Пока я не умерла

— Прекрасный пример политики королевского двора!

Через несколько дней я получила букет из медвежьей стопы (рыцарь), люцерн (жизнь) и асфодель (мои сожаления последуют за вами до самой смерти) заняли у меня целых полчаса разглядывания списка фильмов и значения цветов. Когда я, наконец-то, сообразила, что Виолетта использует слово “рыцарь” в качестве каламбура, у меня отвисла челюсть, от мысли, что древняя ревенент выбрала “Ночь живых мертвецов”, самый известный фильм о зомби.

После сеанса кино мы отправились на привычные посиделки в кафе. Но вместо того, чтобы начать болтать, это больше походило на обмен информации между нами: Виолетта не знала, как расслабиться. Поначалу она слушала меня с такой концентрацией, что это пугало меня. Но потом я к этому привыкла, и в конце концов, научила её расслабляться до такой степени, что она могла посмеяться над собой.

Виолетта не достаточно много слышала обо мне и Винсенте, и после моего первоначального колебания, я могла сказать, что это не от какой-то странной, вуайеристский ревности. Очевидно, что её разочарование из-за отказа Винсента, давно исчезло. Она объяснила, что любовь между людьми и ревенентами столь редкими, что наш случай заинтриговала ее, и извинилась, если это было вторжением в нашу личную жизнь. Но когда я ей сказала, что не возражаю, она с энтузиазмом начала докапываться до каждой мелочи.

Больше всего её заинтересовал наш способ общения с Винсентом, когда он парил. Она призналась, что никогда не слышала о контакте между людьми и ревенентами, находящихся в спячке, кроме самых основ интуиции, которую выработали редкие супружеские пары после долгих лет совместного проживания, такие как Женевьева и Филипп.

— Знаешь, — сказала она беззаботно, — это должно быть одним из качеств Чемпиона — Воителя, бойца.

— Что? — спросила я, моё сердце забилось быстрее.

Я совсем забыла, что Виолетта считалась экспертом по истории ревенентов. Конечно, она должна была слышать о Воителе.

Она помолчала, внимательно наблюдая за мной.

— Не волнуйся, мне известно о Воителе, — сказала я и увидела, как та расслабилась. — Винсент рассказал мне о пророчестве. Хотя он почти ничего не знал об этом. Что означает, что он умеет общаться со мной, когда парит?

— “И он будет обладать сверхъестественной выносливостью, убеждениями, силой и процессом передачи информации”, — процитировала она. — Это часть пророчества.

— Погоди минутку…выносливостью? Должно быть вот почему Жан-Батист считает его Воителем. Он в состояние противостоять желанию умереть дольше, чем другие ревененты его возраста. Что еще ты ему сказала?

— Убеждения, — говорит она, — которых у Винсента в избытке. Он единственный, кого всегда отправляет Жан-Батист, когда среди нашего рода возникают проблемы.

А я и не знала об этом. Хотя Винсент упоминал о каких-то проектах Жан-Батиста, но я всегда считала, что они касались правовой стороны вопроса.

— А что насчет силы. Винсент очень силен?

— Я никогда не видела его в сражении, только на тренировках, так что не знаю, — призналась я.

— Ну, а что касается общения, уверена, что это проработал сам Жан-Батист. Тот факт, что ревенент в состояние, когда он парит достаточно силен, чтобы дотянуться до человека. Когда Винсент рассказал ему об этом, Жан-Батист сразу же позвонил мне и все рассказал. Чтобы узнать, если у меня какие-либо дополнительные сведения о пророчестве, которые могут помочь проверить, является ли Винсент Воителем.

— И что ты ему сказала? — спросила я, чувствуя, что меня немного потряхивало от этого разговора.

По правде говоря, мне бы не хотелось, чтобы Винсент был Воителем.

Чтобы это не значило, но звучит опасно.

— Я сказала ему, что он счастливчик, что у него есть такой талантливый молодой ревенент, живущий с ним под одной крышей, но я серьезно сомневаюсь, что если Чемпион и существует, то им мог бы оказаться Винсент.

— Почему?

— Много причин, — сказала она, а глаза её дразняще блестели. — Есть и прочие условия, изложенные в пророчестве. Условий времени и места. И, поверь мне….это не здесь и не сейчас. Честно говоря, пророчество о Воителе является лишь одним из многих древних пророчеств. Большинство из них не были исполнены, и они, вероятно, были основаны на разглагольствованиях оракулов или сомнительных суевериях. Старые парни, такие как Жан-Батист, упиваются ими как сладким медом.

Я растерянно на неё посмотрела.

— Ну ладно, как старинным или редким вином. Это лучше подходит для сравнения, когда речь идет о Жан-Батисте.

А потом, с кривой усмешкой, она пустилась в рассказ о том, как Жан-Батист как-то раз послал Гаспара по ложному следу, чтобы найти какой-то древний пергамент, никогда, собственно, не существовавшего. Она так меня рассмешила, что я чуть было не подавилась своим латте. То что она полутора тысячелетия провела на этой земле, сделало Виолетту кладезем добрых историй и потрясающей информации.

Однажды после просмотра одного из моих любимых фильмов “Гарольд и Мод” мы пошли в кафе Сент-Люси. За общими блюдом вкусного жидкого сыра и корзины хрустящих багетов нарезанных ломтиками, Виолетта рассказала мне о старинных временах, когда не было враждебности между нума и бардия. Было странно слышать ее использование древнего термина для ревенентов, как если бы оно было обычным языком.

В этот момент, по-видимому, они считали, что исполняют естественный порядок вещей: так была устроена жизнь. Сохранение жизни, отнимание её… все это сводилось к одному и тому же.

— К балансу, — сказала она. — В наши дни, была открытое общение между нума и бардия.

— Ты знаешь, — продолжала она, наклонившись вперед, и доверительно сообщила, — Артур поддерживает связи кое с кем из наших древних контактов из мира нума, и я рада этому. Мои исследования пострадали, если бы не было этой ниточки! — Увидев мой шок, она сказала, — Кейт, нельзя отрезать всю подмножество нашего вида, просто потому, что они вышли из моды в последние века.

— Вашего вида? Но вы ведь другой вид существ! — сказала я, чувствуя приступ отвращения от этого сравнения.

— Ах, ты не права. Мы точно такие же. Что рассказал тебе Винсент о том, как появляются ревененты? Или нума, не важно?

— Что человек становится ревенентом умирая, спасая чью-то жизнь. И человек становится нума, когда он предает кого-то смерти.

— Это правда, — сказала она. — Но если вернуться на шаг, бардия и нума: ревененты. Многие, включая меня, считают, что есть “ген ревенента”. Что мы тип мутации.

— Но независимо от нашего происхождения, все согласны с тем, что ревененты все рождаются равными: на некоторое время человеком, чтобы в последствии стать ревенентом. Станет ли он бардия или нума, зависит от его действий в человеческой жизни. И если они никогда не попадают в ситуации, где они кого-нибудь спасают или предают смерти, то они и дальше проживают свою жизнь так и не узнав, что они чем-то отличаются от остальных.

— Итак человек изначально ни рождается ни нумой, ни бардией?

— Если только ты не веришь в кальвинистскую доктрину предопределения. — И снова она говорит будто раза в четыре старше своего нынешнего возраста, подумала я. — Но мы не говорим здесь о теологии. Мы говорим о природе человека. В этом случае единственный ответ, который может быть, ” Кто знает?” То, что я знаю, что нума и бардия не привыкли быть врагами, которыми они являются сегодня.

— Ну да, Жан-Батист говорил, что и тех и других было гораздо больше в Париже, чем сегодня.

Виолетта кивнула и подозвал официанта, чтобы тот принес нам кофе.

— Как и в большинстве войн, во время второй Мировой Войны были созданы много ревенентов как нума так и бардия. И поскольку многие имели личные обиды друг против друга, со времен человеческих жизней, это привело к массовой войне мести между ними. Все закончилось спустя десятилетие или чуть позже. И с тех пор наступило своего рода перемирие.

— Почему? — спросила я, заинтригованная этой новой информацией.