Страница 11 из 72
— Похоже, если судить по тому, во что мы вляпались. Ну, ладно, начнем вправлять тебе мозги.
Он прошелся по комнатам, раскидывая ногой мусор. Поднял разодранный альбом с фотографиями. Вернулся, снял пару газет с окна и сунул Гене в руку старую фотокарточку. На ней можно было разглядеть комнату, людей за столом у большого самовара, старомодную мебель. И фотография была какой-то старомодной: толстая, прямо картон, с рамочкой-виньеткой и фигурно обрезанная по краям.
— Видишь лампочку? — спросил племянник.
Гена вгляделся и обнаружил лампу без абажура, висевшую над столом. Кивнул.
— Так вот, тебе надо включить свет в этой комнате. Смотри на лампу до тех пор, пока она не загорится. А дальше все само пойдет.
— Как же она загорится? — Гена озадаченно поднял глаза на племянника.
— А это уже не мое дело. Ты просто включи там свет, она и вспыхнет.
— Так ведь лампочка там, на фотке, а я здесь…
— Пока ты думаешь, что это имеет значение, лампочка не будет гореть, а ты застрянешь здесь надолго. Ну, работай, а я пойду еды подкуплю, барахла кой-какого.
— Что с квартирой будет? — неожиданно для себя спросил Гена.
— С какой… Ax, да! Все будет хорошо. Клавдия Михайловна сейчас в больнице. Упала на улице, память отшибло, ничего не помнит, документов при себе нет. На днях оклемается, через пару недель приедет племянник, продаст квартиру и увезет ее на юг. Еще вопросы есть?
— Племянник приедет? А ты тогда кто такой?
Вася тяжело вздохнул.
— Тебе тоже память отшибло. Ну, ничего, потихоньку все вспомнишь. Не исключено, что я — твой отец.
Он внимательно посмотрел на Гену, но не дождавшись ответа, пожал плечами и ушел.
Гена долго глядел ему вслед. У мужика крыша съехала. Надо же, папашка самозванный! Родителей Гена помнил хорошо: до шестого класса они жили дружно, потом отец загулял, спился вчистую, а мать бросила сына на родню и уехала в Уфу с главным инженером после того, как закрыли комбинат. Она не появилась даже на похоронах отца. Но если Вася хотел вывести его из равновесия, то он своего добился. Мысли Гены скакали, как блохи на барабане, сомнения чернильными кляксами расползались по душе. Захотелось, как в детстве, убежать на старые выработки, забиться в какую-нибудь щель, затаиться под землей в уютной полутьме, среди блесток халькопирита и никого не бояться.
Фотокарточка выпала из его пальцев, он поднял ее с грязного пола и уставился невидящими глазами на счастливое семейство, распивающее чай, беззаботное, ни о чем плохом не помышляющее.
Лампочка, естественно, не загоралась, даже когда он сосредоточился, наморщил лоб и тяжело задышал. Да и с чего загораться лампочке на фотографии, когда третий день перебои с электричеством? Эта мысль смутила его, он снова вгляделся в карточку. Мужчина в черном пиджаке держит блюдце у своей окладистой бороды, женщина в светлом платье смотрит на девушку, а мальчик, ее брат, стоит у нее за спиной и серьезно смотрит в объектив. Женщина улыбается, но у нее грустные глаза, она озабочена слухами о беспорядках среди фабричных, мужчина скрывает от нее письмо, где говорится, что ее брат скончался в госпитале из-за отравления газами, а мальчик думает о том, что задавака гимназист из дома напротив опять прогуливался в сквере с его сестрой…
Гена вздрогнул и опять выронил карточку. Откуда эти странные мысли, кто ему рассказал о семье со случайной фотографии? Он слышал о людях, которые могли дотронуться до какого-либо предмета и выложить все о людях, что к нему прикасались. Но с ним ничего подобного никогда не происходило. Хотя он порой и без миноискателя мог сказать, где стоит копать, а где ничего, кроме пары ржавых ведер, не найдешь. Это было чутье, интуиция, а здесь он словно вошел на краткий миг в эту семью.
Он вгляделся в фотографию. Лампочка не загоралась, но снова возникло странное ощущение входа в семью, сидящую за столом. Мальчик смотрит на фотокамеру, которую держит студент Горного института, готовящий сестру к экзаменам. Дома все ходят грустные, мама читает в газете списки убитых и раненых, отец подолгу молчит.
Во дворе горничная домовладельца выгуливала собачку хозяина, на скамейке сидел солдат с рукой на перевязи. Это жених горничной. Тумба перед воротами оклеена афишами, на одном плакате казак насадил на пику за раз несколько немцев. Мальчик уже во дворе. Он смотрит на плакат, и ему хочется убежать на фронт, скакать на вороном коне и лихо ворочать пикой. Он представляет, как ветер будет обдувать его лицо, когда казаки пойдут лавой на вражеские порядки, как тяжелое древко с острым наконечником ударит сверху вниз…
— Эй-эй, не увлекайся, малыш!
Окопы. Двор. Мальчик. Фотокарточка.
Возвращение в захламленную комнату произошло мгновенно, он словно перескочил на невидимой лестнице сразу через несколько ступеней. Лежать на костыле было неудобно, он вытащил его из-под себя и положил на пол.
Племянник стоял над ним и озабоченно качал головой. Его лицо с трудом можно было увидеть в полутьме. За окном стемнело, хотя, когда они перебрались сюда, только-только полдень наступил.
— Лампочка не загорелась, — виновато сказал Гена.
— Она и не могла загореться, сынок. Это я тебя в сторону немного отвлек, чтобы расслабился. А ты. я вижу, сразу начал двигаться. Не спеши, научись управлять движением. Долго ты был там?
Гена пожал плечами.
— Вроде нет. Минуты… Ну, не знаю.
— Меня здесь не было часов пять. Надо по-другому, наоборот, чтобы здесь прошли секунды, а там часы. Тогда против тебя здесь никто не устоит.
— Я… я был там на самом деле? — не веря услышанному, спросил Гена.
— Где лежал костыль, когда ты начал движение?
— Ну…
Гена осекся. Действительно, он разглядывал фотокарточку, а костыль лежал рядом на диване. Но когда раздался голос племянника, деревяшка почему-то оказалась под ним.
— Как это получается?
— Со временем поймешь. Это улитка ползет, не зная дороги, а человек умный может направить свой путь куда угодно.
— Понял! — возбужденно крикнул Гена. — Я могу в любую картинку перемещаться, а оттуда в другую и так далее. А если вообще без картинки?
— Можно и без картинки, но один я не могу. Только вдвоем. В конце концов, это ты нашел Сокровенное. Когда все вспомнишь, научи, как двигаться без привязки. Хотя ты никогда об этом не рассказываешь.
— О чем не рассказываю? — пробормотал Гена.
Не отвечая, племянник распаковал большую сумку, в которых обычно челноки перевозят свой нехитрый товар, и выгрузил на тумбочку свертки с едой, отложил в сторону пластиковый пакет с чем-то объемистым и мягким, извлек еще много всякого барахла вроде электробритвы, фонарика, плеера и батареек. Со дна он достал бухту крепкого капронового троса и две пластиковые каски.
— Теперь дело только за тобой, — сказал наконец племянник. — Думаю, через пару дней ты полностью вернешься. Тогда и с ногами не будет забот. А потом мы отыщем второй ключ, вернемся в Бехдет и разберемся кое с кем. И только после этого завершим наше маленькое дельце. Свою долю я не упущу.
Гена долго молчал. В какой-то момент ему казалось, что начал понимать. Но сейчас опять все запуталось.
— Мы с вами встречались, — осторожно спросил он, — в предыдущей жизни? Или на другой планете?
Племянник выронил банку с пивом. Крякнул, поднимая ее.
— Ты это хорошо сказал! — похвалил он. — Только мимо. Не напрягайся, все само придет. Раз уж начал двигаться, то теперь жди. Вспомнишь.
Он устроился на ворохе тряпья в углу, открыл еще пива, хлебнул и! удовлетворенно сказал:
— Что ни говори, ячменное пиво лучше просяного. Нам бы десяток таких баночек, когда мы застряли в ложной гробнице Менкаура. Помнишь, ночью ты облизывал стены…
— Ничего я не облизывал! — возмутился было Гена.
Но тут внезапно, как сон, который вспоминаешь не сразу по пробуждению, а много позже, ему привиделись темные стены, бесконечные ряды иероглифов, еле видных в дрожащем огоньке масляного светильника, испуганный человек, на котором ничего не было, кроме набедренной повязки, пытающийся разобрать надписи…