Человек, которого я убил

Виктор подарил ей трость (деликатный подарок, который она и могла принять только от него) – и возможности Полины значительно расширились. Ни время суток, ни скопление народа, ни оживленные перекрестки – никакие препятствия ей больше были не страшны. Поначалу, правда, она чувствовала себя неловко: идти по улице с тростью – все равно что с табличкой «Слепая» на груди. Но, увидев, как много она дает ей преимуществ, попросту перестала об этом думать. Все это глупые комплексы, решила Полина и совершенно успокоилась.

Теперь она спокойно могла приходить в парк. Он давно ее привлекал разнообразием запахов, звуков, энергетикой какой-то праздной, не омраченной заботами свободой. Люди, находящиеся в парке, словно излучали другие волны, более теплые, ласковые, что ли, чем когда шли, спеша по своим делам, по улицам. Полина довольно часто прогуливалась в этом районе, но раньше войти в парк опасалась – огибала его по периметру, а за ограду не заходила. Слишком много там было препятствий: деревья, бордюры, фонтан, разнообразные беседки, бегающие по дорожкам собаки и дети. Трость позволила решить все эти проблемы. Парк стал любимым местом ее прогулок.

Но сегодня она с самого начала, как только пришла сюда, почувствовала себя странно. Что-то в самой атмосфере парка изменилось. И запахи изменились, и звуки. В голове постоянно возникали какие-то непонятные образы, навеваемые этим парком.

Полина села на скамейку неподалеку от оркестра – оркестр тоже сегодня был каким-то другим: словно подменили музыкантов, оставив тот же состав инструментов и репертуар. Ей представилась девушка, чужая, незнакомая, она ее никогда в жизни не видела, которая сидит на этой самой скамейке и слушает этот самый оркестр. И так проникается музыкой, как Полина никогда проникнуться не могла. Звучит Хандошкин, простая, но берущая за душу вещь. Девушка начинает плакать. С ней что-то случилось перед тем, как она пришла в парк.

Полина встряхнулась, прогоняя наваждение. Оркестр играл Генделя. Менуэт. Она стала про себя подпевать, чтобы снова не очутиться в чуждом видении, заставила себя представить огромный зал, залитый светом свечей, танцующие пары… Но свечи вдруг одна за другой начали гаснуть, зал сжиматься, воздух стал затхлым и спертым – таким с непривычки и дышать невозможно, – пронеслась в голове фраза, сказанная кем-то другим. Лязгнул замок, тяжело, со скрипом открылась массивная дверь тюремной камеры.

Усилием воли Полина вернула себя в «танцующий» зал. В зеркалах отражались пары, держащиеся за руки, словно в детской игре. Свечи снова ярко горели. Дамы и их кавалеры старательно выполняли фигуры танца. Полина снова дирижировала своей фантазией – только бы не соскользнуть, только бы не сбиться с ритма, только бы не перепутать фигуры. Пока идет все хорошо…

Но вдруг с ужасающим грохотом разлетается зеркало. Осколки усеивают… не зал, а незнакомую комнату. И сразу за этим слышится чей-то отчаянный, страшный крик.

Крик не смолк, даже когда наваждение прошло. Полина вскочила со скамейки. Музыка больше не звучала – концерт был окончен. Музыканты спокойно двигались, складывая свои инструменты, люди в парке продолжали свою прогулку, будто ничего не произошло. А крик длился и длился. Неужели никто, кроме нее, его не слышит? Неужели это опять только голос, внутренний голос человека, находящегося неизвестно где, один из тех голосов, которые ее временами преследуют? Но сейчас он слишком явственен, слишком отчетлив, слишком реален и… слишком страшен. Такого отчаяния и ужаса в человеческом голосе она не слышала никогда. Полина сделала несколько испуганных шагов по направлению к голосу – и тут увидела человека, который кричал. Черты лица его были искажены, руки сжимали ствол дерева, словно он боялся упасть. Она хотела тут же броситься к нему, помочь, успокоить, но удержалась, побоявшись ранить его сочувствием. И замерла, не зная, что предпринять. Стояла, перебирая в голове подходящие варианты начала разговора. Стояла, не сводя с него взгляда, выжидая подходящий момент. И ничего не могла придумать.

Но вот он наконец отлепился от дерева, прошел, пошатываясь, к скамейке и прямо-таки рухнул на нее. И замер, переживая новый виток непонятного ужаса. Что с ним случилось? Что могло его так страшно испугать? Она не могла больше ждать и села к нему на скамейку.

– Не стоит отчаиваться, на каждую ситуацию можно посмотреть с другой стороны, – сказала она успокаивающим тоном и совсем было собралась рассказать о себе, чтобы как-то его подбодрить, на своем примере показать, что все в жизни можно пережить, но поняла, что фраза прозвучала до невозможности глупо и пошло, и она не только не смогла его успокоить, но, наоборот, еще сильнее испугала. Он посмотрел на нее совершенно диким взглядом, вскочил и бросился прочь из парка.

Ужасно расстроившись, Полина побрела домой, постукивая впереди себя тростью. И тут до нее дошел весь невероятный смысл ситуации: она видела этого человека, действительно видела, не так, как видят во сне или в воображении, а как видит зрячий. А через мгновение поняла еще одну невероятную вещь: этого человека она видела раньше. Перед самой аварией. На рисунках Кати.

Глава 3

Я хотел убежать, но смог сделать только несколько шатких шагов до скамейки. Я кричал, страшно, надрывно, мучительно, как обезумевшее животное, но не слышал собственного крика. Голова взорвалась болью, лицо человека, которого я убил, поплыло, исказилось и вдруг распалось на отдельные фрагменты, словно в разбившемся зеркале.

Я упал на скамейку, сжал голову руками, пытаясь унять эту адскую боль и успокоиться. Конечно, мне все это только привиделось, конечно, там, у дерева, никого нет. Или есть, но совсем другой человек, просто некий прохожий, не моя жертва. Ведь так не бывает…

Боль немного утихла, разумные доводы помогли, и я действительно начал успокаиваться, но тут явственно услышал позади себя печальный, проникнутый сочувствием голос:

– Я мертв, а ты жив. Ты должен все вспомнить.

Он стоял у меня за спиной, никуда не исчез, не разбился.

– Так не бывает! – выкрикнул я, но опять сам себя не услышал. Он тоже меня не услышал.

– Ты обязан все вспомнить, пройти весь путь до конца – и вернуться, – продолжал он своим проникновенным голосом. – Ты сбежал от меня и пытаешься убежать от себя. А нужно всего лишь найти дорогу назад.

Если бы он на меня напал, попытался убить, выкрикивал слова обвинения, мне не было бы так страшно. Но его сочувствие, его какая-то прощающая печаль вводили в самый кошмарный кошмар. Я понял, что мне от него не избавиться – теперь он будет преследовать меня повсюду и не оставит в покое.

– Уходи! – зашелся я в немом, неслышимом крике.

Кто-то опустился рядом со мной на скамейку и точно таким же проникновенным, как моя жертва, голосом сказал:

– Не стоит отчаиваться, на каждую ситуацию можно посмотреть с другой стороны.

Я повернулся на голос. Слепая девушка в упор смотрела на меня. Слепая девушка меня видела.

Черные, не отражающие света очки и эта характерная трость… Нет, я не мог ошибиться.

Реальность разбилась. Мне больше не на что опереться. Не разбирая дороги я бросился прочь.

Все повторялось: асфальт скользил под ногами и слышались чьи-то шаги у меня за спиной. Улицы вытянулись и искривились, изменив до неузнаваемости город. Я бежал, убегал от себя, от него. Я не знал, куда я бегу. Но вдруг оказался во дворе своего дома. Ну что ж, не самая плохая комбинация кошмара. Здесь, по крайней мере, я смогу укрыться.

В кармане пиджака обнаружилась связка ключей – адвокат позаботился, чтобы мне все вернули. Три ключа. Один из них точно от квартиры, а два других… Не помню от чего. Да это сейчас совершенно не важно.

Вошел в подъезд, поднялся на свой этаж, открыл дверь квартиры…

Все. Теперь я на какое-то время в безопасности. Стараясь не смотреть на темный прямоугольник на стене в прихожей – здесь когда-то висело зеркало, – прошел на кухню.