Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 12 из 21



— Можно садиться. Говори, кому куда.

Остановок оказалось всего две, как Березаев и обещал: «Жилой городок» и «Общага». Водила покивал и, когда все уселись на жесткие дощатые лавки с такими же жесткими спинками, тронул свой «пепелац» с места. Тот заныл натужно, завонял выхлопными, но достаточно бодро покатил по улицам.

— Новенький? — спросил меня усевшийся рядом со мной парень, высокий, худой, но плечистый и жилистый.

— Ага, сегодня провалился.

— Не повезло, — усмехнулся он. — А я уже четвертый год здесь. Откуда сам?

— Из Москвы, если ты про город.

— Про город, — подтвердил он. — Со слоями реальности тут разбираться бесполезно, с ними все очень сложно. Как сюда?

— В сарае закрыло.

— А я у любовницы в доме в шкафу от мужа спрятался, прям как в анекдоте, — усмехнулся тот. — Как представлю Лидкину морду, после того как мужика своего спровадила, а я куда-то исчез, так до сих пор смех разбирает.

— В портках хоть был? — засмеялся и я.

— Ага, в мужниных. Я их с перепугу в руки с вешалки схватил. А кроме порток ничего и не было. И выкинуло среди зимы.

— И как ты? — удивился я.

— А меня прямо в городе выкинуло — в пустом доме возле самого периметра, аккурат напротив КПП. Повезло. Паша меня зовут, Павел в смысле.

— Володя.

— Будем знакомы, — пожал он мне руку. — В общагу, как понимаю?

— Ага.

— Значит, у нас работать будешь. В фонарщики определили, естественно?

— В фонарщики. Только объяснить забыли, что делать надо.

— А тут и объяснять нечего, — засмеялся он. — Ездишь по графику по пустым домам и те места, куда свет не попадает, фонарем освещаешь. Ну и отбиваешься от того, что там успело завестись.

Я лишь вздохнул, потом прокомментировал его объяснение:

— Мне бы еще просветиться насчет того, что там обычно заводится.

— Да тварь всякая, — отмахнулся он. — Бывает с крысу, бывает с собаку, бывает и с медведя. Еще нетелесная бывает — та и вселиться может. Причем всегда через глаза, так что без очков никак нельзя. Вот это все и надо истреблять. Заодно травку темную, но она от света сама пеплом распадается, а бывает, еще и по вызовам гоняем. На манер пожарных.

— Ага, понял. А потери в личном составе как?

— Ну как тебе сказать… — задумался он. — Зимой больше, Тьма крепнет, летом меньше. Бывает, что просто не везет — две мобильных группы за последнее время здорово подвыбило, а бывает, что несколько месяцев никакой убыли в личном составе.

— А вот эта вся разведка, комендачи и прочие — они к таким делам никак? — задал я уже давно крутившийся на языке вопрос.

— Помогают, бывает, но у них и других дел хватает. Разведка вне города действует, у комендачей периметр, патрулирование и с людьми война.

— С людьми? — опешил я. — А чего это? Заняться больше нечем?

— А ты как думал, тут все ангелами становятся? — иронично спросил он. — Тут и конфликты интересов, и за ресурсы война, и вообще какая-то непонятная движуха пошла, говорят, последнюю пару лет. Вроде как даже секты завелись, живут не пойми где и вроде даже Тьмы не боятся. Не трогает она их вроде как.

— В глаза светят из-за них?

— И из-за них тоже, — подтвердил Паша. — И у одержимых глаза чернеют, правда, у всех по-разному. Но это увидишь — как пойдет инструктаж, так все на картинках тебе покажут.

— А чего хотят секты-то?

— А хрен его знает. Хотят чего-то, но нам о том не рассказывают. Ну ты сам прикинь, тут же мир такой, как и там, по ту сторону. Тут и Америка где-то есть, и Германия, и Китай с Антарктидой. И всюду проваливаются. Как тут проблемам не быть?

— Это точно?



— Точно, разведка-то катается, до других областей добирается. А те в свою очередь еще до других. Так и расходится информация.

«Пепелац» подскочил на колдобине так, что народ чуть со скамеек не послетал. Послышались веселые матюги и всякие пожелания водителю. У меня тюк улетел под переднее сиденье, пришлось доставать.

— Паш, ты вот что скажи: в общаге этой самой поесть можно или как? — побеспокоился я. — А то с утра не жрамши, в желудке волки воют.

— В буфете. Хоть пожрать, а хоть и выпить.

— В общаге выпить? — удивился я, вспомнив студенческую молодость.

— А что? По вечерам шляться не очень принято, вот и разрешают. А не разрешали бы, так по комнатам бухали бы, какие проблемы? Свинья грязи, а человек водки всегда найдет.

— Но пожрать точно можно?

— Точно, — уверенно ответил Паша. — Разносолов не обещаю, но бутерброды найдутся или пирожки какие, ну и чай там, молоко или чего покрепче. Ага, первая остановка.

«Пепелац» медленно и тяжко затормозил, дверь открылась прямо напротив ярко освещенной, уже электрическим светом, проходной. Где-то в отдалении тарахтел движок, и я сразу вспомнил предложение Федора. А генераторы ведь точно здесь нужны.

Несколько человек, поднявшись со своих мест, пошли к выходу, быстро выбираясь из салона машины в освещенный круг. За окном совсем уже стемнело.

— Тут семейные живут, у них вроде как квартирки, — пояснил Паша. — А мы, холостые, по-спартански.

— Общага мужская? — полюбопытствовал я.

— Ага, мужская, женская в соседнем корпусе. Но тут запретов нет, разве что Нурик, комендант, от такой распущенности душевно страдает. Он у нас другого воспитания. Все в инстанции пишет, чтобы, значит, проход девкам запретить. Даже сам пытался, но по репе схлопотал от населения — задний ход дал.

— А зачем ему?

— Завидно, наверное, — пожал Паша плечами и добавил: — Или просто пускать за деньги хочет. Он у нас такой, сообразительный.

Машина вновь тронулась с места, подсадив попутно двоих молодых парней.

— Кстати, мне бы бритву еще купить надо и там щетку зубную… — вдруг вспомнил я.

— Это без проблем, прямо в буфете торгуют, — сказал Паша, после чего добавил: — Ну вот, три минуты — и мы на месте.

Так и оказалось. Ровно через три минуты машина въехала в открытые ворота, ведущие в типичный школьный двор, сейчас довольно ярко освещенный до самого крыльца с балюстрадой. Три этажа, примитивные барельефы со всякой музыкальной символикой, надпись под крышей, заметная даже сейчас: «1-я городская музыкальная школа имени Второго Коминтерна». Я попытался вспомнить, когда был Коминтерн первый, и не вспомнил.

— Все, выходим, — поднялся Паша, подталкивая меня к выходу.

На улице было по-прежнему холодно, промозгло, поэтому все сразу резко почесали к дверям, втягивая голову в плечи, хотя в салоне «пепелаца» жарко тоже не было, отапливать его никто не планировал.

Я взбежал по выщербленным ступенькам, толкнулся в стальную тяжелую дверь, пытавшуюся вернуться на свое место на пружине, и словно в своей школе оказался, в которой учился до десятого класса. Вестибюль, колонны, за ними коридор, правда отделенный серьезной решеткой от вестибюля. По бокам у нас раздевалки были, а здесь такая только с одной стороны. С другой — привычная уже клетка-дежурка, рядом с ней дверь с табличкой: «Комендант комплекса Оразбердыев Нурберды Овесдурдыевич».

— О как, — только и сказал я, восхищенный, прочитав табличку.

Слышавший звук дежурный, сидящий над кроссвордом, негромко хмыкнул.

— На месте комендант? — спросил я его.

— Ага, пока на месте. Заходи.

Постучавшись, ждать ответа не стал, а толкнул дверь, попутно вытаскивая из кармана предписание на заселение.

— Товарищ Оразбердыев?

Среднего роста, коротконогий, сухощавый мужик с длинным смуглым лицом и черными короткими волосами обернулся ко мне от шкафа, в котором что-то искал, и спросил:

— Чего хотель?

— Пожить типа, — доложил я, протягивая бумагу.

Тот кивнул, взял ее, прищурившись, поднес к свету. Я попутно разглядел его повнимательней. На ногах сапоги хромовые, с глажеными голенищами, синие комсоставовские бриджи, дорогая и наглаженная до хруста коверкотовая гимнастерка без погон. Подворотничок на фоне темной шеи пугает белизной. Есть подозрение, что большую часть своего времени комендант уходу за собой посвящает. И форму любит — генералом себя в ней чувствует. И одеколоном от него немилосердно.