обернув раненую руку носовым платком и с кряхтением вскинув рюкзак на плечи, Скай поспешил прочь.

— Шесть двадцать восемь, Креве, — бормотал он сквозь стиснутые зубы. — Семь тридцать четыре, Лондон Юстон. Одиннадцать ноль три, с вокзала Виктории, Дувр.

Все мышцы свело судорогой, но Скай лишь прибавил шагу, упорно повторяя вслух названия станций и время отправления, чтобы отвлечься. Дорога займет двое суток. Скай понятия не имел, куда идти и что делать, когда окажется на месте. Главное — разгадать тайны, которые нашептывает ему голос крови; только тогда он сможет вернуться и отвоевать у Сигурда душу Кристин.

Несмотря на слабость, Скай принялся насвистывать.

«Я справлюсь».

Боль утихнет, а раны затянутся. Какие бы испытания ни готовила судьба, скучать ему не придется — это он знал даже без подсказки рун.

Позади зашумел мотор. Недолго думая, Скай поднял окровавленный большой палец и невольно скривился — порез давал о себе знать.

Машина остановилась, из нее выглянул молодой парень.

— Куда тебе?

— На Корсику, — ответил Скай и улыбнулся.

Посвящается Кэйт Джонс

ОТ АВТОРА

Наверное, на каждой странице каждой из своих книг я оставляю частичку себя. Это и какие-то мысли, возникавшие в прошлом, и подмеченные особенности моего характера, и фрагменты споров, в которых довелось поучаствовать. Прочитанный вами только что роман — безусловно, наиболее «мой» из созданных мною… несмотря на то что в нем есть ходячие мертвецы, путешествия во времени и превращения. Просто у меня, похоже, очень много общего со Скаем, главным героем.

Я лунатик, то есть хожу во сне и говорю. (Был соблазн написать «ходил», но на той неделе жена в два часа ночи обнаружила меня стоящим на коленях у кровати, я искал… листья? Или змей? Уже и не помню.) Из дома в таком состоянии я с некоторых пор не выхожу, но временами мое подсознательное поднимает меня с койки и водит по комнатам, пока я силюсь отличить сон от яви.

Моя мать, норвежка, родилась с плодным пузырем на лице, и случилось это при полной луне, на исходе самого короткого дня в году. А когда родился я и издал свой первый крик, ей послышался смех ее отца. Дед мой был не совсем обычным человеком. Однажды в Осло он вошел в многоэтажный дом и до полусмерти напугал лифтера — тот божился, что пять минут назад уже отвез его наверх. В жизни деда это был первый случай вардогра. Как-то раз он поднял камень с острым краем и обжегся — много лет назад этим камнем кого-то убили. Вот откуда взялся в книге эпизод с дедовской зажигалкой.

Думаю, именно норвежской кровью объясняется большинство моих черт характера и поступков. Человек я мирный, но питаю сильнейшую страсть ко всем видам холодного оружия. В школе был чемпионом по фехтованию, потом двадцать лет занимался боевой хореографией для кино. Уверен, моими предками были викинги. Можно считать, что я, когда работал над этой книгой, слышал голос крови, нашептывавший всякие советы по части ратного мастерства. Иногда он повышался настолько, что это можно назвать самой настоящей диктовкой!

А еще я интересовался рунами. Не могу себя назвать экспертом в данной области, но со значением рун разобрался и даже одну вытатуировал на правом плече, когда окончательно решил стать писателем. Это Уруз, знак перемен, движения, творческих способностей.

Разрабатывая сюжет романа, я вспоминал прочитанные в детстве книги — изобилующие битвами, кровопролитием и самопожертвованием. Были среди этих книг и «ужастики». И мне стало интересно, что же заставляет нас поступать так или иначе — актер с двадцатилетним стажем, я не мог не задуматься о мотивации своих героев. Обусловлено ли наше поведение генами, за которые следует благодарить уходящую в глубь времен очередь предков? Или все зависит от воспитания? А может, влияет и то и другое? Если да, то в какой пропорции? Что поддается нашему контролю, а что сильнее нас? И если внутри сидит берсерк (или художник, или святой, или вор), как в обыденной жизни проявляется эта сущность? Когда о ком-нибудь говорят: «О, это на тебя не похоже», — какого именно «тебя» имеют в виду?