Кто правит бал

— Лихо работают! — то ли поздравил, то ли поддел Реддвея Расторгуев.

— Прорываться не будем, — сказал Реддвей, не реагируя на слова генерала и не обращаясь ни к кому конкретно, — вход в бункер очистим из гранатомета. Со стороны музея их заперли, будем выкуривать потихоньку, рано или поздно сами сдадутся.

Он собирался отдать соответствующие приказания, но не успел.

Турецкий увидел, как Расторгуев стремительно залег, хотя они находились вне зоны обстрела, вытащил какой-то брелок и нажал кнопку. В то же мгновение рванул «опель». Турецкого швырнуло наземь, хотя он находился на противоположной от ворот стороне огороженной территории, метрах в семидесяти от машины. Всю площадку заволокло едким дымом, сюда он не достал, но Турецкий видел, как двое бойцов, находившиеся на двадцать шагов ближе к эпицентру взрыва, спешно натягивают противогазы. Реддвей лежал лицом вверх и барахтался, как здоровый неповоротливый жук, перевернутый на спину: от удара он временно утратил ориентацию в пространстве.

Дым несло на него. Через несколько секунд здесь все затянет, а противогазов ни у него самого, ни у Реддвея нет. И у Расторгуева тоже…

Турецкий огляделся в нерешительности. Расторгуева поблизости не оказалось. Он поднял голову вверх и увидел, что вертолет с Расторгуевым за штурвалом оторвался от земли, причем картину бегства генерала наблюдал, похоже, он один: остальные были окутаны слезоточивым туманом, оглушены взрывом, в общем, выведены из строя…

Турецкий достал непривычный для руки двадцатизарядный длинноствольный автоматический пистолет, выданный ему накануне операции Реддвеем и так ни разу и не опробованный в деле. Кое-как прицелился — дым уже начинал есть глаза — и стал нажимать на курок, метя в кабину вертолета. Последние четыре-пять выстрелов он делал почти вслепую. Расстреляв всю обойму, он отбежал назад и стал отчаянно моргать, чтобы вернуть себе возможность нормально видеть. Резало глаза нещадно, но, сильно прищурившись, смотреть он мог. Вертолета не было. Вообще никого вокруг не было.

Прошло не меньше минуты. Из тумана вынырнули два человека в противогазах, тащившие Реддвея, у которого по щекам текли крупные слезы. Он судорожно вдыхал неотравленный воздух. Турецкий только теперь обратил внимание, что стрельба прекратилась уже некоторое время назад. Обороняющиеся тоже оказались не готовы к неожиданной газовой атаке.

— Что с вертолетом?! — крикнул он, подхватывая Реддвея.

— Как что? Вы же его сбили, мистер Турецкий! — ответил боец, передавая ему свою ношу. — К сожалению, ваш Мефистофель мертв. Вы снесли ему полчерепа.

Реддвей, не поднимая век, нащупал ладонь Турецкого, пожал и прокашлял:

— Победителю при… Армагеддоне мои… поздравления. — Реддвей еще несколько раз надрывно прокашлялся и смог говорить нормально.

Подъехал «рефрижератор». Они влезли внутрь, и Питер сразу связался с оператором в «Пятом уровне»:

— Какие сообщения поступали за последние четыре часа?

— Ты что, все это время не имел связи с базой? — удивился Турецкий.

— Нет, — удивился в ответ Реддвей, — если прервали на время сношение с внешним миром, значит, прервали. Напрочь. Что тебя изумляет?

— Экстренное сообщение, — начал оператор. — При попытке совершения терракта в Белфасте задержан О'Донал с группой боевиков ИРА. Намерение приобрести радиоактивные материалы категорически отрицает.

— Дальше.

— Оперативные документы.

— Подождут.

— Есть сообщение для мистера Турецкого из Москвы.

— Читай.

— «Ася — Анастасия Родичева». И подпись: «Грязнов».

— Все? — спросил Реддвей.

Турецкий тяжело посмотрел на Реддвея и, не скрывая досады, произнес:

— Конспиратор, твою мать!

— А в чем дело?

— Могли ведь взять Мефистофеля тихо, — он сорвался на крик, — и живым! Это же был Расторгуев!

— Моя фамилия не Господь Бог, а Питер Реддвей! — Он тоже перешел на крик и разгневанно дыхнул Турецкому в лицо: — Я в будущее заглядывать не умею!

Турецкий осадил себя, зря он бушует. Качалова говорила ему, что Настя Родичева — любовница генерала ФСБ. Но только сейчас, после смерти Расторгуева, он смог связать все это воедино. Жаль. Но изменить уже ничего нельзя. Он тоже не Иисус Иосифович, а всего-навсего Александр Борисович.

На помощь к Несси подоспели три человека. Они выволокли из подсобки стокилограммовый железный шкаф и заперли выход из туннеля намертво.

— Что там, — спросила она, — что взорвалось?

— Долго рассказывать. Наши уже внизу, минуты две-три осталось.

— А что с Биллом?

— Не знаем, поднимись посмотри, здесь без тебя разберемся.

Она выбежала наружу. Мазовецки как раз перевязали, он был бледный как снег — потерял много крови, но пришел в сознание.

— Я знаю, — еле слышно прохрипел он.

— Что? — Несси наклонилась пониже к самым его губам.

— Ученик должен сказать: гусь уже в кувшине…

41

И снова никто не встречал Турецкого в аэропорту. Толпы журналистов не ломились ему навстречу, требуя эксклюзивного интервью для своих газет и журналов, как будто он и не совершал того, что совершил. Обезглавлены, обезручены и обесточены все оперативные структуры крупнейшей в Европе (если не в мире) мафиозной организации, а всем плевать.

Конечно, телеграмм о своем прибытии он не рассылал. Ну и что, должны были сами разузнать. Только Маргарита порадовала, встретила хлебом-солью, а точнее, булочками с маком, а на его рабочем столе лежала «Times», развернутая на заголовке «Русский следователь застрелил русского чекиста-мафиози». Российские газеты тоже не оставили событие без внимания, но тут упор шел на другое — дожили, докатились: уже и в ФСБ сидят бандиты, о роли же Турецкого не упоминалось или упоминалось вскользь.

В течение получаса подтянулись Грязнов и Меркулов. Обиженный таким невниманием к своей персоне, Турецкий молча выложил привезенные документы и уставился в окно. Меркулов просмотрел полную распечатку содержимого дискет.

— Это, конечно, еще нуждается в проверке, но уже и так ясно, что большинство фирм, фигурирующих в данной бухгалтерии, в той или иной степени принадлежали одному из крупнейших российских олигархов — Анатолию Родичеву. Сейчас уже работает бригада из ГУЭП, которая проверяет концерн «Сибирские огни» и все его филиалы и дочерние предприятия.

— А что сам Родичев?

— А что Родичев, — возмущенно отозвался Грязнов, — у него депутатская неприкосновенность и вполне достаточно еще осталось наличности, чтобы сплотить коллег-депутатов и уговорить их его этой неприкосновенности не лишать, по крайней мере до новых выборов в Думу.

— А Настя?

— У девушки большое горе, она впала в прострацию и не выходит из дома, не ест, не пьет, не спит с того момента, когда узнала о смерти любимого. Санкция на ее арест у нас уже есть, тебя вот ждали.

— Не заметно, чтоб сильно ждали, — буркнул Турецкий.

Грязнов театральным жестом извлек из-под полы куртки бутылку коньяка:

— Давай за успешное завершение очередного витка. И еще, все жаждут услышать изложение событий устами очевидца и даже непосредственного участника оных событий. Только давай еще Маргариту позовем для полного консенсуса, то бишь кворума.

— Да что особенно рассказывать. Он улетал, а я в него пальнул, вкратце — все.

— Ты не скромничай, давай в красках живописуй. Физиономику, органолептику, в какой момент ты что почувствовал, как он умирал, что сказал напоследок…

— Кончай издеваться. Парней из вертолета и машины, которые остались живы, мы допросили. Люди Родичева тоже почтили нас своим присутствием. Он, похоже, Расторгуеву более не доверял или не совсем доверял, потому постоянно висел у него на хвосте. А Расторгуев собирался надуть и наших, и ваших…

…Турецкий решил буквально на полчаса забежать к дочке в школу. Ждать до вечера и откладывать встречу с семьей не было смысла: когда они от Родичевой вернутся — неизвестно, могут за час управиться, а могут и до утра застрять. Тогда уже не он на Ирину будет обижаться за то, что не встретила, а она на него, и с Нинкой, еще чего доброго, разминется.