Человек-машина

«Дайте знак. Пошевелитесь. Или еще что-нибудь сделайте».

Доктор Анжелика почесывала собачку за ушами.

— Его ждут неприятности, но они неизбежны. Он убил человека. Смысл в том, что вы избавитесь от компании. А она опасна. Вы не представляете, на что они способны. Привлеките власти, пока улики не уничтожены. Пока федералам еще есть что конфисковать. — Она стегнула меня взглядом.

Мой правый Контур подскочил и наподдал столешницу. Посуда подпрыгнула на пару дюймов и с грохотом села на место. Собачонка рванула с коленей Анжелики и скрылась в дверях, откуда злобно уставилась на меня.

— Чарли? — позвала меня Лола.

— Извините, — сказал я. — Да. Со мной все в порядке.

Я стоял в ванной, чистил зубы и разглядывал себя в зеркале. Мои ноги не обладали сознанием. Это было невозможно. Я бы поверил, что они могут мыслить самостоятельно, если бы, вскрыв их, увидел, что ими управляют микроскопические эльфы. Нельзя свести воедино инертные материалы и получить личность.

И тем не менее. Творилось что-то непонятное. Сбой, которого я не предусмотрел.

Вошла Лола, улыбнулась мне и принялась искать вокруг раковины зубную щетку. Она задела меня бедром. Отыскав наконец небольшую голубую щетку, изучила ее и выдавила пасту.

— Ты слышал о случаях, когда собственная слюна кажется противной? — Она сунула щетку в рот и так говорила. — Представь себе.

— Мрф, — промычал я.

— Ме флось пать на фофе пофлой нофью. — Она покачала головой.

— Пать?

— Пать. — Она повернула щетку и выпятила подбородок. Во рту у нее бушевал океан из пасты. — Спать.

Я ощутил слабое, едва заметное притяжение.

Она наклонилась и сплюнула.

— Давай стащим тот матрас с кровати Гаррисона. Тогда мы сможем спать рядом.

Гаррисоном звали сына Анжелики. Он приезжал на выходные два раза в месяц. Лола поведала мне об этом раньше с горящими от ярости глазами, после чего пустилась рассказывать о людях, которых я не знал и которые совершали поступки, коими мне якобы полагалось интересоваться. Такие рассказы я всегда воспринимаю плохо, поскольку в них нет полезной информации. Мне было печально слышать, что Род ставит свою карьеру выше карьеры доктора Анжелики. Но я не знал Рода. Я не понимал, что мне делать с этими сведениями.

— Может быть, нам… пора познакомиться ближе.

Я хотел сплюнуть в раковину, но Контуры не шелохнулись. Они стояли стоймя. «Нагнитесь», — подумал я.

Пальцы Лолы гладили складку на моей рубашке.

— Идем в постель.

В мозгу шепнуло: «Лола не нравится ногам». Это было глупо. Но это пребывало в согласии с данными. «Они ревнуют».

— Пошли.

Пальцы Лолы нащупали мои. Она открыла дверь и выглянула в коридор. Я последовал за ней в комнату сына Анжелики. Со спины Лола выглядела маленькой и беззащитной, и я вдруг решил, что Контуры собираются ее пнуть. Я остановился. Она повернулась и поманила меня. Я был в смятении. Я часто думал о том, как лягу с Лолой в постель. Очень часто. Но я не хотел ее убивать.

— Давай же, Чарли.

Она вернулась, потянула меня в спальню и закрыла дверь. Ее руки обвились вокруг моей талии. Голова запрокинулась.

— Подожди.

— Мм, — откликнулась Лола. Она встала на цыпочки, ее губы искали мои.

— Я не уверен…

Наши губы встретились. Я забыл о разумных ногах. Или, по крайней мере, они стали менее важными. Значение имела лишь близость с Лолой. Затем я понял, что и в самом делеприближаюсь к ней. Невидимое притяжение нарастало, металлические пальцы тянулись к ее сердцу. Глаза Лолы распахнулись. Ее руки толкнули меня.

— Чарли! — Какую-то секунду она не могла оторваться. Затем ей удалось сделать два нетвердых шага назад. Ее грудь вздымалась и опадала. — Оно опять!

Теперь я мог судить по трем эпизодам. Первый: в ее номере, когда мы впервые оказались наедине. Второй, когда я ее спасал. И третий — сейчас.

— Это происходит, когда у тебя учащается сердцебиение.

— Что? — Лола схватилась за грудь. — Что происходит?

— Стоп. Остынь. Не пугайся. Так только хуже.

— Что оно делает?

— Попытайся думать о чем-то другом. Давай о собачках Анжелики? Они такие забавные. — (Тут все собачки до единой подняли вой. Коридор наполнился топотом многих лап и лаем. Бесполезные меховые мешки.) — Хорошо. Давай подумаем.

— Это бомба. Боже! В меня заложили бомбу.

— Может быть, — сказал я. Лола побелела. — Нет. Это нерентабельно.

— Что?

Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать собак:

— Если нужно что-то взорвать, то разве хлопоты с имплантацией — лучший способ…

— Оно трясется! — У Лолы стучали зубы.

Я различил звук: тончайший писк, на грани восприятия. Понятно, почему взбесились собаки.

— Чарли… я думаю… ты должен… бежать.

— Нам нужно всего лишь замедлить сердцебиение. Сосредоточься на покое.

— Не могу!

— Можешь, Лола. Ты хозяйка своего тела.

— Беги, Чарли!

Писк усилился настолько, что за ним уже было трудно расслышать что-то еще.

— Я не бегаю. У нас техническая проблема. И мы можем ее разрешить. Вместе…

Я собирался продолжить. Я хотел напомнить, что мы — разумные люди, а логика сдвинет горы. Эти слова были призваны либо успокоить Лолу, либо нагнать на нее тоску; сердцебиение должно было замедлиться в любом случае. Я до сих пор считаю, что идея была хороша. Но прежде чем я заговорил, Лола взорвалась.

Меня хлестнуло чем-то похожим на порыв ветра, но вместо воздуха были иглы. Ноги дрогнули. В ушах зазвенело.

В доме воцарилась тишина. Я посмотрел на Лолу, а она посмотрела на меня, и с нами обоими как будто ничего не случилось.

— Ты в поря… — Мы заговорили одновременно.

Она шагнула вперед, и ничего страшного не произошло. Мы улыбнулись. Лола упала в мои объятия:

— Как страшно. Что это было?

— По-моему, что-то, что не сработало.

— Я решила, мы умираем. — Она содрогнулась. — Мне показалось, что я собираюсь тебя убить.

Прошла минута. Странно пахло чем-то едким.

Лола подняла на меня глаза:

— Собаки замолчали.

Мы слушали.

Лола потянулась к дверной ручке. Я хотел посторониться, но не смог. Я попытался снова.

— Чарли?

Запах был знакомый. Такой же возникает, если включить схему в розетку не с тем напряжением. Запах перегоревших транзисторов.

Дисплей цифрового будильника на прикроватном столике погас. На полке стоял небольшой стереопроигрыватель, светодиод которого на датчике включения обычно горел красным, — тоже ничего.

— С вами все в порядке? — донесся до нас голос Анжелики. — Электричества нет!

— Нет, — сказал я. — Нет, нет, нет.

— Что с тобой? — Лола тронула меня за руку.

Я открыл рот и снова закрыл.

— Ты ранен?

— Да. Да.

— Куда?

— Мои ноги.

— Твои…

— ЭМИ. Электромагнитный. Импульс.

— Что это значит?

— Ты убила мои ноги, — сказал я.

Существует пять стадий горя. Первая — отрицание. Например: Мои ноги не умерли. Этого не может быть.Затем — гнев: Ты убила мои ноги, пошла вон, убери от меня свои рукии так далее. Для этой стадии характерны крик и ярость. Те или иные несправедливые упреки. Слезы и оскорбленные чувства.

Затем — торг. Уже тише. Лишь бы уцелела батарея. Пожалуйста, пусть она будет в порядке.Четвертая стадия — депрессия. Они мертвы. Я мертв.Это своего рода извращенное наслаждение. Последняя стадия — принятие. Я не привожу примеров, потому что был очень, очень далек от принятия.

На четвертый день Лола вошла в мою комнату. До сих пор она оставляла подносы с едой снаружи. Я приучился ждать, пока не стихнут ее шаги, подтягиваться к двери и втаскивать поднос внутрь, пока не налетели собаки.

Но в этот раз она открыла дверь. Зеленая блузка и глубокое страдание. Я сидел на ковре в окружении органов. Органов моих органов. Я разобрал их и разложил детали концентрическими кругами. Выглядело это так, будто я пал жертвой самого аккуратного в мире взрыва. Так оно и было. То, что вырвалось из Лолы, не убило никого и не разрушило ничего, не повредило ни единого тела, кроме моего.