Страница 3 из 66
Девочки, которые поступали со мной, не сомневались, что уж меня-то примут:
— С твоими данными, Ленка, — хоть куда! Зачем тебе филологический? Только мозги сушить! Неси документы на актерский... Ну и что — что пишешь стихи? Все с тринадцати лет пишут. А писателей хороших — раз, два и обчелся. Поэтов настоящих и того меньше!
Я им отвечала:
— Влечет душа.
Они смеялись. Не надо мной. Над собой смеялись:
— Ты, Ленка, ей-богу! как из деревни! Душа влечет. Если б мы сейчас рванули туда, куда душа влечет, то знаешь, где бы были! Кто в Кембридже, кто в Оксфорде, кто во ВГИКе... А скорее всего — уже во вратах рая.
Я пожимала плечами.
А они опять принимались за свое:
— С твоими-то данными! Зачем тебе учиться? В любую фирму иди. Живи королевой. Везде возьмут, везде будут рады. Это как в анекдоте. Шеф фирмы осматривает красотку с ног до головы: «На работу мы вас, безусловно, примем. А что вы умеете делать?».
Увы, эти девочки поступили, а меня не приняли. Я до сих пор не знаю, почему. Рядом со мной они не блистали знаниями. Наверное, им повезло. Наверное, они знали, где живет удача и где ее алтарь. Они сходили и поклонились, пока я грызла гранит науки.
Почему я такая несчастливая?.. Я целый месяц не меняла свой наряд. Не во что было переодеться. Синие джинсы и белая блузка с кружевным воротничком.
— Это что же, весь твой гардероб? — удивлялись подруги.
Мне было неловко:
— Нет, не весь! Просто поверье такое: все экзамены нужно сдавать в одном и том же.
— Где же твой чемодан? — ехидничала самая маленькая и самая злая.
— Чемодан у тетки, — спокойно отвечала я, хотя никакого чемодана у меня действительно не было.
Хорошо, что хоть тетка была. Поэтому подруги верили. Или только делали вид.
А сейчас, по прошествии нескольких лет, когда многого удалось достичь, когда, пожалуй, посветлее стало в голове, я удивляюсь сама себе. Зачем нужно было обманывать, что-то скрывать? Такое ли уж большое значение имеют насмешки случайных неумных подруг?
Я пришла в учебную часть за документами. Какая-то девица сидела за столом. Ухоженная девица. От нее за версту несло Францией. На меня девица взглянула холодно и не без надменности.
И я подумала: «Вот выскочка! Трется возле администрации!»
Видно, эта блистательная мысль не укрылась от надушенной девицы. Глаза ее стали еще холоднее. Она заглянула в какие-то списки:
— Иноземцева Елена... Вы не прошли по конкурсу...
И улыбнулась. Ласково-ласково... Такая молодая, а уже мегера!
Ах, да при чем тут эта девица! Малая пылинка на чужом плече. Серенький клерк, оглашающий приговор. Я даже ее не помню. Запомнился только сильный запах духов.
«Вы не прошли по конкурсу... Вы не прошли... Вы не...»
Я брела по улице, ничего не видя вокруг. В голове так гудело, будто меня посадили под большой колокол и неустанно били в него молотом.
Удар слева:
— Тебе нечего надеть?
Удар справа:
— Вы не прошли по конкурсу...
Удар слева:
— Это весь твой гардероб?
Удар справа:
— Вы не прошли...
Удар слева:
— У тебя в кармане ни гроша?
Удар справа:
— Вы не...
А сердце мое плачет от обиды и выстукивает бесконечное:
— По-че-му? По-че-му? По-че-му?..
Почему я такая несчастливая?
Я похожа на отца. Он меня любил бы, я не сомневаюсь. Но я его не помню. Разве что в образе Бога. Зато я на всю жизнь запомнила, что конфету «Каракум» нельзя развернуть бесшумно. И еще я запомнила тоску в своем сердце, возникавшую всякий раз, как мама прятала от меня глаза.
Я бродила тогда весь день. Уже в сумерках, когда зажигались огни, пришла в себя. Не понимаю, как я в тот день, пребывая в столь угнетенном состоянии, не угодила под машину или не упала в какой-нибудь канал. Или не попала в лапы к каким-нибудь бандитам. Верно, судьба посчитала, что с меня и так достаточно неприятностей... Я подняла голову и увидела прямо перед собой огромное красивое здание. Портал с колоннами, высокие окна, лакированные двери; суета у подъезда... Это был Мариинский театр.
Что за стечение обстоятельств привело меня сюда, к этим священным камням у входа? Провидение? Случай? Отец-Бог одарил наитием в трудную минуту?
Я подумала: «Как здесь хорошо!»
И успокоилось мое сердце. И не было сомнений: я еще приду сюда.
Помнится, в тот вечер, забежав в общежитие за вещами, кои уместились в целлофановый пакет «Мальборо», я отправилась к тетке. Да и куда мне было еще идти? Оставаться в общежитии было выше моих сил. Объясняться? Меня там будут жалеть, меня там изжалеют до смерти. Особенно та... маленькая и злая. Она нарисует мой портрет желчью. Собственной, разумеется. Надушенная девица меня не убила, так подруги добьют. Будут проливать слезы на мои потертые джинсы, а в душе торжествовать: «Так тебе и надо, принцесса! Дал Бог красоту, да отнял счастье!». Я же страх как не люблю, когда меня жалеют. А кто любит? Быть может, только тот, в ком однажды умерло честолюбие. Возвращаться в Новгород тоже не хотелось. Я могла с уверенностью сказать, что меня там не ждали. Отрезали ломоть и вздохнули с облегчением. Да и кому приятно, потерпев фиаско, возвращаться с поникшей головой в свои пенаты? Проще торить дорогу дальше, ломиться в другие двери — вдруг какая-нибудь откроется на стук.
Тетка Оля встретила меня с радостью; всплеснула руками, кровь так и бросилась ей в лицо. Тетка не особо опечалилась, когда узнала о полнейшем моем провале.
— Ты, Аленка, не пропадешь!
«Ах, тетя! — переживала я. — Легко быть уверенным за кого-то...»
Между тем можно было подумать, что тетку даже радовал такой поворот событий. Она так и ходила вокруг меня и приговаривала:
— Вон какая видная девица! И на что тебе этот филологический? Чахнуть над бумажками... Я тебя лучше к нам в магазин устрою. И оденешься, и на хлебушек с колбаской заработаешь. А главное, на виду будешь! Словно на витрине! Для девушки-то что важно? Жениха найти. Или чтоб он ее нашел. Женское дело главное — удачно замуж выйти. А мимо магазина ни один «замуж» не проходит, обязательно посетит. Какого-то и зацепишь...
Я помалкивала, не возражала. В моем положении, как известно, не принято возражать.