Вакханалия

Последнее утверждение вызвало небольшое оживление.

— Ну и глупый, — сказал Марышев. — При своих-то капиталах мог и счастья набраться. Вот я с Кирюхой тих и счастлив.

— Что-то ты сегодня добрый, — покосилась на него Сургачева.

Марышев глупо заулыбался — но не Кире, а Вересту.

— Кто-нибудь из вас знаком с этим человеком? — повысил голос капитан.

Как и следовало ожидать, публика отделалась молчанием. Дипломированная лентяйка Сургачева, стиснув накрашенные губы, кутала руки в обтрюханную фуфайку. Трудящийся за двоих Марышев фальшиво изображал полную глухоту. Не рискнувший предстать перед публикой в колхозном прикиде, Постоялов с уже надоевшей за годы полуулыбкой мусолил пачку «Золотой Явы». Закурить не решался. То ли гений, то ли паяц Ромка Красноперов с несвойственной ему мрачностью таращился в пол. Аналогичные трудности с произнесением слов настигли и Рябинину: она сидела особняком на стуле и с каким-то чересчур показным испугом озирала притихшую компанию. На голове у Риты красовалась вязаная шапочка, которую, невзирая на теплынь в зале, она не сняла.

— Я так и думал, — кивнул Верест. — Смею заверить, это неправда, уважаемые. Не настаиваю, что все из вас знакомы с этим человеком, но некто обязан. Ларчик открывается просто. — Он по очереди пытливо осмотрел всех присутствующих. Закончил осмотр на Рябининой: — Как ваша головка, Маргарита Семеновна?

Рита вздрогнула. Заметно напряглась и испуганно глянула на сложенные домиком руки Вереста — не полезет ли опять ей под шапку? Пумпырь у Семеновны, похоже, получился знатный — шапчонку на Рите раздуло как надувную — неужто бинта намотала? Но зачем, если крови нет?

— Плохо… — пожаловалась Рита. — Болит сильно… Всю ночь цитрамон пила…

— Чудачка, — ахнула Сургачева, — это ж белая смерть, Ритуся. Умрешь от передозировки… Ты к нам заходи, аспирин «Йорк» возьмешь. Игорек с похмела горстями лопает — абсолютно безвредно.

— И не помогает, — хмыкнул Марышев.

— Не скажите, — внес лепту Постоялов. — Цитрамон — ударное вещество. Очень часто от него можно добиться эффекта. И стоит сущие копейки…

— А как ваш хондроз, Борис Аркадьевич? — напомнил Верест. — Не донимает?

— Спасибо, при мне, — кивнул Постоялов. — У вас такой взгляд, словно вы обвиняете меня в симуляции. А смысл? Вам принести справку?

— Ну что вы, — заулыбался Верест. — Хондроз у вас был самый настоящий. Извините, если причинил вам неудобства своим взглядом. Никогда не забуду, как во время беседы вы забылись и кинулись к свистящему чайнику. С вас хлынуло, как из тучи. Не думаю, что вы способны вызвать искусственное потоотделение… Но это вступление, уважаемые граждане. — Верест в третий раз сурово проштудировал аудиторию. — Я не зря заикнулся насчет ларчика. Дачный сезон истек. В ночь на седьмое октября, не считая северной оконечности кооператива, в поселке находились восемь человек. Компания на «мерседесах» и женский отряд Аллы Альбертовны Турицыной еще не подъехали. Не было их, кстати, и на следующую ночь — они появились только в понедельник, восьмого числа. Эти восемь граждан допрошены. В основном они пенсионеры. Ни о гражданке Макаровой, ни тем более о гражданине Тамбовцеве никто из них не слышал. Следствие склонно им верить. Не та публика, знаете ли. И охрану мы можем оставить в покое. Среди своих у Зубова сообщника не было. Остальные парни на виду — их отсутствие в течение нескольких ночей исключено полностью. Посторонние также не объявятся, — по крайней мере, маловероятно. Остаются присутствующие в этой комнате. Логично?

— Логично, — решительно кивнул Красноперов. — Даже бесспорно. Либо это я, хотя это не я, либо…

— Либо господа Марышев с Сургачевой, — мило улыбнулся Постоялов. — Хотя резонно допускаю, это может быть кто-то один из них, а второй — ни сном ни…

— Глупости, — отрезала Сургачева, неодобрительно косясь на Постоялова. — Вы, Борис Аркадьевич, знать, белены объелись, раз имеете наглость утверждать подобное…

— Либо это вы, любезный Борис Аркадьевич, — злорадно отпарировал Марышев. — Надеюсь, следствие обратило внимание на то, что труп гражданки Зойки… м-м… постоянно забываю ее фамилию… обнаружен в непосредственной, можно сказать, кричащей близости от дома Постоялова?

— А вот это, извините, не аргумент, — вальяжно покачал увесистой головой мой сосед. — Вы подумайте, Игорь Евгеньевич, разве у меня не хватило бы сообразительности доставить труп в более отдаленное место?

— А у вас времени не было, — не сдавался Марышев. — Вам еще нужно было милиционера убить, отволочь труп в яму к Рябининой и между делом за Косичкиной погоняться.

Если к круглому лицу Постоялова уместно применить термин «вытянулось», то так и произошло.

— Ладно, Игорек, кончай треп, — опомнилась Сургачева, кладя руку на лежащее на ее колене предплечье Марышева. — Мы должны быть непредвзятыми. И понимать, что не один Борис Аркадьевич удостаивается сомнительной чести. Вспомни, где лежала Зойка. Нам показывали это место. С одной стороны дом Бориса Аркадьевича, с другой — ограда Ритуськи Рябининой, причем до последнего можно дотянуться, а до первого — шиш.

— Спасибо вам большое, Кира Александровна, отвели беду, — манерно прижал руку к сердцу Постоялов.

Все взгляды фигурантов переместились на Риту Рябинину. Она совсем сжалась, испуганно отстреливаясь бусинками глаз.

— Интересная версия, — подумав, признал Борис Аркадьевич. — Немного фантастичная, но если раздвинуть рамки наших консервативных представлений о возможностях человека, то в самый раз. А нам, кстати, давно пора раздвинуть наши рамки. Это и к милиции относится, капитан.

— Я обязательно учту, — улыбнулся Верест.

— Да ну, ерунда, — нахмурился Красноперов. — Ритка мирное животное, она и комара не обидит. Фигня, капитан, не слушайте этих теоретиков. В ночь, когда убили Зойку и вашего милиционера, мы спали в одной кровати, чего уж там.

— Интересно получается, — хмыкнул Марышев. — Мы с Кирюхой в ту ночь тоже спали в одной кровати. И никуда не вставали. Тогда уж извиняйте, Борис Аркадьевич, все шишки на вас.

— Ну нет, я так не согласен, — решительно покачал головой Постоялов. — Чего это я буду за других отдуваться? Давайте по-другому решать.

— Подождите… — запоздало прошептала Рита, вклиниваясь в паузу между фразами. — Неужели вы на полном серьезе меня подозреваете?.. Я убила… о господи, четырех человек? Одного утащила в какой-то подвал?.. Другого — в свою же яму, сломав перед этим свой же забор?.. Сама себе дала по голове?..

Она явно хотела сделать вид, что готова упасть в обморок. Причем делала это очень достоверно. Но меня преследовало твердое убеждение — сегодня она туда не упадет.

— Пожалейте женщину, — буркнул Красноперов.

Он мог бы возмутиться и более эмоционально. Но отчего-то не стал. Сидел и кис.

— А нас кто пожалеет? — заявил наглеющий на глазах Марышев. — Понятное дело, ей не хочется. Нам тоже не хочется. Да успокойся, Рита, твой забор ломал Зубов, не ты. И убивал Зубов. А ты служила мозговым центром, так сказать, что вовсе не накладывало на тебя обязанности ходить хвостиком за убийцей.

— А кто тогда зарезал Зубова? — удивился Постоялов. — На харакири вроде не похоже, да и сам товарищ, мягко говоря, не из той когорты…

— Слушай, Ритуся, — как-то очень мягко произнесла Сургачева, и глаза ее вдруг из хищных сделались почти кроткими и ласковыми, — а ты ведь не всегда в аптеке работала. Помнишь, мы с тобой однажды бутылочку раздавили и ты проговорилась? В аптеку тебя мужик твой бывший пристроил — чтобы крови поменьше видела, а до этого ты хирургу ассистировала в четырнадцатой больнице — ланцет ему там подай, зажим, тампон… Скажи, не было такого дела? Ты ведь прекрасно помнишь, где у человека сердце?

А вот это было интересно. Подобными знаниями о мутном прошлом Рябининой я не располагала.

Стрела Сургачевой попала точно в цель. Но эффект вышел как-то боком. Рябинина густо вспыхнула и стала пятнистой. Скорчила страдальческую гримасу пытаемого в застенке еретика и выстрелила пальцем — не куда-нибудь, а в меня!