Кодекс мстителя

– Ну и чего вы стоите? – набросился он на свое сопровождение. – Порвать его!

Как оказалось, громилы не очень-то и рвались в бой, но команда «фас» прозвучала, и они все-таки сорвались с цепи.

В таком положении меня могло спасти только бегство. Я бы, наверное, немедленно дал деру, если бы не Вадим. Ведь он будет хохотать, глядя, как я убегаю, и кричать всякие гадости мне вслед. Нет уж, лучше умереть под ударами кулаков его псов.

Те не заставили себя долго ждать. Первые два тычка прилетели справа, на уровне головы – один рассек воздух, а второй слегка чиркнул меня по скуле. Сколько помню себя, мне всегда хорошо удавалось уклоняться от ударов. В ответ я бить тоже умел. Только вот мой кросс через правую руку большого ущерба противнику не причинил. Было такое ощущение, как будто мой кулак врезался в камень, обтянутый дубленой кожей.

Не удался первый удар, зато медлительность противника позволила мне подготовить убойный апперкот с правой. Возможно, я смог бы пробить чугунную челюсть снизу, но слева на меня надвинулся второй громила. Он широко размахнулся своей ручищей и зашиб бы меня, не увернись я.

Аллея была достаточно широкой, к тому же рядом стояла скамейка. Главное оружие боксера – это подвижность. Первый его девиз: хочешь жить – умей вертеться. Ноги у меня сильные, движения быстрые, реакция вроде ничего. Не скажу, что я уходил от всех ударов. Нет, их было слишком много, чтобы поспевать. Некоторые я просто гасил, направляя вскользь. До нокаута дело не доходило, но минуты через две моя голова уже гудела как колокол. Было больно и тоскливо. Я в тисках, выхода нет, а подлый Вадим откровенно смеется надо мной. Подобраться бы к нему поближе да врезать со всей силы. Но нет, он ходит кругами, держится в стороне от эпицентра событий, потому что боится попасть под горячую руку.

Я крутился в жерновах, пытаясь разбить их и вырваться на свободу, но у меня ничего не получалось. Слишком уж крепким на удар оказался противник. Но и громилы, как ни пытались, не могли сбить меня с ног. Я не знаю, как долго могла бы продолжаться эта катавасия. Могу только сказать, что самый продолжительный бой в истории бокса проходил в течение шести часов пятнадцати минут. Но тогда кулачные бойцы выясняли отношения один на один, а тут меня молотили сразу двое. В конце концов я стал уставать, пропускать удары, что само по себе лишало меня сил. Но и противники мои тоже начали выдыхаться. Мне, можно сказать, повезло с тем, что роковую атаку я прозевал лишь тогда, когда они уже с трудом передвигали ноги.

Я упал на четвереньки, тут же попытался встать, но сильный удар в живот свалил меня на бок. Я снова попытался подняться, но мне еще разок врезали ногой, на этот раз по почкам. Один громила стоял спереди, другой сзади, первый – молот, второй – наковальня. Только вот не было у них больше сил ковать размягченное железо. Я пропустил несколько убойных ударов по корпусу и в голову, но сознания так и не потерял.

Еще бы немного, и все, но «быки» вдруг отступили. Они выдохлись, поэтому и приняли совет, который подала им сама усталость. Парни решили, что сделали свое дело, и расступились. Только тогда Вадим и рискнул приблизиться ко мне.

– Еще раз увижу с Дианой – убью! – с героическим видом пригрозил он и тут же подался назад, потому что я стал подниматься.

Сейчас я встану на ноги, и пусть убивает, если сумеет. У меня кружилась голова, стреляло в почках, трещали отбитые ребра, но я все еще мог выбить ему зубы. Только Вадим дураком не был, шустро спрятался за спину своего «быка».

– Слышь, пацан, ты бы не бузил! – заявил широконосый боец и грозно сощурился.

Он тяжело дышал, над глазом надувалась шишка, на разбитой губе выступила кровь. Желание снова напасть на меня валялось где-то у него под ногами. Я избил и уронил это стремление. Хоть в чем-то преуспел.

Зато на меня готов был наброситься второй качок. Он уже перевел дух и совсем не отказался бы добить меня. С ним надо было считаться. Поэтому я промолчал, хотя голову перед опасностью не опустил.

Внутренности отбиты, ребра болят, челюсть заедает, но переломов и сотрясения мозга, похоже, нет. Зубы целы. Кость у меня крепкая, голова к ударам привычная, так что в больницу идти не надо. Но и к Диане я ехать не хотел. Сейчас бы домой, отлежаться под водочным компрессом. Но если я не поеду к Диане, значит, испугался Вадима. А вот это дудки!..

Диана была дома. Во двор ко мне она вышла в красивом шелковом платье, какие шьются к выпускному балу. Не длинное, с открытыми плечами, оно так соблазнительно облегало чудную фигуру, что я вмиг забыл о своих невзгодах.

Сначала она крутнулась вокруг своей оси, чтобы я оценил ее в этом наряде со всех сторон, и только затем открыла калитку.

– Ну и как я тебе такая красивая?! – в благостном расположении духа спросила девушка и только тогда заметила вздутость на моем лбу и ссадину на щеке.

Если присмотреться, можно было заметить, что нос у меня распух. Но в целом лицо не очень пострадало. Во всяком случае, Диана не особо встревожилась.

– Да так, с бандитами подрался, – сказал я и с нарочитой небрежностью махнул.

– С бандитами?! – она заметно побледнела.

– Ты выглядишь просто великолепно, будешь королевой бала. Я тебя уже ревную!

– Ревнуешь? Не надо. Больно? – Она приложила пальцы к моему припухшему носу.

– Уже нет. – Я удержал ладошку девушки, поцеловал ее.

Диана потянулась ко мне, сама подставила губы, но не успел я насладиться их вкусом, как она отстранилась от меня. Красавица возбудилась, жадно прильнула ко мне, но, видимо, ее смутило то обстоятельство, что мы находились во дворе, а не в доме. Забор невысокий, через него соседи запросто могли все заметить, а ей этого не хотелось. Поэтому она увлекла меня в дом, где нас никто не побеспокоит.

Домик у нее небольшой, старый, но в нем очень уютно. Здесь жила бабушка Дианы, но старостью в ее покоях не пахло. Мебель далеко не новая, но гарнитурная стенка в гостиной примерно такая же, как и у нас дома. Книги в одном шкафу, хрусталь в другом, ковры на полу и стенах, занавески модные, от потолка до пола, раза в два шире окна. Диван старенький, но крепкий, пружины из него не лезут, но все-таки я посадил Диану к себе на колени, чтобы ей было удобно.

Она как будто почувствовала мою заботу о ней и приняла ее, хотя обычно старалась выскользнуть из столь тесных объятий. Не сразу, но убегала.

Диана осталась у меня на коленях, увернулась от поцелуя, обвила руками мою шею и спросила:

– Может, все-таки скажешь, что произошло?

Там у меня тоже болело, к тому же из-за неудобной позы остро заныли ребра, но я готов был это стерпеть, лишь бы Диана обнимала меня и дальше. Так жарко, как никогда прежде.

– Я же сказал, с бандитами подрался.

– На ринге?

– Я уже давно не был там.

– Вадим?

– Он, подлый трус. С ним два мыша, оба размером с быка. Классика жанра. Не ходи с моей девчонкой, а то больно будет! – тут я снисходительно усмехнулся.

– Они били тебя из-за меня?

– «Быки» били и получали. Вадим стоял в стороне, но тоже схлопотал.

Я с удовольствием вспомнил, как это ничтожество повалилось на спину после моего удара.

– И что ты?

– А что я?

– Ты же будешь ходить со своей девчонкой?

– С ней буду, а с чужими нет.

– Правда? – В ее голосе звонко прозвучали счастливые нотки, но я уловил и тревогу.

– Даже не сомневайся.

– Ты и вправду железный.

– Ты чувствуешь во мне магнит? – вроде бы в шутку, но больше всерьез спросил я.

– Да, меня к тебе притягивает. Кажется, мы можем помять мое платье, – сказала она и мягко отстранилась от меня.

Девушка поднялась, выпрямилась во весь рост, нащупала боковую молнию на платье и с загадочной улыбкой на губах попросила, чтобы я отвернулся.

Сознание вдруг прокрутило строчки из пошлого стишка: «Вот и все, а ты боялась, только платьице помялось».

Диана не хотела мять платье, а дело как раз к тому и шло. Я отвернулся и не видел, как она разделась, только слышал шорох ткани, сползающей с тела, а потом почувствовал прикосновение обнаженной девичьей плоти. Я поднял голову и глянул на Диану, но она меня уже не видела, потому что зажмурила глаза. Вид у нее был такой, как будто она ныряла в омут с головой. Да и не обязательно было смотреть на нее, страх и сомнения девушки чувствовались и так. Но это не тот страх, от которого душа уходит в пятки. Он, напротив, ее окрыляет.