Страница 3 из 13
— Ехала в автобусе. Куда — не помню. Задремала, удар головой, вылетела из автобуса и отскочила в лес. Услышала стрельбу, залегла. Мимо бежал мужик, запнулся о мою ногу и упал. Потом подошли солдаты. Кто я — не помню. Где живу — тоже не помню. Где мои документы — самой интересно. Может, в сумочке. Что, в сумочке только книжка и баночка с мазью? Тогда все. Придется ждать, пока память вернется.
Вдруг на стенке что-то захрипело, и заговорил незнакомый голос:
— Новости шахмат. Вчера в третьем туре проходящего в Ленинграде матч-турнира на звание абсолютного чемпиона СССР Михаил Ботвинник в двадцать два хода черными выиграл у Пауля Кереса, сделав тем самым серьезную заявку на победу в этом первом крупном соревновании года.
Вот тут мне по-настоящему поплохело. Я ведь прекрасно знала эту партию, в которой Ботвинник выиграл, применив дебютную новинку, и хорошо помнила, когда проходил матч-турнир, — весной 1941 года. Кажется, начался он в марте и первая половина проходила в Ленинграде, а вторая — в Москве. Теперь понятно, откуда в лесу снег и в какое время я попала. И я снова отключилась.
Вечером немного пришла в себя и попробовала встать. Получилось, но плохо — дошла только до конца кровати. Следующую попытку перенесла на завтра. Утром голова уже не болела, и страшно хотелось есть. Пшенная каша показалась необыкновенной вкуснятиной, хотя дома я от нее нос воротила. А тут смолотила большую тарелку с ломтем серого хлеба. При этом в голове все время крутились мысли одна хуже другой.
Весна 41-го. Через три месяца начнется Отечественная война, а я в Белоруссии, на которую придется самый жестокий первый удар. Бегать и кричать о 22 июня бесполезно — в лучшем случае запихнут в психушку, а в худшем объявят английской шпионкой, которая хочет спровоцировать конфликт СССР с дружественной Германией. За это точно прислонят к стенке. Но просто лежать и лапу сосать не получится. Немцы, насколько я помню из школьных уроков истории, Белоруссию проскочили примерно за месяц, а оказаться на оккупированной территории мне совсем не улыбается. Девушка я видная, особенно по сравнению с окружающими мелкими толстушками. Поэтому либо меня немецкие солдаты оприходуют так, что мало не покажется, либо в Германию угонят, а то и в концлагерь засадят. Это если при бомбежке или артобстреле не убьют.
А пока: современности я не знаю, денег нет, жилья и документов тоже нет. Скажу, что из будущего, — опять главный проходной вариант — психушка. Так что здесь и сейчас я никто и звать меня никак. Вспомнила одну из присказок папульки — врагов будем бить, не считая, но по очереди. Решено — надо выстроить очередность, а для этого сначала определиться, что и как я хочу.
Конечно, больше всего я хочу вернуться в свое время, но это от меня не зависит. Значит, будем исходить из текущей реальности, данной нам в ощущениях и существующей независимо от нашего сознания[3]. Да, не забыть бы про рюкзак! Там осталось много полезных вещей, особенно в текущей ситуации. Кстати, там и документы — их надо припрятать вместе с кредитками, деньгами и прочим барахлом, которое может навести людей на неприятные для меня мысли. В свое время я почитывала книги о попаданцах, но одно дело читать, лежа на диване и похрустывая печеньем, а другое — самой оказаться в роли такого вот попаданца или, точнее, попаданки. Мама, роди меня обратно!
Ладно, сопли побоку. Займемся легализацией. Раз документов нет, значит, надо косить под сотрясение с амнезией. Врач на первое время поддержит. Нет документов — пусть в милиции дадут хоть какую-то справку. Озадачим милиционера. Тем более паренек молодой и на хлопанье глазок должен среагировать. Имя и фамилию придумаю. Деньги! С этим хуже — тут их можно только заработать, а что я умею? Знаю математику — может, податься в учителя? Но сейчас конец учебного года, поэтому вряд ли выгорит. Хороший почерк — пойти работать в какую-нибудь контору. Только, кажется, сейчас пишут не авторучками, а, насколько мне помнится, какими-то перьями. Тогда этот вариант не для меня. Были спортивные разряды — значит, могу работать тренером или учителем физкультуры. Вот это уже более вероятно. Короче, документы и работа. А третьим по очередности, но не по важности — подготовка к войне. Не получится удрать куда-нибудь подальше — придется воевать.
За всеми этими мыслями не заметила, как пришла медсестра и позвала на перевязку. Тут в голову пришла еще одна мысль.
— Девушка, а где моя сумочка?
— Вот, не видите, справа под подушкой.
Правда, ну я и тормоз. Прежде чем задавать вопросы, нужно было как следует осмотреться. Залезла в сумочку и достала баночку с мазью, то есть со «Спасателем», переложенным для бабули из стандартного тюбика в небольшую баночку (как будто она сама эту мазь готовила). Взяла баночку, накинула такой же безразмерный, как и ночнушка, халат и двинулась в перевязочную. Там начались сложные переговоры с врачом. Он в упор не хотел размачивать и удалять с раны стрептоцид, чтобы я смогла намазать рану моей мазью. Но, сочетая напор относительно мази с обещаниями тщательно выполнять все процедуры по лечению сотрясения мозга, удалось уговорить доктора поставить на мне эксперимент. Рану тщательно промыли, вытерли стерильной марлей, после чего я намазала шов мазью и заявила, что перевязывать пока не нужно — пусть рана дышит. На самом деле небольшая повязка бы не помешала, но она заметно портила мой внешний вид, а так — боевое ранение, но лицо в порядке.
Вернулась в палату, а меня уже ждет новый посетитель. Форма немного другая, да и парень постарше — выглядит лет на двадцать пять, широкоплечий, симпатичный, глаза серые, взгляд строгий. Наверное, и звание другое.
— Здравствуйте, лейтенант госбезопасности Северов! Как вы себя чувствуете?
Ого, этот обращается на «вы»! Надо быть на стреме!
— Спасибо, постепенно прихожу в себя.
При этом старательно хлопаю глазками и смотрю на него бараньим взглядом.
— Я хотел бы с вами поговорить. Может быть, мы пройдем в пустую палату, чтобы не мешать другим больным?
Ага, там сразу начнет колоть на предмет польско-немецко-английской шпионки.
— Конечно, идемте. Только помогите, так как я еще не вполне оклемалась.
— Да, да, разумеется!
Взял меня под руку и аккуратно повел в конец коридора. Я, держась за лейтенанта, незаметно пощупала его пульс на руке — ого, как молотит. Интересно от чего — от близости красивой девушки или от предвкушения, что поймал шпионку? Мы зашли в небольшую пустую комнатку, в которой были только лежак и стул. Я на правах больной улеглась на лежак, а лейтенант уселся рядом на стул. При этом никакого планшета у него не оказалось. Ладно, посмотрим что и как. Важно произвести на него хорошее впечатление — тогда вопрос с легализацией должен заметно упроститься.
Некоторое время лейтенант молча смотрел на меня. Наверное, решал, сейчас арестовать или попозже. Наконец, заговорил:
— Прежде всего хочу вас поблагодарить за поимку того бандита. Он оказался единственным живым и относительно невредимым из всех, кто попал к нам в руки.
— Но ведь я его не ловила. Просто подставила ногу, когда он бежал мимо.
— Он говорит несколько иначе, — возразил лейтенант. — Все время ругается, что какая-то малахольная девка его оглушила дубиной. Вот, мол, только из-за этого он и попал к нам в руки.
— Да какая дубина! Врет он все, товарищ лейтенант! Там и веточки рядом не было. Снег, лужи и проталины.
— Насчет дубины согласен — врет. Я там уже побывал и все осмотрел. Так что стукнули вы его рукой. Интересно, как это у вас так удачно получилось сразу вырубить крупного мужика?
Опа. Внимание! Это уже серьезно. А времени подумать нет. Ладно, попробую заболтать.
— Да понимаете, — заблеяла я, — он упал рядом, я испугалась, что выстрелит, и стукнула его кулаком. Наверное, просто удачно попала — он так подвернулся. А если бы не ударила, то мне пришлось бы туго, тем более что я и видела-то плохо — кровь текла на глаза.
3
Аня вольно перефразирует определение материи, как объективной реальности, существующей независимо от нашего сознания и данной нам в ощущениях… (В.И. Ленин. «Материализм и эмпириокритицизм»).