На пороге Тьмы

Мужик вздохнул, бессмысленно передвинул чернильный прибор, изображавший рабочего с молотом и колхозницу со снопом спелой ржи, кривовато отлитых в бронзе, затем спросил, попутно указывая на стул напротив:

— Садись, рассказывай, как сюда попал.

— Как все, наверное, — пожал я плечами.

— Точно, — кивнул тот. — Темнота, очнулся — гипс.

— Гипса не было.

— Да знаю, — поморщился он. — Понял хоть, где очутился?

— Ну… просветили немного добрые люди.

— Сюда как попал?

— Да парень один подвез, — неопределенно махнул я рукой куда-то в сторону окна. — В Горсвете работает, как рассказал.

— Это кто там? — слегка заинтересовался Бочаров. — Я вроде всех оттуда знаю.

— Да Федором зовут, но говорит, что даже на Теодора согласен. Мальцев фамилия.

Бочаров вздохнул, затем сказал:

— Знаю я сего Теодора. Лоботряс. Но парень смелый, не скажешь ничего. Ладно, к делу давай.

— Давайте, — согласился я. — А то я пока вообще не знаю, что мне дальше делать, как жить и куда. Кстати, а обратно отсюда точно никак?

— Точно, — кивнул он. — Было бы «как» — ты бы здесь ни души не встретил. Хотя… — Тут он замялся. — Хотя всяко бывает. Кто-то и прижился уже, обратно так и не захочет. Иные в авторитет вошли, а дома никем были. Ладно, давай с главного: голодный?

— Ну… есть малехо, — проявил я честность. — Но терпимо, можно и подождать.

— Тогда терпи, с остальным закончим.

Бочаров встал, одернув гимнастерку, которой это совершенно не помогло: складки собирались под широким кожаным ремнем самыми причудливыми сочетаниями, задирая полы и образуя что-то вроде балетной пачки. Подойдя к старинного вида сейфу, открыл его, вытащил оттуда бумажный конверт. Вроде как подумав, передал его мне:

— Тут талоны на питание. Тридцать дней три раза в день. В центральной столовой — это вон там, за углом, — указал он направление рукой и уселся обратно на свой скрипнувший стул. — С голоду уже не помрешь. А в остальном как дальше жить планируешь?

— Да я и не знаю ничего толком, — удивился я вопросу. — А какие есть варианты?

— Ну можешь просто идти сам себе дело искать, частника мы не зажимаем, — сказал собеседник. — А можешь на работу устроиться, что и рекомендую, собственно говоря. Зарплата, общага, там осмотришься.

— Ну… чего я сам шариться буду? На работу надо. Если место дадут, куда свои кости бросить.

— Дадут, дадут, — вздохнул он. — Вот смотри, список вакансий, куда народ на сегодня требуется.

Он открыл большую картонную папку, лежащую перед ним, и подвинул ее мне. Я увидел отпечатанный на машинке лист позиций из двадцати. Пробежал по нему глазами, отметил «Комендантскую роту» и «Горсвет», затем на Бочарова взглянул:

— А правда, что в Горсвете работа суточная?

— У фонарщиков выездных, — ответил Бочаров. — Это которые в поле работают. А что, Федька агитировал?

— Ну… да, он, — подтвердил я. — Все равно ни черта не знаю, а там, говорит, и платят неплохо, и время свободное есть.

— А насчет профессионального риска предупреждал? — уточнил собеседник.

— Вроде как, — пожал я плечами. — Только я пока не верю еще ни во что. Точнее, верю, но ни хрена не понимаю.

— В Горсвете поймешь, — усмехнулся тот. — Отговаривать не буду: если тебе лихость природная жить не дает — там тебе самое место. Да и люди там во как нужны, народу страсть за месяц у них накрылось.

Это он добавил с неким оттенком злорадства в мой адрес: мол, надо было раньше думать, прежде чем проситься. Не могу сказать, что пропустил мимо ушей, но заднего хода давать не стал, неудобно уже переобуваться. Да и вообще…

Он вырвал из другой папки какой-то разлинованный бланк, в котором начал что-то быстро писать, постоянно макая простенькую ученическую ручку с пером в чернильницу и немилосердно пачкая бумагу кляксами, да еще и тихо матерясь при этом. Покончив с писаниной, он помахал листочком, чтобы просушить чернила, затем протянул его мне:

— С этим в Горсвет пойдешь, в отдел кадров. Там тебя в штат зачислят, аванс выплатят. Это вот так, по улице, пока зеленый забор с воротами не увидишь справа, а за ним — желтый дом трехэтажный. — Он ткнул пальцем куда-то в стенку. — Это Советская, тридцать два, бывшее здание почтамта. Сегодня у нас… — он заглянул в календарь, — четверг у нас сегодня. В понедельник в девять утра жду здесь, на лекции для новичков. Это обязательно: с работы отпустят, даже если на дежурстве. Понял?

— Понял.

— Тогда шагай прямо туда, а то до конца рабочего дня всего полтора часа осталось. Не успеешь что-нибудь получить — тоже понедельника ждать придется.

— Ага, спасибо.

— Не за что. Поаккуратней здесь, в темноту не лезь.

— Вообще?

Он чуть удивленно глянул на меня, подняв мохнатые брови, затем спросил:

— На этот счет тебя так никто и не просветил?

— Нет, — чуть растерялся я.

— Тьфу, блин, — досадливо поморщился он. — Тут правило такое: не знаешь места — сперва туда посвети. Если больше суток где-то темнота была, там уже что-то завестись может. Но полная темнота, когда ни лучика света туда. Видал?

Он указал пальцем на шкаф с папками для бумаг. Я обратил внимание, что дверцы в нем просверлены во многих местах — грубо, дрелью.

— Вот так надо, где можно, — добавил он. — Чтобы как можно меньше мест для тени оставалось, понял? Пусть хоть лучик, и уже все в порядке. Если увидел вроде как траву, но такую черную и легкую как пепел — осторожно, это уже прорастать Тьма туда начала.

— И чего делать? — чуть опешил я.

— Свет нужен. Любой, керосинки хватит. Ладно, по остальному тебя в общаге просветят, а главное я сказал — во тьму ни ногой. Понял?

— Понял.

— Иди давай.

На этом разговор наш и закончился. Я прошел через пустынный вестибюль мимо кивнувшего мне дежурного сержанта за решеткой — и оказался на улице. Встал на крыльце, огляделся.

Дождь вроде как усилился, стало еще ветреней, но сам я немного если не успокоился, то ощутил себя стоящим ногами на земле. Люди все же вокруг, уже легче чуть-чуть. Но все равно… Помотал головой, пытаясь отогнать назойливый бред, но ничего не вышло. Бред, или не бред, продолжался и развеиваться не собирался. Поэтому я направился туда, куда сказали.

Улица Советская была, по всему видать, самой центральной еще в том Углегорске, до того как он переселился в Отстойник, потеряв где-то все население, да и сейчас таковой осталась. Несмотря на обшарпанный вид, осыпающиеся фасады домов и разбитые тротуары, неровную брусчатку там, где были когда-то трамвайные пути, она была оживленной. Ну на том фоне, что мне довелось наблюдать, проезжая по другим улицам. Были открыты какие-то магазинчики, приметил шашлычную, а затем и хинкальную, логично подпертые пельменной и просто пивной. Где-то негромко и хрипло играла музыка, причем старая и очень знакомая… точно, Русланова, да еще и «Валенки». Это как так?

Потом сообразил, что вряд ли кто с дивидиплеером сюда провалился, а тут небось одни патефоны были. Вот и слушают то, что есть. Тут еще круглых черных тарелок радиоточек ждешь, но пока на глаза не попадались.

Был у меня когда-то патефон, я его на даче на чердаке нашел, когда еще совсем сопляком был. Копался в старом, пыльном хламе — и вытащил. Патефон и квадратный черный чемоданчик с удивительно тяжелыми, толстыми и одновременно хрупкими пластинками с красными и синими бумажными «яблоками» в середине, которые крутились очень быстро и у которых на каждой стороне было записано по две песни, звучавших словно с того света. Но мне этот агрегат с пружинным приводом очень нравился, и я с удовольствием слушал «Утомленное солнце», «Брызги шампанского» и «Гоп со смыком».

Затрещал двигатель, мимо прокатил мотоцикл с коляской, за рулем которого сидел человек в танковом шлеме и в зеленой плащ-палатке. В коляске, против ожиданий, пулеметчика не было, а лежал большой мешок, на котором мне удалось разглядеть надпись «Сахар». Ага, добыл где-то. Тоже молодец.