Страница 5 из 183
Только через полчаса, приняв еще пару рюмок, он окончательно пришел в себя, вновь вызвал секретаршу и с интересом глядя ей в лицо, отмечая, с какой стыдливостью отводит девушка карие глаза, продолжил диктовать какие-то, кажущиеся теперь далеко не столь важными инструкции своей ставшей внезапно еще более близкой и незаменимой секретарше. Мышастый даже поймал себя на неожиданном желании повысить ей оклад. В дальнейшем, по более спокойному размышлению, мысль эта была им признана недостаточно обоснованной и он ограничился разовым подарком ей комплекта дорогого нижнего белья, тем более что пользоваться бельем молодой женщины в какой-то мере приходилось и ему. Кстати, довольно нередко. Таким образом выходила экономия, и хотя к скрягам Мышастый себя не причислял, будучи бизнесменом ему приходилось придерживаться определенных правил. Копейка рубль бережет — не им сказано, но подмечено весьма справедливо…
Конечно, когда любая, пусть даже самая поначалу сладкая игра повторяется не единожды, она неизменно начинает приедаться, но под настроение и такая старая, опробованная, может показаться весьма и весьма милой…
Обо всем этом думалось сейчас Мышастому, который глядел с высоты своего положения на виртуозное исполнение секретаршей своего коронного «номера с авторучкой», автоматически одобрительно фиксируя аккуратный маникюр ухоженной женской руки, обхватившей его вспухшее начальственное естество и в очередной раз убеждаясь, что Татьяна определенно в полной мере отрабатывает свое немалое жалованье.
Хотя конечно и она в какой-то момент исчерпает себя в качестве объекта моего вожделения, — внезапно подумалось ему, — но до этого, пожалуй, пока далековато. Уж по-крайней мере, все получше жены. Стоп, — тут же испуганно оборвал он себя, — опять начинается!
В такие моменты лучше вообще ни о чем не думать, надо просто наблюдать за красивым, увлеченным своими действиями личиком с неплохо натренированными губками, и наслаждаться.
Уж слишком свежо было в его памяти ужасное воспоминание о том, как однажды не вовремя всплывший образ жены предотвратил подступивший было оргазм, в его годы вызываемый и так со все большим и большим усилием. У каждого, насколько он знал, на этот счет существовал свой пунктик. Тот же Воловиков, например, говорил, что ему для этого обычно нужна полная тишина, и даже неожиданно залаявшая за окном собака способна свести на нет всю проделанную работу, не говоря уже о работающем в такие минуты телевизоре. Наверное, и у остальных на сей счет имелось что-то свое, интимное, на Мышастого же именно воспоминание о жене действовало подобно орудийному откату. Приходилось проявлять изрядную осторожность, несмотря на то, что это являлось сложной задачей даже для его гораздого на выдумку серого вещества. Попробуй-ка не думать о зеленой или какой там еще обезьяне, не про любимую жену будет сказано…
Старательно удерживая себя в рамках установленной программы, Мышастому все же удалось благополучно завершить начатое, и, разрешившись от бремени, он отпустил Татьяну, которая отправилась приводить себя в порядок, что заключалось в чистке зубов и подновлении размазавшегося макияжа. Он же последовал к двери, находящейся в задней стене кабинета, за которой находилась скромно обставленная комната, окрещенная им как «кабинет психологической разгрузки». По сути, это была обычная жилая комната с видеодвойкой, баром и, конечно же, широким диваном, на котором его хорошенькая секретарша, некогда финалистка городского конкурса красоты, на коем и была замечена и оценена своим будущим шефом, частенько пребывала в самых интересных позах, какие только был способен придумать и воплотить в жизнь Мышастый. Он вообще любил импровизировать, разнообразить такого рода досуг и был этим весьма горд, потому что женщинам, как он знал в точности, это тоже нравилось.
Сейчас же диван понадобился ему по своему прямому назначению — отдыху после приятной любовной игры. Включив телевизор и максимально уменьшив звук, чтобы иметь возможность вполуха слушать местные новости, он погрузился в состояние полудремы. Но когда диктор принялся зачитывать сводку криминальных новостей, он с ленцой взял в руки пульт и чуть прибавил громкости — криминальные новости и без того порой бывали весьма интересными, но его они интересовали еще и как не последнего в городе человека, имеющего значительное в этой криминальной сфере влияние.
Вот как раз упомянули и про Лысого, то есть, небезызвестного Бодрова — автоматически отметил Мышастый. Конечно, не впрямую, не конкретно, а так, намекнули осторожненько, что такое-то и такое-то могло быть совершено ребятками, которые в свою очередь могли иметь к нему какое-нибудь отношение. И это было правильно, ведь не зря же тот взял на приличное денежное содержание — разве что без пищевого довольствия — едва ли не половину городской милиции и прокуратуры.
А вторую половину кормлю я, — усмехнулся Мышастый. И кто же тогда в итоге ловит преступников?.. Но коль уж ему напомнили о Бодрове, надо будет тому позвонить, договориться о встрече. Отобедать с ним, поговорить, да заодно и порасспросить, чем же ему так не угодил этот самый Романов. Да и вообще, давненько с ним уже не встречались, время от времени это необходимо было делать хотя бы из-за того, что на таких встречах порой рождаются очень интересные замыслы…
Из монотонного голоса диктора ухо Мышастого выхватило какую-то деталь. Ага, что-то там про изнасилования. Да, точно — три за прошедшую неделю… Ну, первое, — отметил он, — это действительно перебор. Какой-то мудак затащил девчонку на стройку; причем как это обычно бывает в последнее время, затащил средь бела дня, на виду у прохожих; та кричала, сопротивлялась, и никто, ясное дело, и бровью не повел. Классика… Ага, — опять автоматически отметил Мышастый, — оральным, анальным способом, да еще и голову ей чуть не проломил.
Да, мудак — он мудак и есть… Ну, а два других — это же просто смех! Этих бы подкатить роте изголодавшихся солдат, пусть бы поучили идиоток уму-разуму. Таких Мышастый недолюбливал. Этакие инфантильные недотроги, а ведь кобылам уже по двадцать с лишним лет! И вот как раз их-то совсем никто никуда не тащил как ту, по-настоящему пострадавшую девчонку.
История этих даже диктором, как ему показалось, была рассказана с плохо скрываемой усмешкой. История из очень занятной серии: «Я познакомилась на улице с тремя мужчинами кавказской национальности. Мы пили вначале в ресторане таком-то.
Потом поехали в ресторан такой-то. Там выпили столько-то.
Затем поехали в гостиницу такую-то. Там мы тоже пили, танцевали, после чего разделись, легли вчетвером в одну постель и вдруг они неожиданно начали ко мне приставать. И вот-то я вдруг и поняла, что…»
Тьфу! Мышастый, сам имея дочь и не желая ей подобного рода неприятностей, таких вот идиоток… ну, не расстрелял бы конечно, а вот продал бы в заграничный бордель, и пусть эти дурочки — а скорее, лишь прикидывающиеся таковыми — обслуживают каких-нибудь турок пожизненно. Кстати, про такие «изнасилования» было у кого-то из сатириков. У этого шустряка Задорнова, что ли…
И все же в услышанном определенно что-то крылось, ведь неспроста из всей массы новостей мозг расслабленного Мышастого зачем-то выхватил именно эти эпизоды. А своему мозгу он очень и очень доверял, и надеялся, что не без оснований. Какая-то существовала здесь взаимосвязь с непонятными томлениями последнего времени, с чем-то неизменно ускользающим от его разума в самые потаенные уголки подсознания. Но с чем?
Над этим еще предстояло крепко поразмыслить…
В субботний день с яркими утренними лучами весеннего солнца, в одной из квартир города Приреченска раздалась резкая трель телефонного звонка. Мужчина лет двадцати пяти, раскинувшийся на стареньком диване, открыл глаза и, придя в себя, снял трубку телефонного аппарата, чтобы избавиться от назойливых громких звуков.
Зевнув и в очередной раз лениво подумав, что давно следовало бы уменьшить уровень громкости сигнала, он протянул свою мощную, но сейчас несколько безвольного вида руку и треснутая, перемотанная изоляционной лентой трубка оказалась в его массивном кулаке.