Страница 34 из 66
— Это у нас взаимно.
Мимоходом Саша показывает еще кухню и ванную. Там такой блеск, что я даже начинаю чувствовать некое утомление — это от избытка впечатлений. Кухня — сплошные мрамор и никель, все бело; и агрегаты — от мала до велика... от французского тостера до шведского холодильника. В ванной — наоборот, ты будто оказываешься в чашке с черным кофе. Я, как, пожалуй, и всякая женщина, очень неравнодушна к этому немаловажному помещению. И мне невероятно любопытно, как бы я, такая беленькая, выглядела в темно-коричневой ванне.
Туалет мы, не сговариваясь, игнорируем. Но я уверена, что и там блеск.
По весьма понятным причинам меня тянет в кабинет.
Едва войдя в него, я отхожу от Саши и прилипаю к книгам. Прилипаю надолго, ибо книг много. Я хочу их все посмотреть, пощупать; хочу ими подышать. Я хочу яснее представить внутренний мир Саши.
Саша, пользуясь тем, что внимание мое переключилось па его библиотеку, тихо удаляется на кухню. Я слышу краем уха, как начинают позвякивать тарелки, как хлопает дверца холодильника, нежно позванивает хрусталь. Потом с кухни приходят запахи чего-то вкусненького...
Включается музыка.
«Бахиана»?.. Как он узнал? Не может же человек быть настолько проницательным.
Просто совпадение!
А может, и не просто... Я сегодня во все склонна поверить, поскольку начинаю привыкать к маленьким чудесам, которые творит Саша.
Из кухни доносится едва различимый щелчок, и музыка начинает звучать в кабинете. Где-то среди книг хитро спрятаны динамики. «Бахиана» мягко окутывает меня. Ни о чем не думая, я с минуту смотрю в окно. Смотрю на небо, затянутое тучами, на купола какой-то церкви, блистающие сусальным золотом над серыми крышами домов.
Как красиво! Пасмурное небо ничуть не хуже безоблачного. Небо и музыка сейчас соединились во мне. Вот и заработала мысль. Красота всегда действует на меня вдохновляюще! Вечное небо, вечная музыка. Я чувствую их, я понимаю их вечность. Понимание мое оставляет мне надежду, что и душа у меня — вечная.
Открываю сумочку, достаю блокнот и старенький «Паркер», наскоро записываю сие размышление. Потом я вставлю его куда-нибудь.
Звучит уже другая музыка. Она не так хороша и не волнует меня. Я опять обращаюсь взором к книгам. Беру Гегеля наугад, нахожу в томике закладки.
«С Сашей можно говорить о философии. Не слабо!»
Снимаю роскошного с золотым тиснением Карамзина. И опять обнаруживаю закладки.
«Знание истории — еще одна грань. Неплохо для инженера из «Синей птицы»! Прелюбопытный вырисовывается образ».
Но я поймаю его, отыщу пробелы.
«Вон красавица стоит. Наверняка целомудренна!»
Вытаскиваю из темного уголка «Вокальные жанры эпохи Возрождения».
Восторженно шепчу:
— Уж эта книжечка не для чтения на сон грядущий!
Раскрываю ее, где раскрывается. А раскрывается на четырнадцатой странице. «Месса» — название главы. У меня начинают подрагивать руки: почти в каждом абзаце что-то аккуратно отчеркнуто карандашом.
Все, я сломлена. Он меня убедил. Он — супер...
Я сажусь в глубокое прохладное кресло и просто сижу, осматриваюсь в кабинете.
Саша еще некоторое время проводит на кухне, потом зовет меня в зал, к бару; просит выбрать что-нибудь на мой вкус. Выбор большой: ликеры, коньяки, водки, вина... И все такое красивое. Наклейки можно коллекционировать.
Я не теряюсь. Мне бросается в глаза знакомое название:
— Вот это, пожалуй, — токайское. С мускатом.
Саша подхватывает бутылку и, на ходу протирая ее полотенцем, уносит в столовую.
Через минуту приглашает меня.
Я замираю в дверях...
Стол сервирован хоть и быстро, но мастерски. Нежнейших тонов фарфор, изящнейших форм серебро, закуски изысканные... Все продумано до мелочей, все на своих местах. Чувствуется, что Саша готовился заранее и основательно. Меня несказанно радует, что он придает моему визиту такое большое значение.
Сажусь за стол.
Саша наливает вино. Бутылку он держит высоко. Вино льется, шумит, искрится. И благоухает.
— За нашу встречу! — провозглашает Саша вечный тост.
Я смеюсь:
— Встреча была — что надо!.. — задумываюсь на секунду. — Это мне сейчас смешно. А тогда было не до смеха! Ты только представь, Саша: подхожу к выходу, думаю о чем-то, вдруг автобус дергает... Я даже не успеваю ничего сообразить, как уже лечу. Последняя мысль ужасает: все, это конец, как минимум, койка в травматологическом... И вдруг меня подхватывают чьи-то руки!..
Саша тоже смеется:
— А ты представь меня: стою, скучаю на остановке — автобуса никак не дождусь, кляну себя, что не взял машину, и внезапно на меня с небес падает... красавица. Что это? Откуда? Вот так подарок!
— Так уж и красавица, — с сомнением говорю я.
Саша становится притворно строг:
— А ты в прихожей видела зеркало? Сходи и посмотрись...
— Я в том зеркале увидела принца.
Саша, который так внимателен к каждому моему слову, эти пропускает мимо ушей.
Мы выпиваем вино.
— А что с той рубашкой? — спрашиваю я.
— С какой?
— Цвета хаки... С моими губами. Она отстиралась?
— Бесценная рубашка! — уходит от ответа Саша.
— И все-таки! — настаиваю я.
Любопытство меня так и разбирает: кто стирает ему рубашки? Ловлю себя на том, что это не просто любопытство. Скорее: далеко идущий интерес.
Саша молча выходит из-за стола, оставляет меня на пару минут одну в столовой. Возвращается он с рубашкой. Она чиста, выглажена, она на персональных плечиках. Мои губы — на прежнем месте.
— Но они там! — восклицаю.
Саша смотрит на меня укоризненно:
— Лена, милая! Как ты можешь? Это же музейный экземпляр, — он поворачивает рубашку и так и эдак. — Хорошо, если тебя не устраивает музейный экземпляр, давай будем рассматривать это как поп-арт... Чуть попозже я выберу время и закажу для рубашки соответствующее обрамление. Я возьму ее под стекло... — глаза у Саши сейчас насмешливые. — Нет, Елена, все же это не поп-арт! Это реликвия. Или хоругвь! Именно! Наша хоругвь... С этой хоругвью мы пойдем по жизни вместе. Как тебе такая мысль?