Ошибка президента

Чертыхаясь, Женя поднялся на ноги и пошел домой. Слава Богу, ключи, деньги и документы он заблаговременно переложил во внутренний карман пальто.

Возможно, ему передалось удивительное свойство дяди – выходить сухим из воды. Во всяком случае, оказавшись дома за металлической дверью, Точилин вздохнул и, прислонившись к стене, закрыл глаза– все прошло как нельзя более удачно.

– Но передвигаться-то он самостоятельно может? – спросил капитан Сивыч. – Нельзя же проводить допрос в палате, где лежат еще десять человек.

– Я могу освободить свой кабинет, – сказал завотделением. – Но там придется сидеть, а это ему, безусловно, будет трудно. Так что, – врач задумался, – могу предложить процедурный кабинет. Но, – он поднял вверх указательный палец, – вам придется помыть руки и надеть халат.

– Пожалуй, это даже кстати, – кивнул Василий Васильевич. – Не будет вопросов – к кому пришел милиционер да зачем.

– Вот именно.

Через десять минут по коридору хирургического отделения прошествовал новый доктор. Никто не обратил на него никакого внимания. А еще через минуту в третью палату вошла процедурная медсестра и гаркнула:

– Шевченко! В процедурный!

– Уже кололи сегодня! – заворчал Шевченко. – Да вы просто садисты.

– Без разговоров у меня! – одернула его сестра. – На консультацию.

Шевченко с трудом поднялся на ноги и, как был в синей больничной пижаме, медленно поковылял по коридору в процедурный кабинет.

Незнакомый врач не понравился ему с первого взгляда – было в нем что-то сугубо неврачебное. Первые же слова заведующего отделением подтвердили его самые худшие подозрения.

– Вот капитан милиции Сивыч хотел бы с вами поговорить. Сидеть вам трудно, так что прилягте на кушетку, – сказал он и вышел из процедурной.

Шевченко остался один на один с милиционером.

– И тут нашли, – проворчал он. – Вы и из-под земли вытащите, если вам понадобится. Ну чего там у вас, спрашивайте.

– Александр Юрьевич, – начал Сивыч, – что вы знаете о Гамлете Карапетяне?

Шевченко растянулся на жестком топчане и закрыл глаза. Василий Васильевич терпеливо ждал.

– Ну, в общем, дело было так. Мы с Витькой – Станиславским – обезденежели совсем. Витька предлагал с шапкой в переходе сесть, да, знаете, по первости как-то трудно… Думаешь, вдруг знакомый кто пройдет, да и вообще… А выпить охота. В общем, стоим мы у Курского вокзала, холодные, голодные. А тут этот подваливает: «Привет, мужики». Сказать по правде, не больно-то он мне понравился, но угостил – что тут скажешь. Денег, правда, не дал. И говорит: «Дело есть». Мы спрашиваем: «Какое такое дело?» Если уголовщина какая – не-е, это не для нас.

Он, Гамик то есть, повел нас к ларьку, пива взял, сосисок и объяснил, что к чему. В общем, должны мы с Витькой поселиться в квартире и мешать соседями – кричать, шуметь в общем. А он нам обеспечивает и выпивку, и закусон.

– И вы согласились? – спросил Сивыч.

Шевченко почувствовал в его словах неодобрение и стал оправдываться:

– Так Гамик все это эдак расписал – мол, такие склочные люди, он им чуть ли не дворцы предлагает, а они все воротят нос. Так что надо им показать, что коммунальная квартира – это тебе не фунт изюму. Чтобы стали посговорчивее. Ну мы подумали-подумали и согласились. Деваться-то все равно некуда.

На самом деле думали они тогда не более минуты, но об этом Шевченко не стал распространяться.

Но вышло так, что роль квартирных дебоширов и хулиганов оказалась им не по плечу. Стыдно бывало по утрам, да так, что бежишь по коридору в туалет и не знаешь, куда и глаза спрятать. Да и Гамик на поверку оказался вовсе не таким щедрым, как они рассчитывали сначала. Они думали, каждый день будет водка и пиво, колбаса, сосиски, а вышло – пара бутылок какой-нибудь гадости вроде напитка «Оригинальный» по тыще двести, а на закусь в лучшем случае колбасный сыр, а то и просто пачка китайской быстрорастворимой лапши. Но Гамику казалось, что и этого для друзей-дебоширов многовато. Он, что ни день, пилил их за то, что они не создают соседям невыносимую жизнь.

– Ты водка хочишь? – спрашивал Гамик Шуру Шевченко, который ходил к нему чаще. – А ты заработал водка?

В конце концов Гамик поставил их перед фактом – или они выбирают новую, более эффективную тактику мучения соседей, или он выставляет их из квартиры и селит там других, более подходящих ему людей.

Это было как раз накануне той ночи, которая так плачевно закончилась.

– Я-то что, – сказал капитану Шевченко, – а вот Витьке теперь плохо придется. Я-то выпишусь – и гуляй Вася, а его в кутузку увезли. Оттуда так просто не выберешься.

– Судить его будут, – сказал Сивыч.

– Ох ты Господи! Товарищ капитан, а может, мне написать заявление, что, мол, ничего не имею против, что сам виноват? Если по чести сказать, так ведь Витька-то прав был, наверно. Не знаю. Но уж очень я вашего брата мента, милиционера то есть, прошу прощения, побаиваюсь.

– За что же вас Станиславский ножом пырнул? Требовал, чтобы вы милицию уважали? – сыронизировал Василий Васильевич.

– Не-е, – протянул Шевченко. – Хотел, чтобы я рассказал про одно дельце. Я-то видел, а он – нет. Он ведь, знаете, в детстве как начитался книжек про пионеров-героев, так и верит во всю эту романтическую хренотень.

– И что же вы видели? – спросил капитан Сивыч.

– Да я и так слишком много рассказал, хватит.

Шевченко демонстративно перевернулся на другой бок – лицом к стенке, показывая, что разговор окончен.

– Послушайте, Шевченко, – нашелся капитан, – я вижу, вам не безразлична судьба вашего друга, я имею в виду Станиславского. Я обещаю вам, что сделаю все возможное, чтобы ему уменьшили срок наказания, если все расскажете.

– Уменьшили! – проворчал Шевченко. – С пяти лет до четырех с половиной. Знаю я вас. Выпустите совсем! Вот и все. Вот он придет ко мне – своими ногами, без охраны, Тогда, может, и скажу.

– Но… – начал капитан Сивыч.

– И чего вы так гоношитесь из-за этого Гамика. Подумаешь, одной падалью меньше, – проворчал Шевченко.

Василий Васильевич уже хотел было встать, но последнее замечание Шевченко заставило его сесть на место. По его представлениям, Шевченко не знал и ниоткуда не мог узнать о смерти Карапетяна. Взрыв прогремел в ту самую ночь, когда произошла его драка со Станиславским. После этого Шевченко не выходил из больницы, а первые два дня и вовсе провел в реанимации.

– Откуда вы знаете, что Карапетян погиб? – спросил капитан Сивыч.

– Откуда-откуда… – проворчал Шевченко и повернулся к нему лицом. – От верблюда! Мы с Витькой видели, как он в машину садился. Только я хотел к нему подойти, поговорить по душам, объяснить, что и как… А тут и рвануло.

– Так вы это видели оба?

– Ну да, – подтвердил Шевченко.

– Но вы же говорили, что Станиславский этого не видел.

– Нет, товарищ капитан, – Шевченко заговорщицки подмигнул, – я-то туда чуть раньше приходил – один.

– И что же вы видели? – Сивыч даже удивился, почувствовав, как у него, опытного работника милиции, вдруг забилось сердце.

– Что видел, про то скажу, когда Витек придет, – твердо стоял на своем упрямый Шевченко, и, сколько ни старался Василий Васильевич, больше он ничего не смог из него выжать.

Глава тринадцатая ШЕВЧЕНКО И СТАНИСЛАВСКИЙ

1

– Ну и дела, Александра Иванна! – с порога начал капитан Сивыч.

– Погоди, Василь Василич, отдышись, – остановила его Романова. – У нас для тебя тоже есть хорошие новости. Люба, – позвала она секретаршу, – сделай, пожалуйста, чаю. Чашек-то хватит на всех?

– Мне бы сейчас чего покрепче. – Висилий Васильевич обвел взглядом собравшихся в кабинете Романовой на очередную оперативку. – Ну, обойдемся и чаем.

– Нашли убийцу Карапетяна, – сообщила Романова, – в Калуге среди своих земляков скрывался. И вот сейчас Анатолий Федорович с ним разбирается.