Страница 30 из 38
Филипп послушно воспроизвел интонации и продолжил вслед за суфлером:
— И столь же старо ее решение. В цирке коверный в таких случаях предлагал: «Женщин и слабонервных прошу отвернуться!» Мы же сейчас просим экстразрителей с неуравновешенной психикой переключиться на соседнюю программу. Пожалуйста, сделайте это! Пауза.
«Что ты мелешь! — взорвался в ухе голос Циркалина. — Это я для тебя сказал «Пауза»!»
«Сам ты мелешь! Предупреждать надо!» — беззвучно огрызнулся Филипп.
— А мы попросим технический персонал студии по истечении этой паузы сообщить, сколько зрителей потеряла наша программа вследствие этого, несомненно, весьма серьезного предупреждения.
Главушин повернулся к экстрану.
Кажется, волосы немного растрепались. Но это и к лучшему: больше естественности. Где же Лана? Она так хотела показаться на Большом Экстране...
«Зах, где Лана? Там все в порядке?»
«Не волнуйся, уже на подходе».
Дисплей, медленно проявившийся на контрольном экстране за спинами участников передачи, высветил надпись:
«Количество зрителей увеличивается на 750 тысяч в секунду».
— Ну вот видите, дорогой академик, наши уважаемые зрители сами в состоянии решить, что им смотреть, а что — нет. И — поздравляю! — выбор их явно в вашу пользу!
Теперь пришла очередь Вольняева растерянно молчать.
— И все-таки, — сказал наконец он, взглянув на отца Тихона, — я отказываюсь проводить эксперимент.
— Но почему? Почти три миллиарда экстразрителей ждут от вас убедительных аргументов «против».
— Мне не хотелось бы отвечать на этот вопрос, — твердо сказал Вольняев. Отец Тихон облегченно вздохнул.
Такого поворота событий Филипп не ожидал. А как же дискуссия? Обвели! Обвели вокруг пальца!
И что теперь?
«Простите, но у многих зрителей возникает подозрение, что вы просто обнаружили ошибку в расчетах или неисправность установки», — подсказал Циркалин.
Филипп медлил.
Это почти оскорбление. Во всяком случае, явное неуважение к нобелевскому лауреату.
«Фил, почему не подчиняешься суфлеру? Говори, что велено, и все будет хорошо!» — протараторил в левое ухо Новичаров,
— Простите, глубокоуважаемый академик, но если вы не объясните вашу точку зрения, некоторые из зрителей, недостаточно осведомленные о вашей безукоризненной научной и житейской, так сказать, честности, могут подумать... что созданная вами экспериментальная установка оказалась... неработоспособной.
Последнее слово Филипп и в самом деле с трудом выдавил из себя, безо всякой игры, Вольняев был явно ошарашен.
Смею вас уверить, это не так. Установка, правда, сейчас обесточена, но если подать на нее напряжение, ввести в фокус экстрамер какой-нибудь объект и нажать на клавишу «пуск»...
Это я убедил Алексея Вадимовича не проводить эксперимент, — подал вдруг голос отец Тихон.
Главушин вздрогнул.
А я-то уж перестал замечать, что на крайнем кресле справа кто-то сидит. Ну-ну, послушаем...
Если вам удастся убедить в этом и наших уважаемых экстразрителей, проблема будет решена! — обрадованно улыбнулся Филипп. — Сегодняшняя передача так сумбурно началась, что я не успел... Позвольте представить: отец Тихон, духовник академика Вольняева!
Вряд ли мне удастся переубедить кого-нибудь за несколько минут — возразил священник. — Слишком далеки сейчас люди от веры. Я не говорю — истинной, я говорю — какой-нибудь!
Религиозный диспут? Этого нам только не хватало!
Простите, уважаемый, но мне не совсем понятно, какую связь вы обнаружили между верой... или, скажем так, ее недостаточностью, и экспериментом?
Самую прямую, сын мой, — сказал отец Тихон, обращаясь не к экстрамерам, но к Главушину. И это «сын мой» от молодого, почти юного монаха почему-то не покоробило Филиппа. — Вы совершенно правильно заметили, что в эксперименте, который неосторожно был затеян академиком Вольняевым, человек впервые сталкивается с бесконечностью напрямую, лицом к лицу. Но что там, в бесконечности? Вы не знаете этого. Вы даже приблизительно не представляете, что там может быть. Вам подбросили ключ от потайной двери, кратчайшим путем ведущей за границу Вселенной, границу, заваленную, замурованную невообразимыми толщами пространства и времени. Кто подбросил людям дьявольские черные шары? Какие силы могут ворваться через открытую потайную дверцу на Землю, в человеческий мир? Вы не знаете этого!
Простите, отец мой, — иронично-вежливо улыбнулся Филипп, — но вы говорите так уверенно, словно сами-то уж точно знаете, что находится там, в бесконечности.
Надо, надо было его осадить. Пусть не забывает, кто здесь ведущий, а кто — незваный гость.
— Да, знаю. Ничто,
Что — ничто? Вакуум?
Нет. Вакуум способен рождать частицы, в пределах Вселенной он столь же материален, как и мы с вами, хотя и по-другому, на ином, более тонком уровне. За пределами же Универсума находится пустота, невообразимая и зловещая. Она давит на расширяющуюся Вселенную и периодически сжимает ее до предела, до точки. Но, не в силах сотворенную Богом материю уничтожить, отступает, отбрасывается очередным Большим Взрывом. Вы же хотите пропустить пустоту внутрь, в сердце Вселенной. Тем самым вы откроете дорогу диаволу!
Эк тебя занесло! Ну, с этим мы и без подсказки приглашенного Циркалиным богослова справимся!
— С таким же успехом вы могли бы сказать — Богу! Если действительно творец Вселенной — Бог, то он не может находиться внутри своего творения! И тогда эксперимент окончится чудом, вторым пришествием!
Отец Тихон молитвенно сложил на груди руки, отрицательно покачал головой.
— Вы жестоко заблуждаетесь, сын мой. Ибо сказано: «Сила зла — это активная пустота, активное ничто, несозданная, а потому неподвластная Богу, которая стремится к уничтожению материи, то есть божественного тварного мира». И вот этой-то силе вы, не очертив даже головы, не перекрестившись, хотели открыть дверь! К счастью, академик Вольняев внял нашим мольбам и отказался от эксперимента.
Отец Тихон благодарственно улыбнулся, опустил руки.
«Миша, откуда цитата? Из Евангелия?»
«Не знаю. И богослов не знает. Сейчас запустим в компьютер, он скажет».
Жаль, не удалось блеснуть эрудицией.
И что теперь? Финита ля комедия?
«Что дальше? Куда топать-то?»
«Введи в экстран Лану. А мы пока что-нибудь придумаем. Не робей!»
Ну-ну! Подбадривать, спрятавшись за экстрамерами, — для этого ни ума, ни мужества не надо. А мне каково болтаться в их фокусах? Все удары — мои!
Лана выпорхнула откуда-то из-за установки - легкая, стремительная. Все взгляды сразу же перекрестились на ней, притянутые словно мощным магнитом. Вернее, магнетическим полем красоты...
Главушин вскочил, протянул руку, ввел девушку в фокус экстрамер.
«Миша, еще одно кресло!»
«Сей момент!»
А вот и Руслана Просторова! Прошу любить и жаловать! Мы боялись, что ты не успеешь даже к концу передачи. Что ты готовила?
Очень интересный сюжет для вечерней программы «Новостей». Напрямую связанный, кстати, с нашей передачей. Здравствуйте, дорогие экстразрители! Ритм жизни сейчас настолько ускорился, что, как видите, о новостях приходится говорить еще до того, как успеешь поздороваться!
Впорхнула в незаметно появившееся кресло рядом с отцом Тихоном, плотно сжала колени, приветливо улыбнулась... Прелестна! Отец Тихон и тот не удержался, окинул взглядом с головы до ног. И на пленительных полусферах, вздымающих блузку двумя крутыми холмиками, хоть на мгновение, а задержался. Все-таки умница этот Новичаров. Выпустил Лану в самый критический момент. Половина экстразрителей сразу забыла аргументы отца Тихона. А после того, как я их сейчас повторю в чуть-чуть другой интерпретации, — забудет и другая половина.
— Мы тут тоже времени даром не теряли и успели обменяться мнениями по поводу эксперимента.
Взгляд Ланы на мгновение застыл на отце Тихоне, потом метнулся на Вольняева. Наверное, Новичаров что-то подсказал ей. Но почему не продублировал команду и для меня? Правая рука должна знать, что делает левая!