Детство в Соломбале

На большой реке, недалеко от устья Соломбалки мы увидели рыболовов. Двое мужчин сидели в лодке, стоявшей на якорях. С борта лодки свесились удилища. Три поплавка без движения лежали на воде: два красных с гусиными перьями, третий – простая пробка, пронзенная палочкой.

Дед поморщился. Он ненавидел рыбную ловлю на удочки.

– Рыбу ловят, а мух варят, – проворчал дед. – Си­ди жди, когда клюнет. Рыбаки тоже мне! Да хоть бы выехали куда-нибудь подальше. Какая тут рыба, у самого города!..

Дед Максимыч всегда рыбачит вдали от людей, на далеких лесных речушках, и обязательно сетями или неводом.

Вода убывала. Карбас быстро плыл вниз по широкой Кузнечихе. Сзади на воде оставались два ряда воронок закрученных веслами. Косте наскучило лежать на сетях и молчать. Он стал плеваться в воду, стараясь попадать в воронки. Потом он попросился у деда сесть на весла.

– Пока вода падает, до Юроса доберемся, – сказал дед, закуривая трубку, – а там с прибылой водой до Еловуши поднимемся.

Юрос – многоводная речка, приток Кузнечихи. У Юроса тоже есть притоки – узкие лесные речонки, Яда и Еловуша. Это излюбленные места рыбалок деда.

Вода в лесных речках темная, загадочная. Что тво­рится там, в глубине? Должно быть, ходят горбатые черноспинные окуни. Привольно резвятся серебристые сорожки. Гоняются за мелкой рыбешкой прожорливые, хищные щуки. И ищут песчаные местечки ерши, злые лишь с виду, колючие рыбки.

Огромные круглые листья балаболок покрыли речку. Ярко-желтые головки балаболок задумчиво покачива­лись над водой. Изредка встречались крупные белые ли­лии. Дед называет их кувшинками. Они и в самом деле походили на маленькие фарфоровые кувшинчики.

Вокруг лодки яростно гудели оводы. Солнце нещадно жгло. У деда выступил пот. Хорошо! Разогреются стари­ковские кости. Дед сбросил с головы зюйдвестку и рас­стегнул воротник. Овод уселся мне на лоб. Я осторожно накрыл его ладонью. Потом плюнул ему на головку и отпустил. Он взвился вверх и сразу же скрылся из виду. Мы с Костей запели:

– Так и надо, так и надо! Не садись куда не надо!

На этот раз мы остановились у Еловуши. Пока дед развязывал мешок и вытаскивал сети, мы с Костей на­рубили кольев.

На середине устья Еловуши мы поставили троегубицу – самую большую сеть. У берегов растянули мелкие сети. Речка оказалась совсем загороженной.

Сети у деда Максимыча выкрашены настоем из ольховой коры под цвет воды. Дед считает рыбу хитрой, и сам при ловле пускается на всевозможные хитрости. Но самое главное – на рыбной ловле должна быть полная тишина. У нас на карбасе уключины никогда не скри­пят. Разговариваем мы шепотом.

Сети расставлены. Теперь можно отдохнуть и попить чаю.

Спустя час на берегу уже пылал костер. Из рожка жестяного чайника выскакивали капельки закипающей воды.

На противоположном берегу Юроса желтела полос­ка утрамбованного водой песка. Неизвестно откуда там вдруг появились чайки. Чистенькие, белые, они были по­хожи на гипсовые игрушки. Для деда это дурная при­мета:

– Чтоб вам неладно было! – выругался дед. – Зловредная птица!

Солнце снизилось, и уже похолодало. По верхушкам деревьев прошелся свежий ветер. Зашевелились ивовые кусты, а реку покрыло мелкой темной рябью.

– Вода малая – самое время неводок забросить. Да толку мало – разойдется ветер!

Дед даже плюнул с досады.

А я, по совести говоря, был доволен тем, что дед от­думал рыбачить неводом. Руки устали от гребли. Хоте­лось отдохнуть.

– Дедушко, ты так и не рассказал о трубинском кладе. Расскажи, дедушко!

Дед покуривал трубочку и рассказывал, а мы с Ко­стей лежали у костра и с открытыми ртами слушали.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ШТОРМ

Егор Трубин, богатый помор с Зимнего берега Белого моря, владел промысловым ботом. Это был на редкость скупой человек. Рассказывали, что на промыслах, а по­том на перевозках грузов из Архангельска в Поморье он нажил немалое состояние. В Соломбале он купил до­мик и навсегда оставил свое поморское становище.

С мальчишеских лет он плавал на ботах и отлично знал море. Он был опытным капитаном и сам отправ­лялся в каждый рейс, не доверяя бот чужим людям.

Трубин удивлял моряков: он совсем не пил. Может быть, от скупости, а может быть, по обычаям поморов-староверов, за всю жизнь он не издержал на водку, коньяк или пиво ни одной копейки.

«Куда ты деньги кладешь? – спрашивали у Трубина купцы и капитаны. – В банке у тебя счет не открыт. Домишко плохонький, баба треской да хлебом живет. Под печкой в кубышке хранишь, что ли?»

«Есть у меня деньги – в одном кармане вошь на ар­кане, в другом – блоха на цепи», – отнекивался Егор Трубин.

Но Трубин говорил неправду. Банку он не доверял, барыши свои в чужое дело не вкладывал. А золотые в сундуке все прибавлялись и прибавлялись. Отправляясь в плавание, боялся Трубин за свой кованый ящик. Однажды ночью, как об этом потом рассказывала жена Егора, он погрузил сундучок в лодку и отвез на судно. «Надежнее, когда при себе хранится, – думал он. – Бот погибнет, я погибну, и золото на дно морское пой­дет».

Плавал еще несколько лет Егор Трубин, и плавало вместе с ним его сокровище.

В штормовую осеннюю ночь выбросило трубинский бот на отмель. Вернулся Трубин в Архангельск. Из всей команды остались в живых он да матрос Илья.

Через несколько недель видели их обоих, отплываю­щих в море на обыкновенном беспалубном карбасе. Ку­да они отправились, никто не знал. Еще позднее нашли мертвого Егора Трубина в одном из устьев Северной Двины. Судовой журнал, найденный у Егора в кармане, свидетельствовал о том, что промышленники побывали у своего погибшего судна.

Илья бесследно исчез. Думали, что матрос убил Егора Трубина. Но вскоре двинские волны прибили труп Ильи к одному из лесопильных заводов Маймаксы.

На другой год большой весенней водой трубинский бот сняло с отмели. Его прибуксировали и поставили на «кладбище кораблей» в устье Северной Двины. Ос­мотрели трюм, кубрики, капитанскую каюту – трубинского клада нигде не нашли.

Скоро эта история была забыта. И только при случае старики иногда вспоминали об исчезнувшем сокровище и таинственной смерти Трубина и его матроса.

…Обо всем этом нам рассказал дед Максимыч.

– Послушай, Костя, – сказал я тихо, чтобы не слы­шал дед, – вот если бы нам найти трубинский клад!

– Ну и что?

– Тогда у нас была бы хорошая жизнь!

– Давай искать… Только где?

– Где-нибудь…

Мы условились по приезде в Соломбалу приняться за поиски клада. Не выдавая своей затеи, я расспросил деда о домике, в котором жил Трубин. Оказалось, что старый дом еще цел, но заколочен, и в нем никто не живет.

– Тем лучше для нас, – сказал я Косте, – никто нам не помешает искать.

Ветер усиливался. По Юросу разгулялись волны.

– Поедем торбать, а то утром, путного ждать нечего.

Сказав это, дед привязал к палке большую жестяную банку с пробитыми мелкими отверстиями. Мы подня­лись на карбасе вверх по речке. Я и Костя сидели за веслами, а дед «торбал» – ударял банкой по воде.

Бум-м-м! Бум-м-м! – гремела банка, пугая рыбу и выгоняя ее из речки в большую реку. Но устье речки было надежно загорожено, и рыбы должны были неми­нуемо попасть в сети.

Потом предстояло самое интересное – осмотр сетей. Дед, отдыхая, курил. А нас одолевало нетерпение. Костя молча глядел на деда и очень беспокоился: а вдруг ры­ба вырвется из сети и уплывет?

Я держал себя солидно, как это полагается порядоч­ному рыбаку, изредка перебрасываясь с дедом двумя-тремя словами относительно погоды, прошлогодних уло­вов и прочих рыбацких дел. Однако дед продолжал ку­рить и, казалось, не собирался ехать к сетям.