Страница 8 из 15
Афанасий подошел к Михаилу.
— Вот, значит, Мишка, в чем твой секрет? — многозначительно проговорил он.
— Ты о чем? — Михаил сделал вид, что не понимает приятеля.
— По княжескому заданию торгуешь. Видать, он тебе и денег ссудил, и товар, что везешь, тоже его.
— А-а-а-а, — протянул Михаил. — Да, есть такое дело. Только ты не веселись так — с княжеской казной за спиной торговать куда как опаснее, чем со своей. Случись что, не перед родичами да детушками малыми, а перед княжьим гневом ответ держать. Зато и выгоды немалые.
— Проныра! — покачал головой Афанасий.
— На том стоим, — улыбнулся Михаил.
Глава третья
Струг плавно скользил по волжской глади. Острый нос с шелестом разрезал темную воду. Вспыхивали по берегам и угасали за кормой огоньки прибрежных деревень. Ветер был попутным. Люди отдыхали, отложив весла, и развалились прямо на банках, подложив под головы шапки.
Настроение у купцов было донельзя благодушным. Удачное начало — половина дела, а дело, начатое благословением самого епископа, каким еще и считать?
По их расчетам, до Нижнего они должны были добраться к завтрему, вечером, если со стоянкой, или к утру, если плыть в ночь. Решили плыть, запалив на левом борту факел, чтоб разойтись с другим судном, идущим в темноте вверх по реке.
Послав одного татарина к рулю — все равно по-русски ни бельмеса и не пьет, — купцы собрались под мачтой. Достали глиняную бутылку с хмельным медом. Афанасий, за несколько дней путешествия воспрянувший духом и скинувший полпуда веса, рукой раскрошил сургуч, коим была залита пробка. Подцепив ногтями, выдрал ее с хлопком пушечным. Разлил по глиняным кружкам пенный напиток.
Выпили все, даже Шипша, хотя он вроде веры мусульманской и хмельного потреблять ему не положено. Крякнули, больше для порядку, чем от крепости, закусили хлебом, лучком и вяленым лещиком. Налили по второй. Кто-то из племянников затянул вполголоса песню о речных просторах и широких полях. Андрей, сын Прокопьев неожиданно стал подтягивать глубоким басом. Допели, накатили еще по одной. Песню затянул другой племянник, и тоже о просторах, о воле да о богатстве. Андрей опять подхватил, вибрируя своим огромным брюхом. От его пения, казалось, сотрясался весь корабль.
Мишка придвинулся к Афанасию, задумчиво почесал бровь:
— А вот интересно, отчего у нас все песни грустные? Вроде ж про хорошее все, про простор, про волю, про деньги даже, а сердце рвет?
— Да уж, — пробормотал Афанасий. — В Пруссии, вон, их Ганзели и Гретхены даже про пытки и казни лютые умудряются весело, с плясками разухабистыми, а у нас… Их бы веселость да к нашей удали…
— То верно, — покивал Михаил.
Песня закончилась, слово взял Хитрован.
— Петь я не умею, — прокашлялся он. — Но историю расскажу. Правдивую.
— Дело хорошее. А про что твоя история будет?
— Про птицу огненную, что живет на горе и прозывается…
— Знаем мы эти сказки, — лениво протянул Михаил. — Слыхивали не раз. Давайте лучше я вам историю расскажу, правдивую по-настоящему.
Купцы навострили уши — истории из жизни куда как поучительней обычных дорожных побасенок.
— Ну ладно, давай, — смирился Хитрован.
— Как-то в мастерскую швейную, что в Москве, у Кузнецкого моста, зашли два господина, — начал Михаил голосом бродячего сказителя. — Представились хозяину купцами тульскими, посланными обчеством заказать в Москве полное епископское облачение с митрой, которое они собираются поднести своему архиерею. Да с жемчугами и адамантами. Люди были знатные на вид, заказ выгодный, хозяин и взялся. В мастерской закипела работа.
В положенный срок пришли те купцы за заказом, да время так подгадали, что один хозяин в лавке остался, все приказчики обедать направились.
Осмотрев приготовленные вещи, попросили добавить к наряду еще камней самоцветных и вещиц мелких, навроде бляшек золотых, архиерею все ж таки дарим, не кому-нибудь! Хозяин, простая душа, подобрал, что было прошено, и в отдельный мешочек сложил.
Покивали купцы: мол, хорошо сделано, красиво, да только сомнения есть небольшие, как они будут на живом человеке смотреться? Попросили хозяина на себя примерить.
Тот рассудил, что заказчик всегда прав, а если он облачится в архиерейские ризы, греха большого не будет, и просьбе-то уступил. Купцы взялись ему усердно помогать и под конец, водрузив ему на голову архиерейскую митру, отошли в сторону, любуясь делом рук своих.
— Лепо, ай лепо, — говорили они. — А ну-ка так поворотись, да еще вот так. И спиной теперь встань.
Как только хозяин отвернулся, «купцы» сгребли с прилавка камни драгоценные да безделушки золотые и бежать. Да на улицу, да в сани, что заранее их поджидали. Хозяин, конечно, за ними.
Никогда жители Москвы не забудут, как мчалась через Кузнецкий мост лихая тройка, а за ней бежал архиерей в полном облачении, с митрой, съехавшей набекрень, крича во все горло: «Карау-у-у-у-л! Держи их, проклятых!»
Все, кто был на струге, прыснули со смеху, иные даже поперхнулись медом.
— Охо-хо, — надрывался Хитрован. — Ай Мишка, ай потешил.
— Ой, мама родная, держите меня семеро! — хохотал Андрей Прокопьев, сотрясаясь дородным телом.
— А дальше чего с тем хозяином было? — выдавил сквозь смех Афанасий.
— В корень зришь, — улыбнулся Михаил, довольный произведенным впечатлением. — Не догнал хозяин ту тройку, понятное дело, в ризе-то особо не побегаешь. Отстал. Встал посреди улицы и начал, потрясая кулаками, посылать вслед татям проклятия ужасные. Вокруг толпа собралась — понятное дело, когда еще такое увидишь? Да такая, что стражники городские с трудом через нее пробрались, да и взяли в железа «архиерея» за буйство. Пока суд да дело, мошенников уж и след простыл.
Волжский простор огласился новым взрывом хохота. Отсмеявшись и утерев слезы, купцы выпили еще по одной и решили укладываться спать, оставив в дозоре одного из племянников. Афанасий расстелил рогожу, подложил под голову шапку и смежил веки. Сон накатил теплой волной, окутал, понес куда-то в неизведанные, таинственные миры…
Сильный удар в днище разорвал пелену сна. Мачта зашаталась, обрывая крепящие ее канаты. Со скрипом разошлись доски обшивки. Факел вылетел из поставца, покатился по палубе, разбрызгивая снопы искр, сорвался вниз и зашипел в темной воде, хлынувшей сквозь пробоину.
— На мель, что ль, сели? — вопросил кто-то, хрипя спросонья.
— Да откуда тут мель? Сто раз хожено, никакой мели отродясь не было, — недоуменно ответил кто-то, не видный в темноте.
— Товар поднимай! — закричал Хитрован. — Вода рухлядь погубит!
Купцы бросились вытаскивать баулы с мехами и переносить их наверх. Работа кипела до рассвета, который не принес купцам никакой радости. Раздевшись догола и обвязавшись веревкой, Мишка спустился за борт, погрузившись по пояс, дошел до пробоины и долго ее разглядывал, цокая языком и качая головой. Один из племянников был отправлен на корму разводить костерок и греть сбитень, остальные, свесившись за борт, жадно наблюдали за действиями Михаила. Тот ходил вдоль пробоины, пару раз опускался с головой, выныривал, сокрушенно ею качая, и наконец велел поднимать.
Вода в реке была ледяная, и Мишка замерз до синевы. Его промокнули холстиной, завернули в шкуру и поднесли чашку горячего отвара. Стуча зубами по краю, он рассказал:
— Мель в этом месте водой намыло большую, что на Волге не редкость, да только не простая это мель.
— А какая? — изумились купцы.
— Камни на дно накиданы, да еще специально так развернуты, чтоб корабль с разгону наскочил и засел.
— И сильно засел?
— Остальные камни ничего, а вот один прямо рядом с брусом килевым. Доски не сломал, но раздвинул и вошел глубоко.
— Так то хорошо, что доски не сломаны. Можно будет струг с мели стащить да законопатить и дальше плыть. Смолы с собой есть малость, а не хватит, так у прибрежных жителей купим, — обрадовался Афанасий.