Страница 109 из 128
— Не виноват я, не виноват... — повторял он будто заведенный, потом вытащил одной рукой из-за пазухи меховую шапку-ушанку, мокрую всю, и бросил перед собой. Собака тут же вцепилась в нее зубами и стала мотать ею из стороны в сторону.
— Где-второй? — хрипло закричал старший сержант.
— Нету его! Утоп! Вон там! — показал рукой назад беглец. — Помилуйте, граждане начальники! Не виноват я! Он силком меня заставил! Ножом угрожал! Он же в законе, куда мне против него!
— Грищук, проверь! — коротко приказал старший сержант, забрал у собаки шапку, пощупал, она была мокрая насквозь.
Один из охранников, оттолкнувшись палками, быстро заскользил по уклону к реке. И скоро вернулся.
Доложил, что следы привели прямо к полынье, что, видимо, пряталась под тонким слоем льда и снегом. Края обломаны. А вокруг больше никаких следов нет.
Ну ты, гаденыш, говори правду, где он? Куда второй девался? А то сейчас шкуру с тебя спустим и в полынью кинем!
Беглец, божась и матерясь одновременно, начал, захлебываясь от ужаса, рассказывать, как Барон, такая была кликуха у утопшего, решил идти через речку первым. Но лед почти сразу под ним обломился, непрочный потому что. Морозы недолго стояли, а потом снегу намело.
Провалился он, стал за края хвататься, орал, посох свой выронил. Колосенков хотел было его достать палкой своей, но близко подползти боялся, лед слабый совсем, а так — не доставал. В общем, одна шапка от Барона осталась...
— Ладно, — сказал старший сержант, — счастье твое воровское, что денек сегодня теплый. Настроение греет. А теперь двигай давай, по дороге вспотеешь, а в карцере в самый раз остудишься.
И побрел Колосенков назад в зону, благодаря судьбу и Барона, который будто все наперед предвидел и объяснил правильно. А за сотню тысяч рубликов, которыми теперь располагал Колосенков, можно было запросто даже пару раз по морде от конвоя принять: не барин, поди, какой. Снегом умойся да и шагай себе в родной барак. А карцер — тоже не велика беда, не впервой...
Мрачный начальник колонии позвал своего заместителя по режиму и велел старшему сержанту все повторить — теперь уже для майора. И мстительно посмеивался про себя, видя, как тот ерзает задом по стулу, совсем, понимаешь, разболталась дисциплина. Охрана у костра греется, покуривает в кулачок, а зеки в это время разбегаются!..
А заместителю приказал подготовить в Главное управление исполнения наказания МВД РФ спецсообщение о ЧП, о том, что при побеге погиб, утонув в реке, заключенный Брагин Валентин Михайлович, чему имеются свидетели. Протокол составлен.
Отпустив, наконец, заместителя, начальник поднялся из-за своего обшарпанного письменного стола, который и нужен-то ему был исключительно для солидности положения, достал из сейфа бутылку водки, плеснул себе в стакан, одним глотком махнул и вытер рот широкой ладонью. Все, сказал себе, кончать с этим делом пора. Теперь подождать месяц-другой и начинать зондировать почву по поводу своей отставки. И возраст уже подходит, и нездоровье — тоже тому способствует. Но больше всего подхлестывал официально заверенный в нотариальной конторе документ на право домовладения в Подольском районе Московской области, где в гараже, расположенном в цоколе трехэтажного коттеджа, уже ожидала его новенькая машина «ГАЗ-24» неброского серого цвета, а полгектара бывшего колхозного луга, ныне приватизированного, требовали трудолюбивой фермерской, как теперь выражаются, руки.
3
Летчик был вполне понятливым парнем. Тем более когда тебя вызывает командир и говорит:
— Ну-ка, Лева, покажи мужикам класс, слетай куда покажут, это недалеко, в район Кунгура, за пару часиков обернешься. Им одного товарища нужно поднять...
А Лева что, совсем младенец, чтобы отказываться? Если тебе за два часа работы «лимон» кладут? Командир — человек ушлый, сколько себе в карман положил, никогда не скажет. И не надо. Каждому свое. Конечно, положил, потому что видно, как он сильно ласков с этими мужичками-десантурой.
Полетели. Капитан — высокий, жилистый, с угрюмым тяжелым взглядом, похоже, всерьез повоевал. По человеку сразу заметно, тыловик или досталось пострелять. К тому же он профессионально ориентировался на местности и читал карту. Только глянул, тут же ткнул пальцем, показывая, куда лететь. Второй пассажир — старший прапорщик, этот явно из тыловых: сам поплотнее и помягче в движениях, — с ходу прилип к иллюминатору. Если на капитане меховой камуфлированный комбинезон, куртка с защитными погонами и высокие башмаки сидели как будто он в них родился, то на прапорщике такая же форма была как зипун на бабе — сразу видно, что нестроевой, по хозяйству небось. И физиономия круглая, упитанная.
Капитан стал чаще поглядывать в окошко и вдруг вполне профессионально показал ладонью: снижайся. Лева тоже выглянул наружу. На снежной целине отчетливо виднелась темная фигурка человека. Он размахивал руками. Лева пошел к земле.
В это время капитан выбрался в салон, распахнул люк и выбросил вниз десантную веревочную лестницу. Человек попрыгал на снегу, наконец дотянулся до лестницы и споро полез наверх.
Он еще болтался за бортом, когда капитан большим пальцем показал пилоту: давай пошел!
Ловкие, ей-богу, ребятки. Все произошло так быстро, что Лева даже не успел путем разглядеть нового пассажира. Но тот через несколько минут сам зашел в кабину. Поверх комбинезона на нем была надета роскошная кожаная куртка, на голове авиационный кожаный шлем, из-под которого торчала короткая каштановая челочка. Симпатичный мужик. Про таких очерки в газетах печатают.
Он, как заведено у десантуры, хлопнул Леву по руке, поощрительно подмигнул и вернулся в салон.
Кто, зачем, почему? — Лева не вдавался во все эти совершенно ненужные ему подробности и скоро зарулил на свою стоянку. Десантники молча попрощались, подхватили пару вещмешков, оставили Леве на память литровый флакон чистого спирта и ушли к проходной, где их ожидала машина.
На отдаленной стоянке в Пермском аэропорту стоял «ЯК-40», принадлежащий какой-то совместной российско-шведской акционерной компании. К нему, миновав стандартный стеклянно-каменный параллелепипед аэровокзала, проследовали трое военных. И едва они по короткой лесенке у хвоста самолета поднялись в салон, пилот попросил у диспетчера разрешения на взлет...
ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ ДУЭЛЬ
Май, 1992
1
— Я хотел бы побеседовать с вами, Евгений Николаевич, вот о чем, — начал Турецкий. — По-моему, вы курите, пожалуйста, не стесняйтесь. — И он протянул ему открытую пачку «Честерфилда».
— Благодарю вас. — Никольский чуть быстрее, чем следовало бы, достал из кармана свои «Мальборо», зажигалку и закурил.
Турецкий закурил сам, пустил в потолок изысканную тонкую струйку дыма и начал объяснять Никольскому, что это вовсе, не допрос, а беседа, в ходе которой он хотел бы для себя прояснить некоторые вопросы.