Вакханалия

Эдик вылетел из подъезда как пробка из бутылки. Но моментально опомнился, сунул папочку под мышку и, насвистывая, направился к машине. По походке его было заметно, что Эдик не прочь рвануть быстрее.

— Ну что, первый блин в коме? — спросила я, когда он упал на место и швырнул папочку на соседнее сиденье.

— Отнюдь, — повернул он ко мне улыбчивую физиономию. — Но у твоего фигуранта такое лицо, словно я его сало съел.

— Объясняй, — затребовала я.

— Ну поднялся я, позвонил, а он сразу открывает — уже под дверью стоял, ботинки зашнуровывал. Так и так, говорю, собираем подписи за строительство в вашем дворе ультрасовременного овощехранилища с дополнительными холодильными установками, не желаете ли поучаствовать?

— А он?

— Ну конкретно не послал, но был недалеко от этого. До свидания, говорит, молодой человек, недосуг мне. Полагаю, сейчас он выйдет.

Я почувствовала, что начинаю сползать под сиденье.

— Слушай… — зашептала я. — А если бы он согласился… ну это, подписать?

— И подписал бы, — невозмутимо кивнул Эдик, — как миленький. У меня разных бланков и чистых листочков с автографами — полная папка. Уж нашел бы ему соответствующий… Ага, вот и мы. Выплываем, деловые. Пригнись-ка, Лида.

Я уже давно пригнулась. Вернее, сползла. В этот момент копошащимся у мусорки бомжам надоело лицезреть в непосредственной близости от своего «места работы» опрятненькую (не смотри, что отечественную) машину. Существо в скорбных лохмотьях оторвалось от контейнера и поплелось в нашу сторону. Из полусползшего положения я видела только голову, обернутую в какое-то доисторическое кашне.

Существо покорябало в окошко — робенько так.

— О мать моя… — процедил Эдик, приспуская окно на полсантиметра.

— Скажите, вы люди? — ошарашило вопросом существо.

Эдик даже растерялся. Помолчал, выбирая достойный ответ. Ничего не придумал.

— Ну люди, — признался как-то без уверенности.

— Дайте десять копеек…

Эдик расхохотался. Выцепив из куртки десятку, просунул в щель — как карту в прорезь банкомата.

— Пошел, пошел отсюда… Как тебе, Лида, этот заезд? Интересная постановка вопроса, согласись.

Заурчал мотор. Заработать мог только серый «опель» Постоялова — других автолюбителей до своего «сползания» я не наблюдала. Прошуршали шины по асфальту — я максимально сплющилась, но разглядела обтекаемую серую крышу. «А чего я шифруюсь? — вдруг пришла в голову занятная мысль. — Разве можно узнать Косичкину после Жорикова колдовства?»

— За ним? — деловито осведомился Эдик.

— Подожди… Осмотрись хорошо. Никто за ним не едет?

— Да нет. — Эдик озадаченно помолчал. — Стоят. Слушай, Лида, он арку проехал. Смотри, потеряем.

— Давай, — решилась я. — Хотя куда он, на фиг, денется? В офис попилил. Или к жене в больницу…

Оказалось, первое. Трудился Борис Аркадьевич на улице Ватутина — практически в трех шагах от дома. Стандартная пятиэтажка вдоль дороги, за остановкой. Когда-то в ней располагался институт гигиены, но, с тех пор как надобность в последней отпала, институт накрылся тазиком. Теперь он вмещал сразу несколько конторок, о чем извещали два ряда табличек на входе. На одной из них русским по черному так и значилось: «Артемида. ООО». Хмурый, как туча, Борис Аркадьевич загнал машину на платную автостоянку у торца дома и отправился в здание.

— Это надолго, — резюмировала я. — Похоже, у Бориса Аркадьевича совсем бизнес разладился, если работает по красным дням.

— Давай подождем, — предложил Эдик. — Он, может, и не работать отправился, а так — забрать что-нибудь. Бутылочку «Арманьяка», например.

— Давай, — согласилась я.

За десять минут ничего кардинально не изменилось. Часы показывали десять двадцать; время шло своим чередом, ему не было дела до наших цейтнотов. На пятнадцатой минуте ожидания Эдик не выдержал, забрал папочку и удалился в здание. Вернулся довольно быстро.

— «Артемида» занимает две угловые комнаты на первом этаже. Твой подопечный выписал пропуск до шести вечера — по выходным проход в здание только через пропускное бюро.

— Кем представился? — поинтересовалась я. — Налоговым инспектором?

— Да никем, — расплылся в улыбочке Эдик, — просто у вахтера спросил. У него там скукотища страшная, и телевизор сломался. Трещит, как сорока… Ну что, отключаем твоего подозреваемого?

Глава 5

К дому Ромки Красноперова мы подкатили без четверти одиннадцать. Заурядная панельная хрущоба на задворках «Тысячи мелочей», что напротив центрального рынка. У торца дома — железные гаражи, в одном из них, если верить многочисленным Ромкиным россказням, он и сохраняет свою «десятку». Мы припарковались у пустующей детской песочницы. Квартира тридцать восемь — второй подъезд, последний этаж. Сомнительно, что этот клоун сообразит спуститься по веревке с обратной стороны. Верест утверждал, что в субботу вечером Красноперов вернулся с дачи (Акулов видел его отъезжающим примерно в девять). На работу не надо, непременно выпьет (небеса позеленеют, если Ромка не выпьет), а следовательно, продрыхнет до одиннадцати. Если не имеет, впрочем, особых планов.

Запищал сотовый. Я совсем забыла о нем, судорожно зарылась в куртке.

— Вы там как, покорешились? — ревниво вопросила Бронька.

— Неудобно здесь, — пожаловалась я, — сиденья не отбрасываются. А у тебя как дела?

— Кукую у краеведческого, — злобно выплюнула Бронька. — Ни кофе нет, ни развлечений. Одно могу сказать по теме — ваша парочка дома. Квартира семьдесят девять на втором этаже…

— Откуда знаешь, что они дома?

— Не перебивай. Они, кажется, ругаются. Пять минут назад эдакий холеный красавчик вылез на балкон, занес в дом какие-то банки. Орал в квартиру как ненормальный. А из квартиры женщина ему вторила. Я не поняла, но что-то про очередь в БТИ, где ему некогда стоять…

— Понятненько, — кивнула я. — Сургачева чересчур деловая. Хочет, чтобы муж и деньги зарабатывал, и тетушкиной квартирой занимался. Тоже мне, птичка-недотрога. А ведь не ей квартира халявная перепала — Игорьку…

— Из подъезда кто-то вышел, — индифферентно заметил Эдик.

— Ой, Бронь, перезвоню… — охнула я, отрубая связь. Из подъезда вышел не кто-нибудь, а Роман Красноперов собственной важной персоной. Как водится, с легкого бодунца. В красно-желтой курточке, всклокоченный, с подозрительно шныряющими глазками.

— Он? — поинтересовался Эдик.

— Он, — кивнула я. — Клоун Карандаш, прошу любить и жаловать.

Пару минут Ромка постоял в каком-то обезбашенном ступоре, потом неуверенно двинулся к гаражу — коня из конюшни выводить. Дураком он, впрочем, никогда не был — ежу понятно, что в таком состоянии далеко не уедет, да и гаишники в черте города распоясанные, заметут как два пальца. Остановился, почесал хохол на голове, затем пригладил его и потащился в обратную сторону — к выходу со двора. Я и сплющиться не успела — он прорулил мимо нас, чуть не сбив зеркало. Таращился при этом Ромка куда-то в запредельное пространство.

— Давай медленно за ним, — шепнула я. — И учти, этот тип дерганый, в движениях логики нет, можем потерять.

Я просто восхищалась родной милицией — либо я ее в упор не замечала, либо она в упор не замечала Ромку. Он двигался абсолютно бесконвойный — вышел на Красный проспект и побрел по тротуару, пялясь на пестрые витрины, словно никогда их раньше не видел. Нам приходилось ехать с черепашьей скоростью, прижимаясь к бордюру. Эдик уже психовал сквозь зубы — попадемся на глаза какому-нибудь гаишнику, объясняй потом, куда это мы тут крадемся.

По счастью, гаишники где-то прятались. И движение в этот день отличалось малой интенсивностью. Ромка пробороздил два квартала, купил в киоске сигарет и очень эффектно, махнув рукой, типа «была — не была», вошел в секс-шоп «Джакомо» (надо думать, Казанова).

— Так, на вечер чего-нибудь взять, — прокомментировал Эдик.

— Дороговатенький магазинчик, — задумчиво заметила я.