Страница 7 из 15
Иногда он слышал, как Вавила ругается с дедом Андреем. Вавила обвинял его в плохой стряпне, говоря при этом, что «такой тухлятиной только глистов травить». Дед в ответ называл Вавилу каторжником и рыжей образиной.
Наконец наступил день, когда Меринов объявил радостное известие.
— Скоро конец дороге, — сказал он. — Идите теперь, Петр Алексеевич, к себе и привяжитесь накрепко, а то будет такая карусель, что немудрено и бока отломать.
Тут он пригнулся к тумбе и быстро-быстро заговорил непонятными для Жбанкова словами.
— Ты с кем это беседуешь? — удивленно спросил купец.
— С планетами, — ответил инженер.
— Да как же с планетами? — рассмеялся Жбанков.
— Обычное дело, — ответил инженер, не видя причин для веселья.
— Надо на тамошний вокзал сообщить, что прибываем.
— И они тебя слышат? — недоверчиво поинтересовался Петр Алексеевич. — Каким макаром?
— Посредством радио. Господина Попова изделие. Вот послушайте. — Меринов повертел колесико, и Петр Алексеевич своими ушами смог уловить, как бормочут и переговариваются невидимые ему люди, причем слова попадались как знакомые, так и вовсе не известные.
— Хе! — купец с довольной улыбкой погладил бороду. — Взаправду, слышно. А что, я могу так и со старухой своей пообчаться?
— Ежели в доме есть радио, то очень даже просто, — пожал плечами инженер.
— А Бог его знает, что у меня там есть. Пойду у Гаврюхи спрошу.
— Постойте, Петр Алексеевич. Не требуется ходить, — Меринов опять повертел колесо и сказал в деревянную коробку. — Скажи, Гаврила, есть у вас в хозяйстве радио?
— А на что оно нам? — донесся глухой, как из бочки, голос Гаврюхи. — У нас граммофон имеется.
— Гаврюха! — не смог сдержать восторга Жбанков. — Ты меня слышишь?
— Ну слышу, — проговорил приказчик.
— И я тебя слышу. Ну дела!
Опускание на планеты было и впрямь непростым. Грохоту и тряски было поболее, чем при подъеме с заречных лугов. Купец решил, что, видимо, дело это обычное, раз никто не пугается и не кричит «караул». Но здоровья ему это стоило. Пришлось все утро промаяться с головной болью, в то время как другие уже вышли из снаряда и обозревали окрестности. Сам купец, хоть и был любопытен, но на улицу пока не спешил. Выглядывал только через стекла и видел громадного масштаба площадь, мощенную плитами, всю уставленную чужими снарядами, такими разными, что не было возможности найти хоть два похожих. Среди снарядов можно было разглядеть долговязую фигуру Меринова, который бродил, подметая плиты полами шинели, глядел на снаряды и что-то помечал в своей тетрадке.
Гаврюха оказался молодцом. Пока Жбанков с больной головой бока отлеживал, он уже разузнал, где тут ярмарка, и даже распорядился нанять подводы для доставления товара. К тому времени, как все устроилось, Петр Алексеевич нашел в себе изрядно сил выйти на воздух. Надо было с пристрастием оглядеть подводы и лично убедиться, насколько они хороши, крепки ли оси.
Тут ждала его помрачительная картина. Первым делом Жбанков увидал лошадей. И в тот же момент ему захотелось броситься со всех ног наутек.
Лошади были мохнаты, что медведи, и рыла имели — крокодильи!
Потрясение было нешуточным, но видя, что Гаврюха стоит рядом с ними и не боится, Жбанков осмелел и приблизился. Но не чрезмерно, ибо зубы у лошадей выглядели кровожадно.
— Других-то лошадей не было? — спросил он у приказчика.
— Сказывали, эти самые лучшие, — беспечно ответил тот.
Купец еще раз рассмотрел их, обошел с разных сторон.
— Ну хорошо, — успокоился он. — А где ж извозчики?
На эти слова одна лошадь повернула к нему свою клыкастую пасть и заговорила:
— Эх ты, дура! На что тебе извозчики, когда мы сами тебя свезем, куда скажешь.
Купец открыл было рот, но тут же закрыл его, некоторое время оставаясь в задумчивости.
Увидать разных диковин им всем пришлось немало. Попервой они только крестились да толкали друг дружку локтями: погляди, мол, вон какое диво прошло. Затем привыкли и наладили торговлю. Мужики-пилоты приняли в этом самое живое участие. Дед Андрей стоял в рядах и так бодро кричал, нахваливая товар, что покупатель к нему валом валил. Степан подвозил и таскал тюки. Петру Алексеевичу оставалось только считать по вечерам выручку, а днем же он ходил по торговым местам, выяснял потребность в товаре, делал пометки на будущее.
Для инженера Меринова тоже нашлась забота: готовить снаряд к обратной дороге, хлопотать насчет припасов и топлива.
В общем деле не принимал участия лишь Вавила. Он выходил поутру со своим мешком, приходил поздно без мешка или с другим мешком. Жбанков наметанным глазом вмиг определил, что мужик ведет свою коммерцию. Раз Вавилу привел за шкирку местный урядник, сказав, что, мол, вот ваш мужик, затеял в гостиных рядах скандал из-за цены, пришлось усмирять, а по нашим, мол, спискам он числится бывшим каторжником. Но это ваши дела, сказал еще урядник, и разбирайтесь с ним сами, но чтоб впредь никакого беспокойства он не причинял.
Жбанков не на шутку обеспокоился, узнав про Вавилу. Но ругать до поры не стал, предстоял еще обратный путь, а кто знает, что этому каторжнику в рыжую голову придет?
Были и иные неприятные истории. Не раз Петр Алексеевич имел возможность узнать, что и здесь встречаются разного рода проходимцы и жулики. Как-то возле него стал крутиться хлыщ: ноги куриные и лицом смахивал на птичье отродье, но на то купец уже перестал удивляться. Хлыщ этот ходил, ходил, а потом говорит:
— Давай я тебе, мил человек, продам счетно-арифметическую машину.
Хотел Петр Алексеевич его сразу отвадить, но по купеческой привычке предложение решил сперва обговорить.
— На что она мне? — спрашивает.
— Будешь на ней считать, — отвечает незнакомец. — Хотя бы и деньги. Сколько будет, например, квадратный корень из шестисот сорока семи помноженный на девятьсот двадцать один?
— Ну сколько?
— Один момент! С точностью до копеечки.
Хлыщ потыкал пальцами в свою машину, потом удивленно произнес:
— Семнадцать тыщ, однако, с лишним.
Жбанков кое-что в уме прикинул, затем покачал головой.
— Нет. Должно быть больше. Тыщ на пять-шесть больше должно выйти.
— Один момент! — извинительно пробормотал незнакомец и хотел снова считать, но Жбанков его уже остановил.
— Не надо, — говорит. — Если б она деньги сама зарабатывала, тогда другой разговор. А считать мы и так сможем.
Две недели пролетели скоро. К тому времени товар был почти продан. И все, что хотели, выяснили. Петр Алексеевич в один из последних дней имел полезный разговор с чиновником из местной торговой палаты.
— Больше всего удивляюсь, — говорил купец, — что такие открываются возможности здесь для торговых людей, такой непочатый край. А вот поди ж ты, маловато к вам из наших краев летают.
— Отчего же маловато? — солидно возразил чиновник. — Графья-князья частенько наведываются посмотреть достопримечательности, купить что на память. Опять же, это с каких мест ваших, если посмотреть…
— То-то и оно, что графья-князья да немчура с англичанами. А наш российский купец вроде и боится к вам, а может, и сомневается. Ежели с умом начать, то очень даже просто свое прибыльное дело открыть.
Чиновник потчевал Жбанкова своею особой настойкой, которая хоть и чуть горчила, но в общем была на совесть выделана.
— Коли имеются средства, то можно и дело открыть, — отвечал он.
— Поставить у вас в губернии большой вокзал, контору, склады, таможню. Прилетайте еще, поговорим, посчитаем…
Чиновник был похож на большого таракана, но имел любезные манеры и потому нравился Жбанкову даже со своими непомерными усами, крылышками и глазами-сеточками. Да и хватка была деловая, мзды вперед не просил, но о доле сказал сразу. Тут и по рукам ударили.
Короче говоря, настроение у Петра Алексеевича было благодушное и мечтательное. Хоть и не пришли к нему великие барыши, однако и в убытке не остался. Нашлась даже возможность вознаградить Степана с дедом Андреем за помощь по торговле; Гаврюха с инженером тоже не остались без премии. Меринов в тот же день, как получил деньги, ушел и воротился с целой торбой разных книжек, среди которых были и на книжки вовсе не похожие, а потом шелестел ими целую ночь. Не забыл Жбанков и о своем семействе. Долго думал, каких им выбрать гостинцев, но потом махнул рукой и купил супруге красивый платок с восьми-ногами, а сыновьям — по шелковой рубахе, что цвет меняли каждую осьмушку часа.