Страница 21 из 120
К пяти часам Турецкому стало окончательно ясно, что сегодня блицмейстер из него прямо-таки хреновый. Он потратил несколько часов на бессмысленные, хотя и необходимые по закону, допросы жены покойного банкира Алмазова… да нет, конечно же вдовы, затем одного из его заместителей, начальника охраны банка «Золотой век», а также ответственного секретаря Ассоциации коммерческих банков. Собрал протоколы в папку и с довольно объемистым теперь «делом» отправился к Меркулову, имея намерение прямо от него отвалить домой. То есть опять-таки к Грязнову, ибо другого дома у него пока не было. Переодеться.
Вообще-то сегодня у него была запланирована еще одна встреча. Но касалась она не данного конкретного дела, а той неизбывной детской мечты, с которой он жил в последние месяцы. В Центральном доме журналиста сегодня вечером должна была состояться встреча писательско-журналистской общественности с некоторыми оказавшимися по разным причинам в Москве представителями российской эмиграции. Программа вечера была известна лишь в общих чертах, то есть лишь в пределах того, что сообщил Турецкому заместитель ответственного секретаря «Новой России», газеты, в которой он время от времени сотрудничал, и при этом предложил ему сделать об этих эмигрантах небольшой репортаж-интервью, тем более что среди них, как было сказано, есть несколько довольно известных юристов.
Итак, Саша взял в руки дело и решительно направился к двери. Но его тут же остановил телефонный звонок, который был абсолютно неуместен. Более того, он мог поломать все дальнейшие планы. Сработал стереотип поведения: «важняк» вернулся к столу и снял трубку. Но уж волю чувствам дал:
— Следователь Турецкий! — Ох, не завидовал он звонившему…
— Дорогой мой следователь, — услышал Саша знакомый глуховатый и негромкий говорок.
Ну конечно, это Олег! Характерный его тон! Однажды, когда Турецкий, недовольный его манерой вести диалог — как-то безразлично к партнеру и очень тихо, будто ему в высшей степени наплевать, слышит его собеседник или нет, — сделал Олегу замечание по этому поводу, тот весело рассмеялся. «Дорогой мой следователь, — сказал примерно так же, как и сейчас, — громкость моего голоса и манера, как ты говоришь, вести разговор, рассчитаны на то, чтобы мой визави был вынужден ко мне прислушиваться. Понимаешь? Чем тише я говорю, тем больше он — внимание! И сразу повышается, как теперь любят говорить, мой рейтинг. Усек? Но я не жадный, пользуйся. И тебя сразу все зауважают. А уж о том, чтобы голос повысить — ни-ни!»
Но все-таки Турецкий не государственный чиновник, приближенный ко двору или к чему-то там подобному, и ему подобострастно склоненные головы совершенно ни к чему. Хотя совет Олега был вовсе неплох. Парочку раз в иной обстановке Саша проверил и — получилось. Правда, и ощущение чего-то искусственного осталось тоже.
— Значит, вот что, Саша, бросай-ка ты свои особо важные дела и срочно приезжай ко мне. Имею сообщить тебе нечто весьма исключительное. Ты меня понял?
— Олежек, вообще-то у меня… Ну ладно, это надолго?
— Туда-сюда, думаю, не больше часа. А что, у тебя имеются более экстренные дела?
— Вообще-то есть. Но твои сведения наверняка важнее. Поэтому давай диктуй адрес, и я выезжаю.
— Ты чего, Саш? Какой адрес?! «Белый дом» — мой адрес. И — в бюро пропусков, а там все уже написано: и этаж, и номер апартамента. Ты на своей телеге или муниципальным транспортом?
— На своей.
— Ага, значит, минут пятнадцати — двадцати должно хватить. Ладно, сам спущусь, встречу тебя.
Есть такая присказка: «Не повезет, так на собственной жене триппер подхватишь». Грубо звучит, хамски, но не так уж и абсурдно, как может показаться на первый взгляд. Это себя таким вот изысканным образом пробовал успокоить Турецкий, поднимаясь с грязного асфальта и тщетно отряхивая колени. А ведь еще несколько минут назад ничто не предвещало беды.
Предупредив меркуловскую секретаршу Клавдию, что должен отлучиться по неотложному делу на час с небольшим — это на случай, если вдруг у Кости проснется совесть, — Турецкий спустился во двор прокуратуры, сел в машину и прикинул: на Тверскую, потом бульварами до Калининского проспекта и по прямой на Краснопресненскую набережную. Так до «Белого дома» ближе всего. И разве могло ему прийти в голову, что суждено вляпаться в историю в самом центре Москвы, в наиболее людном ее месте, напротив кинотеатра «Октябрь»?..
Автомобильный поток двигался довольно плотно. Саша держал небольшую дистанцию за сверкающим лаком синим «мерседесом», когда боковым зрением увидел, как на него справа сзади начал быстро надвигаться здоровенный «джип». Ситуация показалась чрезвычайно знакомой — практически точным повторением вчерашнего случая. Кинуться вправо или уйти влево никакой возможности не было, и Саша понял, что его взяли «в коробочку». Это идиотское чувство полной твоей беспомощности, когда жить тебе или нет, решают другие и до катастрофы остаются считанные мгновенья, после чего последует контрольный выстрел в голову… нет, так нельзя, надо что-то делать! Что?!
Впереди неожиданно образовался странный затор, машины, визжа тормозами, заюзили по мокрому асфальту, едва не наваливаясь друг на дружку. Кажется, это было спасением: Турецкий, следя за «джипом», уже приготовился рывком выскочить из машины. Но черный «джип», проскочив вперед и едва не отшвырнув в сторону «жигуленок», вдруг затормозил рядом с «мерседесом». Из окон машины немедленно высунулись два ствола, и по «мерседесу» дружно ударили автоматные очереди. Это произошло настолько неожиданно, что водители всех окружающих машин опешили, а через миг придя в себя, ринулись в разные стороны — кто куда. Турецкий почувствовал внушительный удар в свой задний бампер, дернулся и вывалился из распахнувшейся двери. Удар об асфальт был весьма ощутимым. Но больше его поразила абсолютная тишина — такая, будто уши заложило ватой. Он медленно поднялся, потряс головой, словно сбрасывая с нее тяжелый груз, и огляделся. Посреди проспекта, скособочась, застыла расстрелянная синяя большая машина, и почти впритык к ней, сзади стоял его «жигуленок». Других автомобилей рядом не было. К Турецкому же с противоположных тротуаров бежали люди. Вот тут и обратил Саша внимание на свои испорченные брюки и подумал о везении.
Через несколько минут примчались гаишники, оперативники, оцепили место очередной бандитской разборки, о чем тут же заявил один из милиционеров и попросил Турецкого, как теперь уже единственного свидетеля убийства троих пассажиров «мерседеса», дать свои показания. Вдвойне обрадовало его то обстоятельство, что он имеет дело с «важняком» Генпрокуратуры. Турецкого же все это абсолютно не радовало, поскольку помимо всякого рода моральных и физических потрясений у него ломались все планы. Просто отмахнуться он не мог, а растекаться мыслью не было времени. Поэтому он кратко изложил ситуацию в том виде, в каком ее наблюдал, и, пожелав коллегам удачи, в которую и сам не верил, отбыл в направлении уже близкого «Белого дома», напутствуемый вздохом милиционера, стоявшего в оцеплении:
— Это ж надо такое… Все — против всех! Жить невозможно…
Встретив Турецкого в вестибюле, Олег недовольно пробурчал:
— Сказал же — пятнадцать минут!.. А я уж тут полпачки сигарет успел выдымить. Заезжал, что ли, куда?
— Ну а как же! Конечно! То на полосу встречного движения, то на тротуар. А в центре без мигалки вообще не проедешь. — Турецкий не счел нужным распространяться о той передряге, из которой только что едва выбрался. — А моя телега и без этих неприятностей на ладан дышит. Еще раз стукнут — и ей кранты. Это точно…
— А это ничего! — хмыкнул Олег. — Его «Лада» дышала на ладан!.. За тобой, старик, можно уже записывать — и в какую-нибудь газетку… Ах да, у тебя ведь «жигуль». Хрен редьки не слаще. Ну ладно, поехали ко мне.