Боги войны

К вечеру 26 апреля положение стало критическим — как бы плохо ни было со связью и разведкой, стало ясно: дивизия и части, державшие оборону в нашей зоне ответственности, оказались в полном окружении. Руководство девятой армии на вызовы не отвечало и полностью потеряло управление над нами, приказы из Берлина противоречивы и неадекватны сложившейся обстановке.

Одно мы знали точно: с Эльбы для деблокады котла идет группировка, созданная в двенадцатой армии генерала Венка.

Наконец мы получили приказ прорываться на запад. Пускай части были измотаны непрерывными оборонительными боями, пускай не хватало боеприпасов и горючего, но оставаться в котле означало верную смерть.

Часть самоходных орудий пришлось бросить, оставшееся горючее слили в танки — прорыв начался в ночь на 29 апреля, и ко второй половине дня дивизия «Курмарк» при поддержке пехоты прорвала слабую оборону не успевшего окопаться противника и создала коридор на Луккенвальде шириной два километра.

Я выходил из окружения вместе с первой ротой нашего полка — в ней осталось четыре «Тигра», две «Ягдпантеры», восемь «Пантер» и четыре «Хетцера», не считая небольшого количества вспомогательной техники. Сразу за нами шел арьергард, обязанный прикрыть отступление.

Чтобы избежать ненужного риска, дивизия отступала небольшими группами, обязательно в сопровождении пехоты: нас прикрывали фанен-юнкера дрезденской кадетской школы. Точкой встречи был назначен Шперенберг, в двух десятках километров южнее Берлина — туда русские пока не добрались, и Венк шел в том же направлении. В соответствии с поступившим приказом уцелевшие подразделения нашей дивизии должны были усилить группировку двенадцатой армии.

Нам несказанно везло — это был лесистый район с большим количеством озер. Зная дороги, можно было не рисковать и двигаться ночью. По моим предположениям, к вечеру 30 числа мы оторвались от противника не менее чем на двадцать пять километров, русская авиация и штурмовики не появлялись: они сосредоточились на оставшейся позади линии фронта и оборонительных рубежах. Пока что здесь была территория Германии.

Район Берлина густо населен, поселки встречались через каждые несколько километров. Я отметил, что мирных жителей почти совсем не осталось: большинство эвакуировались на Запад или ушли в столицу, с непостижимой гражданской логикой рассуждая, что в городе якобы безопаснее. Пропаганда твердила — Берлин будет обороняться «всеми имеющимися в наличии силами», и сдача города абсолютно невозможна, ни в какой ситуации. Это при том, что столица была сильно разрушена бомбардировками и переполнена беженцами.

Те, кто остались, а также бойцы фольксштурма, полицейских формирований и вооруженных пожарных поглядывали на танковую колонну мрачно — что мы делаем здесь, когда фронт в совершенно другой стороне?

Я находился не в командирской машине, а в «Тигре» номер 112 как офицер с неплохим опытом, исполняя роль командира экипажа — бывает и так, что подполковники садятся на место убитого лейтенанта. Люк отодвинут, я оперся локтями о командирскую башенку. Два танка следуют перед нами, остальные позади. Разведывательный батальон мы вперед не отправляли за полным его отсутствием, полегли все. Надеялись, что обойдется.

Пейзаж вполне мирный — никаких разрушений или следов пожаров в поселке я не заметил, разве что редкие люди на улицах поголовно вооружены, оконные проемы каменных зданий прикрыты мешками с песком. Настоящих оборонительных сооружений здесь я не заметил, они находятся ближе к городу.

Канонада на востоке и юго-востоке не смолкала ни на минуту. По моим оценкам, артиллерия противника громила укрепрайон Шпреевальд. Если так пойдет и дальше, линия фронта пройдет в этих местах завтра-послезавтра.

К десяти утра мы миновали Вальдек и вышли на дорогу к Вюнстодорфу. До точки встречи оставалось чуть больше полутора десятков километров. Командир роты капитан Готтов сообщил мне, что есть устойчивая радиосвязь с двигающимися южнее третьей и четвертой ротами, они подходят к Шперенбергу с юга. А мы, наоборот, минуем озеро Меллензее, затем повернем на…

Стоп.

Ну конечно!

— Готтов? — вызвал я капитана по рации. — Сколько осталось горючего после марша?

— Девятьсот литров резерва — все в канистрах, — немедленно отозвался капитан. — Мизер.

— Скверно. Хватит, чтобы наполнить баки двух «Тигров». Боекомплект тоже на исходе — в моем «сто двенадцатом» осталось двадцать четыре снаряда из девяноста двух. Положение не лучшее.

А выход из этого положения — в двенадцати километрах к западу. Куммерсдорф. Танковая школа, артиллерийский полигон и склады. Если, конечно, Куммерсдорф не разбомбили.

Впрочем, полигон находится на очень большой площади, уничтожить весь комплекс получилось бы только после нескольких больших налетов, а в последние месяцы я не слышал о серьезных разрушениях в Панцершуле. Заезжал туда в январе, после получения предписания о переводе в создаваемую дивизию «Курмарк» — большинство зданий и производства были целехоньки.

— Готтов, направление — Куммерсдорф, — передал я. — Задержимся там на час-полтора.

— Слушаюсь, господин подполковник, — раздалось в наушниках. В голосе капитана слышались обрадованные нотки. — Я правильно вас понял?..

— Вполне правильно. У нас появилась возможность получить топливо и боеприпасы. Комендант гарнизона не вправе отказать — мы боевая часть.

В соответствии с приказом Ставки боевым частям, оборонявшим столицу, любые необходимые припасы должны были предоставляться незамедлительно и в полном объеме как гражданской администрацией, так и тыловыми подразделениями. Однако сейчас уже не поймешь, где фронт, а где тыл…

Слева синело озеро, по правую руку тянулся светлый сосновый лес. Грунтовка неожиданно закончилась, появился асфальт, побитый траками; следовательно танки по этой дороге проходили совсем недавно. Поворот к северо-западу, белый указатель с готическими буквами «Rehagen. 1 Km».

Сразу за этим поселком — деревня Куммерсдорф, а еще и двух километрах полигон, производственные цеха и небольшой аэродром, спрятавшиеся в лесу. Много лет назад я изучил эти места как свои пять пальцев, каждую тропинку знаю.

Танковая рота, пусть даже в неполном составе, производит очень много шума — танк вообще машина шумная, особенно если на тяжелом «Тигре» установлены катки со стальными ободами. Немудрено, что мы привлекали к себе внимание гражданских и ополченцев на марше после успешного выхода из окружения. Куммерсдорф казался абсолютно вымершим — в поселке я не заметил ни единого человека, что не могло не настораживать. Один из домов дымится, на другом — следы обстрела из пулемета.

В чем дело?

— Передать всем экипажам, — сообщил я капитану Готтову. — Повышенное внимание, боевая готовность. Что-то здесь не так!

— Слушаюсь.

Я захлопнул люк командирской башенки, предпочитая пользоваться смотровыми приборами: незачем рисковать. Опыт подсказывал, что такая странная тишина и безлюдье могут свидетельствовать только об одном — местные жители чем-то очень напуганы и вынуждены спрятаться. И причина может быть только одна — внезапное появление противника.

Но откуда, черт побери? Случайно прорвавшаяся часть, возглавляемая сумасшедшим командиром, не дождавшимся подкреплений и решившим вдоволь поразбойничать в нашем тылу? Невозможно! Хотя теперь нет ничего невозможного.

В соответствии с субординацией я не имел права приказывать Андреасу Готтову: капитан хороший командир и рота вверена ему. В настоящий момент подполковник и начальник штаба полка Грейм является его подчиненным как командир танка. Я отлично знаю, что такое дисциплина, и вмешиваться в действия Готтова права не имею.

Капитан осторожничал. Рота из походной колонны быстро перестроилась в боевой порядок полуромбом. Шесть бронемашин с пехотой остались позади, вперед выдвинулись два «Тигра» с тремя «Пантерами», по флангами их прикрывали несколько отставшие самоходки. Следом — второй полуромб, арьергард. Устав, конечно, нарушен, но мы не в том положении, чтобы свято следовать его букве.