Страница 34 из 38
И место, и время года не располагали к отдыху, но отец Браун не часто отправлялся куда-нибудь отдыхать. Он уезжал, когда позволяли обстоятельства, предпочитая общество своего давнего друга Фламбо, в прошлом преступника, а также экс-детектива. Святому отцу вздумалось наведаться в свой старый приход, и путники направлялись в Кобхоул, на северо-восток побережья.
Вскоре они отметили, что морской берег становится более ухоженным и обретает несомненное сходство с курортной набережной; уродливые фонари попадались все чаще, не становясь, однако, изящнее от избытка украшений. Они прошли еще с полмили, и отец Браун изумленно посмотрел на миниатюрный лабиринт из цветочных горшков, засаженных вместо цветов блеклыми, полого стелющимися растениями. Это походило не столько на сад, сколько на выложенные мозаикой дорожки между извилистыми тропами, вдоль которых располагались скамейки с выгнутыми спинками. Он ощутил в атмосфере этого места нечто, говорившее о близости приморского курортного городка, и это не особенно обрадовало святого отца. Присмотревшись, друзья заметили сооружение, вид которого полностью подтвердил догадку священника. Массивная эстрада проступала в серой дымке, словно гигантский гриб на шести ножках.
— Я полагаю, — заметил отец Браун, поднимая воротник пальто и кутаясь в шерстяной шарф, — мы приближаемся к курорту.
— Боюсь, — отозвался Фламбо, — перед нами один из тех прелестных уголков, что уже давно мало кого прельщают. Все старания оживить подобное место зимой оканчиваются ничем, исключение составляют, пожалуй, Брайтон да еще несколько известных городов. А это, должно быть, Сивуд, где проводит свои эксперименты лорд Пули. На Рождество он зазвал сюда сицилийских певцов, теперь, говорят, предстоит грандиозный матч по боксу. И он еще надеется расшевелить это стоячее болото! Здесь так же весело, как в загнанном в тупик железнодорожном вагоне.
Круглая площадка возвышалась прямо перед ними, и священник рассматривал ее с непонятным любопытством, по-птичьи склонив набок голову. Эстрада отличалась обычной для таких построек вычурностью: немного приплюснутый, куполообразный свод, покрытый позолотой, подпирали шесть стройных колонн, и все это вместе вздымалось футов на пять выше уровня набережной на сферической деревянной платформе, напоминая очертаниями барабан. Необыкновенное сочетание снега с искусственным золотом крыши пробудило в памяти Фламбо и его товарища смутное, ускользающее воспоминание, одновременно изысканное и экзотическое.
— Понятно, — вырвалось у Фламбо, — это Япония. Помните затейливые японские рисунки, на которых снег, покрывающий вершины гор, напоминает сахар, а позолота пагод блестит, словно пряничная глазурь? Посмотрите-ка, эта сцена точь-в-точь крохотный языческий храм,
— Похоже, — подтвердил отец Браун, — давайте взглянем на божество этого храма.
С проворством, которого никак нельзя было ожидать от него, маленький священник вскочил на деревянную платформу.
— Великолепно, — отметил Фламбо, и в одну секунду его внушительная фигура возникла рядом.
Сколь ни мала оказалась разница в высоте между площадкой и набережной, она все же создавала впечатление большего обзора в этих пустынных краях. Насквозь продуваемые зимним ветром сады, сливались в сплошное серое марево подлеска, за которым тянулись приземистые строения одинокой фермы, а позади не было видно ничего, кроме нескончаемых равнин Восточной Англии. Взгляд, обращенный в сторону моря, был устремлен в безжизненное пространство, покой которого не нарушало случайное суденышко, даже чайки и те как будто не летали, а плавно скользили над водой, словно тающие снежинки.
Голос, прозвучавший сзади и откуда-то снизу, заставил Фламбо резко обернуться. Фламбо протянул руку и не смог удержаться от смеха. Помост, по-видимому, осел под ногами отца Брауна, и бедняга провалился ровно на те пять футов, что отделяли площадку от набережной. Священник, впрочем, оказался как раз подходящего, а может быть, напротив, недостаточно высокого роста, ибо голова его теперь виднелась из дыры в дощатом полу, чем-то напоминая голову Иоанна Крестителя на блюде. Выражение крайнего изумления на лице священника, вероятно, дополняло сходство. Фламбо расхохотался:
— Дерево, должно быть, совсем прогнило. Однако непонятно, как эти доски выдержали меня, а вам удалось-таки отыскать непрочное место. Сейчас я помогу вам выбраться.
Вместо ответа священник продолжал с нескрываемым интересом разглядывать края провалившейся под ним доски, той самой, что вначале показалась прогнившей, и лицо его принимало все более беспокойное выражение.
— Пойдемте же, — торопил Фламбо, — или вы не собираетесь выходить?
Священник молчал, сжимая в руке обломок щепки. Наконец раздался его задумчивый ответ:
— Выходить? Нет, зачем же, напротив, я намереваюсь войти сюда.
Он нырнул во мрак деревянного подпола с такой поспешностью, что большая шляпа с волнообразными полями слетела с головы преподобного отца и теперь лежала у самого края дыры как единственное напоминание о том, что секунду назад оттуда высовывалась голова достойного пастора.
Фламбо огляделся. Ничто не изменилось вокруг: все тот же морской простор, неприветливый, словно заснеженная равнина, и однообразный, как морская гладь.
Сзади послышалась возня — это маленький священник выбрался наверх еще стремительнее, чемперед тем очутился под обломками доски. Обеспокоенное выражение на его лице уступило место суровой решимости, он сильно побледнел, хотя, быть может, это лишь показалось Фламбо в обманчивом сумраке зимнего дня.
— Итак? — осведомился его рослый спутник. — Вы увидели божество языческого храма?
— Нет, — ответил отец Браун, — мне удалось найти кое- что поважнее. Я обнаружил следы жертвоприношения.
— Что вы хотите этим сказать, черт побери?
Отец Браун промолчал. Он нахмурился, всматриваясь в расстилавшуюся перед ним даль, и вдруг вытянул руку вперед.
— Что это за дом? Вон там…
Проследив взглядом в указанном направлении, Фламбо увидел дом, стоявший перед фермой, но почти полностью скрытый купами деревьев и потому до сих пор не замеченный им. Домик был неказистый и располагался довольно далеко от набережной, однако его кричащая отделка наводила на мысль о том, что здание являет собой такую же часть местных художественных изысков, как курортная эстрада, миниатюрные садики и скамейки с изогнутыми спинками. Отец Браун спрыгнул с деревянного помоста, Фламбо поспешил за ним. Друзья быстро зашагали в направлении дома. Заросли деревьев поредели, и путники увидели перед собой небольшую, претендующую на дешевую роскошь, гостиницу, каких множество в местах отдыха. Подобное заведение в лучшем случае могло похвастать баром или закусочной, но уж никак не рестораном. Фасад украшали цветные витражи и блестящая облицовка, но свинцовая поверхность моря, колдовской сумрак деревьев придавали этой мишуре вид призрачный и печальный. Друзьям подумалось, что если бы в этой харчевне им и предложили разделить трапезу, то их ожидал бы бутафорский окорок из папье-маше и пустая пивная кружка, подобная тем, что идут в ход на сцене.
Впрочем, кто знает? Подойдя поближе, они заметили перед буфетом — по всей видимости, закрытым — одну из тех чугунных скамеек, что украшали садовые дорожки, но эта была намного длиннее и стояла у фасада дома. Вероятно, ее вынесли сюда для того, чтобы посетители могли, сидя на открытом воздухе, наслаждаться видом на море, хотя в такую погоду желающих провести время на воздухе сыскать нелегко. И все же на круглом столике, придвинутом к скамейке, стояла бутылка шабли, а рядом с ней тарелка с изюмом и миндалем. Темноволосый молодой человек с непокрытой головой сидел за столиком и смотрел на море. Фигура человека поражала своей неподвижностью.
На расстоянии четырех ярдов незнакомец мог сойти за восковую фигуру, но едва путники приблизились к нему на три ярда, он подскочил, точно чертик в табакерке, и произнес весьма учтиво, но тоном, не лишенным достоинства: