Страница 2 из 80
Между собой гости не раз предлагали поженить эту парочку, считая, что тогда Ирина обзаведется постоянным румянцем, а Иван, возможно, станет меньше пить. Но дальше слов дело не шло.
После пятой рюмки гости изъявили желание потанцевать. Урусов включил магнитофон погромче и уменьшил свет.
— Интиму, интиму давай, — потребовал Трапезников, и все засмеялись. Образцовая пара тут же вышла на середину комнаты, а Павел Васильевич подошел к Ольге Борисовне, чтобы пригласить ее на танец. Ольга Борисовна согласилась, но взглядом показала на Ивана и пожала плечами. Тот, как это часто бывало, обмяк, наклонился вперед, и лицо его зависло над тарелкой с нетронутой картофелиной.
— Ну, Иван, — с досадой проговорил Урусов. — Опять ты…
— Эх, Ваня, Ваня, — хлопнул его по плечу генерал. — Что же ты, засранец, так пьешь-то?
Генерал был грубоватым пожилым отставником с богатым жизненным опытом и открытым характером. Его немного портила чрезмерная откровенность в деликатных вопросах — генерал, не стесняясь, мог сказать в глаза все, что думает о человеке. Но потом, устыдившись своей прямоты, он навязчиво лез с извинениями и предлагал дружбу. Эту некоторую душевную неуклюжесть генералу прощали. Бывало и посмеивались над ним, но в целом старого вояку любили и давно не принимали всерьез его грубоватую «правду».
Урусов подошел к Ивану, помог ему выйти из-за стола и повел его в ванную. Иван едва передвигал ноги, почти не держал голову, но не буянил и не стал перечить, когда Павел Васильевич поставил его на колени и наклонил голову над ванной.
— Не рассчитал немножко, — слабым голосом сказал Иван.
— Ничего, ничего, — ответил Урусов. Затем вынул из Ивана затычку и подкачал его воздухом.
В комнату Иван вернулся сам, без посторонней помощи. Он выглядел бодрым и повеселевшим, как в самом начале ужина.
— Ты поешь, поешь, — сказала ему Ирина и рядом с картофелиной положила ложку салата. — Мужики, пьете без меры и не закусываете, а потом ходите с разбитыми физиономиями.
— Не все, — проговорил генерал.
— А помните, — обратилась к гостям Ирина, — как в прошлом году он уронил вилку, полез за ней и уснул под столом?
— Да ладно, — пробурчал Иван.
Когда все отсмеялись, Павел Васильевич снова направился было к Ольге Борисовне, но тут музыка кончилась, и танцующие вернулись за стол.
Трапезников уже наполнил рюмки и постукивал вилкой по тарелке, чтобы привлечь внимание.
— Давайте выпьем за хозяина, — торжественно предложил он, и Урусову ничего не оставалось делать, как вернуться за стол. — Крепкого здоровья нашему дорогому Павлу Васильевичу!..
Урусов сидел рядом с Ольгой Борисовной и думал: «А что если положить ладонь на ее руку под столом? Никто не увидит. Иван, вон, все время — и ничего. Черт, неудобно»…
— Сколько лет его знаю, — продолжал Трапезников, — и каждый раз не перестаю удивляться: вроде и живет бобылем, а жилище содержит почище иной хозяйки.
— Ну при чем здесь жилище? — сказал генерал.
— А это тоже, — ответил Трапезников. — А как же — аккуратность очень много говорит о человеке. Аккуратный человек, он и в общении с людьми аккуратен.
— Ладно, — согласился генерал. — Пьем, конечно, за хозяина, но не за вымытый пол — это любой дурак может, — а за душу его человеческую.
Урусов сидел смирно, с прямой спиной и опущенным взглядом. Ему было приятно слушать о себе хвалебные слова и радостно, что все эти милые люди сидят за его столом. Павлу Васильевичу захотелось немножко продлить удовольствие, хотя бы ненадолго растянуть разговор о себе.
— Не люблю жить в свинарнике, — сказал он и посмотрел на Ольгу Борисовну. — Не терплю грязи. Человек тем и отличается от животного, что содержит свое жилище в порядке.
— А животные разве не… — начал было Трапезников, но Марина Владимировна ткнула его локтем в бок и тихо проговорила:
— Молчи. Куда лезешь?
— Так, значит, за тебя, Паша, — поднял рюмку генерал, и все потянули через стол руки, чтобы чокнуться.
Вторая половина вечера пролетела куда быстрей — с выпитым время набирало обороты, — и Урусов почти физически ощущал, как стремительно пролетают минуты и приближается конец праздника.
Часы показывали четверть двенадцатого. Генерал чинно вальсировал на тесном пятачке с монументальной Трапезниковой. Ее муж замысловато отплясывал под ту же музыку с Ириной. Иван нетвердой рукой ковырялся вилкой в тарелке, а Павел Васильевич с Ольгой Борисовной сидели во главе стола, словно молодожены, и, устало улыбаясь, смотрели, как гости танцуют.
Наконец все вернулись за стол. Трапезников сразу же принялся разливать остатки водки, но, не увидев своей рюмки, состроил недовольную мину.
— Лимит исчерпан, — сказал он и налил себе лимонада.
Как всегда, ближе к полуночи разговор почти замер. Гости изредка перекидывались фразами и не загорались, если кто-то пытался их растормошить. Видно было, что все утомились: генерал дремал в кресле с рюмкой в руке, Трапезников рассказывал Ирине, как правильно штопать носки, а Марина Владимировна, положив подбородок на плечо мужа, иногда встревала в разговор, но только для того, чтобы подчеркнуть его достоинства.
— Чего штопать, их выбрасывать надо, — пьяно бормотал Иван.
— Сиди уж, — пыталась отмахнуться от него Ирина.
— Да если я начну штопать, мне работать некогда будет, — не унимался Иван.
Урусов осоловело смотрел на гостей, но не слушал, а думал о своем: «Кажется, я сегодня немного перебрал. Еще со стола убирать…»
— Я помогу тебе прибраться, — словно подслушав его мысли, сказала Ольга Борисовна.
— Да, спасибо, — ответил Павел Васильевич и встал. — Чай-то кто-нибудь будет? Торт есть, — громко обратился Урусов к гостям.
— Будем-будем, неси, — за всех ответил Трапезников.
Ольга Борисовна принялась убирать со стола грязные тарелки, а Павел Васильевич ушел ставить чайник. Когда она появилась на кухне и поставила тарелки в мойку, Урусов как можно бодрее спросил:
— Хорошо сегодня посидели, правда?
— Очень, — ответила Ольга Борисовна. Она стояла посередине кухни и будто ожидала, что он еще скажет, а Павел Васильевич, как это с ним часто случалось незадолго до расставания, от волнения сделался молчаливым. Он тужился придумать какую-нибудь интересную фразу, чтобы если и не произвести на нее сильное впечатление, то хотя бы развеселить Ольгу Борисовну. Но в голове у него вертелась одна ерунда: «Завтра суббота», «На улице потеплело», «В Италии землетрясение…».
— А кстати, слышали, в Италии проснулся вулкан? — сказал он.
— Да, я смотрела по телевизору, — ответила Ольга Борисовна. — Хорошо, что у нас нет вулканов…
— Да, вулканов нам только и не хватало, — засмеялся Урусов.
Ольга Борисовна взяла торт.
— Я отнесу, — вопросительно глядя на него, сказала она.
— Я сам. — Павел Васильевич тоже взялся за коробку, накрыв ладонями ее пальцы. Какое-то время они простояли так, не говоря друг другу ни слова. От прикосновения к ее рукам Урусов испытывал какое-то сладостное возбуждение. Она же смотрела на него и кротко улыбалась, будто говоря: «Ну же… Я согласна…»
Чайная часть вечера прошла как-то скомканно — все выглядели сонными, а сам хозяин особенно. Когда же стрелки часов остановились на двенадцати, Павел Васильевич отнес на кухню почти не тронутый торт и чайник. Затем вернулся, по очереди выпустил из замолкших гостей воздух, сложил их и начал убирать в коробку.
Ольгу Борисовну он всегда оставлял напоследок — не хотелось прощаться. Когда он ее складывал, она смотрела на него немигающими голубыми глазами и улыбалась привычной улыбкой.
— До пятницы, Оленька, — сказал Урусов и погладил ее по голове.
За стеной раздался громкий хлопок, похожий на выстрел. Павел Васильевич догадался, что сосед-художник снова напился и ткнул в кого-то из гостей зажженной сигаретой. Это означало, что завтра он снова придет, будет просить резиновый клей и врать насчет надувного матраса, который надо заклеить и вернуть родственнику, или плести что-нибудь про велосипедную шину.