История одного шедевра

––––––––––––––––––––––––—

Юрий Николаевич Орлов - История одного шедевра.

––––––––––––––––––––––––—

ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА.

Часто ли Вам случалось проснуться знаменитыми? Предположим, невзирая на мизерную зарплату, на бурление в животе, нестерпимый словесный «зуд» тёщи или свекрухи, немелодичный храп в ухо любимого супруга или же милой супруги, погоду, непогоду, время года, да и именно само Время, Вы проснулись и сказали себе нежно : - Я, милая моя Душа, стал знаменит. Не случалось? А, возможно, Вам посчастливилось ПОЧУВСТВОВАТЬ себя знаменитым? Не было такой душевной оказии? Позволю себе спросить: - А не йог ли Вы? А Вы чувствительны к чему нибудь? А, вообще, случалось ли Вам проснуться, или же Вы находитесь в состоянии противном бодрствованию? Не смею более интриговать Вас, уважаемый мой читатель… Простите великодушно мою смелость и позвольте описать Вам следующую ситуацию, которую мне пришлось пережить… Начну свой рассказ с того события, что я проснулся. Проснулся не просто так, а от телефонного звонка.

- Алло…

- Привет, папа…

- Привет, сын. Как дела?

- Да вроде бы и ничего…

- Что случилось?

- Ты знаешь… Помнишь свою картину? Шторм в ночном море…

- Да, конечно.

- Нет больше этой картины…

- Украли воры? Твоя мама продала её на аукционе?

- Она вчера её зарезала, как курицу… Психанула, взяла нож и …

- Восстановить можно?

- Нет. Изрезала холст в лоскуты… В лапшу…

- Понятно.

- Ты не переживай, папа.

- Разумеется, сынок…

- Ну пока.

- …….

Закрыв глаза, вспоминаю историю этого полотна. Долго, почти год я писал его. В ночном море, освещаемом сквозь тяжёлые тучи Луной, боролся со штормом корабль, оставленный своей командой. Картину я назвал «Wobulimans». Разумеется, я тогда повторял строки из одноимённого стихотворения А. Вознесенского.

«… опять не удался пасьянс…

С нами Любовь.

Wobulimans.»

Эту картину я подарил одной барышне, в которую имел несчастие влюбиться. Успешно родив сына и дочь, барышня вспомнила, что на свете белом, кроме Вашего покорного слуги, есть и другие мужчины, у которых в карманах очень много денежных знаков. Её мама страстно поддержала новые сердечно-денежные начинания своего уже стареющего дитяти и, что вполне естественно, я был под белы ручки выдворен из семьи. Гэть, холоп с панского двора! Картина, что тоже вполне понятно, была снята со стены и отправлена в острог…

Последние лет десять моя бывшая супружница держала её в пыльной кладовой. Среди ржавых гвоздиков, обломков инструмента, останков обуви и старых газет стояла картина себе в углу, укрытая паутиной и всякой дрянью. Сонные тараканы делали свои дела на рваных в клочья парусах, седое море сердито урчало в ответ на это безобразие. Зло скрипел своим такелажем гордый корабль. Подрамник тихо вторил ему. Мыши начали потихоньку грызть холст. Корабельные крысы, сообразив, что не случиться им более увидеть берега и света белого, скалили в темноту кладовой свои жёлтые зубы.

- Канальи! – кричали они мышам, - Вздёрнуть бы всех вас на рее!

- Лапы коротки, - пищали им в ответ мыши и продолжали уничтожать произведение искусства, нисколько не обращая внимания на проклятия.

Иногда дверь кладовки открывалась, на мгновение корабельные крыски, ослеплённые ярким светом, закрывали свои глаза лапками.

- Земля! Солнце! Мы спасены! – кричали они радостно, - Хвала Творцу и капитану!

Но на картину была бросалась очередная порция мусора и дверь с грохотом закрывалась.

- Это сверкнула молния и гремел гром! – выкручивая мокрый от морских брызг хвост, сказал капитан.

- Да… да… - рассеянно ответил юнга-крысёнок.

- Да сколько же можно нам скитаться по морю! – вскричал одноглазый корабельный плотник.

- Да! Да! Уж 20 лет болтает нас в этой скорлупе! А всё из-за него! Это не капитан! Он просто пьяница и самозванец! – взорвалась диким криком команда.

- Бунтовать, кошачьи потрохи! – грозно отвечал им командир, - Боцман, четыре каракатицы мне в левую ноздрю, всыпать наглецам солёных линьков! Не тебя ли, одноглазый, я спас от виселицы в одном из рассказов нашего Творца?!

- Низложить! – кричал плотник, залезая на ванты, - Капитана на рею!

- Да. Да, - рассеянно повторил юнга, - Шкертать капитана!

- А не тебя ли, бездельник, я подобрал под церковной оградой, где тебя «забыла» твоя крыса-бабка?! – кричал капитан в морду юнги, не забывая осыпать бунтарей ударами могучих крысиных лап.

- На рею! – отрезал немногословный боцман, завязывая на куске шкерта нехитрый узел для шеи своего командира.

- Р-р-р-азбойники! Марсовым на марс! Паруса ставить!

- Баста! Кончился твой срок! Хорош пеньковый галстук?! – спросил командира боцман, накидывая на его шею петлю.

- Молитесь Творцу, пёсьи хвосты!

- Сам молись, капитан, – обратился к крысе с петлёй на шее корабельный капеллан, сложив на своей серой шерстистой груди лапки.

- Трубку! Команда! Я хочу выкурить перед встречей с Творцом трубку!

- Пусть курит… - справедливо решила команда.

Мыши прекратили поедать картину, ожидая развязки. Они отошли чуть дальше, желая видеть всё события.

- Команда, - прохрипел капитан, раскуривая глиняную трубку, - я должен раскрыть одну страшную тайну.

- Какую ещё тайну? – спросил разгорячённый борьбой старый кок, держа в лапах клочок шерсти и пытаясь приладить его на свою грудь, откуда он только что был благополучно выдран могучей лапой командира.

- Правильно, кок. С паршивой крысы – хоть шерсти клок! Ты поплюй на него, прежде чем высадишь этот славный кустик на своей чахлой груди. От страха слюна пропала? Подойди ближе, мышиная твоя душа. Я с удовольствие плюну в негодяя, - мрачно засмеялся капитан.

- Он ещё дразнится! – замахнулся кривым ножом один из матросов.

- Цыц, щербатый! Пусть он говорит.

- Команда! Мы просто нарисованы на холсте!

- Ересь! Не слушайте его! Он сумасшедший! – закричал капеллан, раскинув перед матросами руки.

- Цыц, серый! Пусть он говорит! Продолжай, капитан.

- Творец просто написал краской на холсте и это штормовое море, и нашу бедную скорлупку, и этот кусочек Луны и эти тучи…

- Не слушайте этого ерети… - начал было кричать корабельный служитель культа, но хлёсткий удар в крысиный нос оборвал его пламенную речь, лишив его при этом двух передних зубов.

- Продолжай, капитан.

- Это всё, моряки, что я знаю… Мы обречены на такую жизнь и на борьбу со стихией… Другой жизни у нас не будет… - закончил, затягиваясь трубкой, старый капитан.

- Похоже на правду… Мне бабка рассказывала, что её прапракакая-то бабка видела, как на куске доски один чудак малевал какую-то Коконду… Или Анаконду… Лепонардо… Так чудака звали… Краска у него, ещё говорила ей прапракакая-то бабка, была вкусная… Что будет с нами дальше, капитан?

- Кому же зна…

Дверь в кладовую резко открылась. Матросики, ослеплённые солнечным светом, не увидели руки человека, прекратившего их страдания. Острый нож воткнулся в холст и с хрустом разрезал пополам бедный парусник. Рухнули мачты, тяжёлая волна захлестнула борт корабля.

- Полундра!!! – истошно кричали бедные скитальцы-матросики.

- Все за борт!!! За борт, канальи!!! – кричал крысам их капитан.

- Вот тебе! Получай! – закричала женщина и второй удар лезвия по холсту отрезал команде путь к спасению, отделив море от корабля.

Команда стала на колени и вознесла лапки к небу, призывая на помощь Творца. Всё было напрасно. Пронзительный, стремительный и страшный, как удар молнии, нож отделил от взглядов матросов Луну и тяжёлые тучи.

- Прощайте, братцы! Простите своего командира!

- Прощай, прощай, командир! – отвечали ему матросы, захлёбываясь тяжёлой волной.

- Вот тебе! Вот тебе! – повторяла женщина.