Гонцы смерти

— И там утечка? — удивился Турецкий.

— Утечка, — упрямо повторил Реддвей.

— Та-ак, — проговорил Александр Борисович. — Ты понимаешь, о чем говоришь?

— Да. — Питер развел руками.

— Сведения тоже из Гармиша?

Реддвей кивнул.

— Может быть, они сказали и фамилию, через кого все утекает? — насмешливо поинтересовался Александр Борисович.

Питер помедлил и снова кивнул.

— И через кого же?

— Я обещал, что это останется в тайне. Это слишком серьезно, — вздохнул он.

— Тем более мы должны знать! — потребовал Турецкий. — Я не понимаю: либо мы работаем вместе, одной командой, и у нас нет друг от друга никаких тайн, либо начинаем делить: это мое, это твое, а это вообще не наше. Мы ведь тоже тут серьезными делами занимаемся. И враг у всех нас общий. Так?

— Так, — кротко согласился Питер.

— Тогда колись, а мы обещаем, что даже при пытках мы никому этой тайны не расскажем. Ну?

По лицу Питера было видно, какая борьба происходит у него в душе. Он молчал. Молчали и остальные.

— Я могу выйти, — неожиданно проговорил Денис. — Раз такое дело, то…

— Нет, не надо, — тяжело вздохнул Питер. — Я не доверяю одному человеку…

Дверь отворилась, и вошла Лара. За это короткое время она успела надеть новую блузку с яркими квадратами, а на шее у нее красовались красные бусы. Турецкий помрачнел, что пришлось прервать важный разговор, а Питер выразительно посмотрел на друга, как бы показывая лицом, что при ней он этого говорить не будет.

— Я не помешала? — заметив замешательство на лицах, спросила Лара.

— Ты нам никогда не мешаешь, — галантно улыбнулся Турецкий. — Но мы как раз начали говорить об одной интимной болезни, с какой познакомился один наш друг…

— Могу порекомендовать хорошего врача, — тут же предложила Лара.

— У меня тоже есть, — ответил Александр Борисович.

— Звонит Ирина Генриховна, — перешла на деловой тон Лара, всем видом показывая, что сделала это исключительно по старой любезности, — и хочет уточнить, если вы не сможете подойти к телефону, какие у вас планы на вечер? — глядя на Турецкого, спросила она. — Она интересуется, готовить ей ужин или нет.

— Пусть готовит, — помолчав, обронил Турецкий.

— Понятно. — Лара попыталась улыбнуться, но не смогла. — Кофе вам еще принести? — Она кокетливо посмотрела на Питера.

— Это можно, — сказал Грязнов-старший.

Лара собрала чашки и вышла из кабинета, даже не взглянув на Турецкого.

— Кто это, Питер? — спросил Александр Борисович.

— А кто у нас болен? — удивился Реддвей.

— Это не важно! Кто он?! Ты пойми, не зная, мы же не только себя подставляем, но и тебя тоже! — возмутился Турецкий.

— Я должен быть уверен, что вы никогда не… — Реддвей замялся, подыскивая нужный глагол.

— Мы обещаем: умрем, но тебя не продадим. И вообще, моментально забудем все, что ты нам сказал, — обняв Питера, пообещал за всех Турецкий.

— Просто они тогда сразу вычислят моего человека в Швейцарии, а потерять этого человека я не могу.

— Мы же тебе дали слово, — сказал Турецкий.

Реддвей взял листок бумаги и крупно написал: «Фомин».

— Фомин? — удивился Грязнов-старший.

— Тс-с! — Питер приложил палец к губам и тут же сжег бумагу.

— Этого не может быть! — обалдев, прошептал Турецкий. — Ты понимаешь, что говоришь?!

— Да, — невинно отозвался Питер, кивая.

— Откуда информация?

— Это все, что я могу сказать! — отрезал Питер. — Больше ничего не просите, не скажу!

— Так-так, — пробормотал Турецкий, разливая коньяк по рюмкам. — Что ж, это хорошо! Ты, Питер, настоящий друг, мы этого не забудем! Что ж, есть повод для отличного тоста: за нашего друга из далекого немецкого городка Гармиша у подножия Альп, где коровы ходят по улицам, как люди!

— Шутка, — улыбнулся Денис.

— Какая шутка? — не понял Александр Борисович. — Я сам видел, и Питер подтвердит.

— Да-да, — закивал Реддвей.

— За тебя, Питер!

Они все чокнулись и дружно выпили. Даже Денис.

— Ты чего пьешь, ты же за рулем?! — удивился дядя. — Кто нас повезет?

— Я что, извозчик? — разозлился Денис. — Имею я право один раз в жизни напиться?!

14

Сергей Басов ровно в девять утра позвонил в институт. Его дядя, академик Илья Евгеньевич Басов и директор НИИ физики электромагнитных излучений, был уже на месте и по привычке разбирал служебную корреспонденцию.

— Я сегодня не приеду, — сказал Сергей.

— Что-то случилось? — спросил Басов.

— Нет, — выдержав паузу, ответили на другом конце трубки, и академик в волнении снял очки, оторвавшись от бумаг. Пауза свидетельствовала, что племянник не хочет говорить об этом по телефону. — Просто немного сердце пошаливает, я полежу денек. А вечером к тебе заеду.

— Хорошо, Сережа, — мягко отозвался Басов. — Может быть, кардиограмму снять?

— Да нет, думаю, что ничего страшного. Обычное переутомление. Засиделся до утра, наглотался кофе, только и всего. Но лучше денек отдохнуть.

— Хорошо, загляни вечерком, — коротко сказал Басов и повесил трубку. Под словами «обычное переутомление» на только им двоим понятном языке подразумевалось чрезвычайное происшествие. Так они давно условились. Сейчас же, услышав эти кодовые слова, академик не на шутку взволновался. Так все прекрасно шло — и вдруг на тебе. У Ильи Евгеньевича действительно был когда-то племянник, Сергей Константинович, но он умер в трехлетнем возрасте. Академик никогда и никому об этом не рассказывал, и многие знали, что у директора в Воронеже жил младший брат, тоже физик. Три года назад Костя умер, облучившись во время внештатной ситуации на АЭС. Именно тогда же Басов, хорошо знавший талантливого физика и конструктора Валериана Володина, собиравшегося уезжать из России, предложил ему стать его племянником и поменять внешность. Этому предшествовали такие обстоятельства. Володин сконструировал аппарат, способный воздействовать на человеческое биополе, энергетику и изменять их.

Первые же опыты принесли неслыханные результаты, и Володин понял, что изобрел чудовищное оружие. А через три месяца ему позвонили и предложили купить его изобретение за пятьдесят тысяч долларов. Володин отказался. Тогда ему предложили полмиллиона. Володин бросил трубку. Лаборатория, где они вчетвером работали, находилась в Подмосковье. Это было закрытое космическое КБ Королева. Володин, понимая, что его телефонные покупатели не успокоятся, ночью приехал в лабораторию, достал из сейфа чертежи, опытный экземпляр своего «фантома Володина», как окрестил изобретение Басов, и все уничтожил. Сжег. Потом примчался к Басову и заявил, что ему надо срочно уехать. Его рано или поздно найдут и заставят все повторить. А он, несмотря на стойкость и отвагу, долго боли не выдержит. Он уже ненавидел свои мозги, придумавшие этот «фантом». Басов вполне серьезно выслушал его рассказ. Он давно мечтал перетащить Володина к себе в институт, дать ему лабораторию. Такого физика у него в НИИ не было. И Басов предложил ему эту сумасшедшую идею.

— Вас все равно рано или поздно разыщут, — сказал тогда Илья Евгеньевич. — За границей еще быстрее и легче с вами расправятся, заставят работать, если вы попробуете сопротивляться. А так вы будете спокойно работать, создавать новые полезные проекты, и никто не будет знать, куда исчез Володин. (Этому способствовало то, что Валериан был круглый сирота, воспитывался в детском доме и никаких родственников у него за все это время не объявилось. Даже фамилия была дана по имени директора детдома Владимира Ивлюшкина.) Пластическую операцию сделали в Швейцарии, документы в Воронеже.

И через несколько месяцев в институте появился Сергей Басов, получил лабораторию и стал работать. Фанатик своего дела, генерирующий любые идеи легко и свободно, охотно всем помогавший, он быстро обрел единомышленников и преданных сотрудников, стал любимцем коллектива института и его светлым гением. И ни один членкор не стал возражать, когда Басов-младший возглавил в НИИ целое направление, подчинив себе уже не одну, а несколько крупных лабораторий. И все понимали, кто будет руководить институтом после смерти Ильи Евгеньевича. А сам академик точно ожил, выглядел бодрым, энергичным, подтянутым, словно племянник вдохнул в него новую жизнь. Постепенно история с переменой лица и фамилии забылась, и Басовы, собираясь на скромные семейные торжества, даже не вспоминали Володина и его «фантом». Лишь Сергей изредка вспоминал своего ближайшего помощника Тюменина, молчальника Старостина и хохмача Толю Клюквина. Они вчетвером и сконструировали прибор. Но двое последних работали технарями и в существо дела не вникали. Миша Тюменин все понимал и знал. И был талантлив. Но Володин, точно оберегая его, до поры до времени отдельные элементы схемы не объяснял, отрабатывая с ним принципиальную идею. Конечно, Миша неглуп, даже талантлив, и может сам дойти до всего. Но ему потребуется на это лет пять-шесть, не меньше. И, уничтожив чертежи, свои записи, сам прибор, ему показалось тогда, что он избавился и от той опасности, которую несло человечеству новое изобретение.