Страница 26 из 38
— Постараюсь! — улыбнулась ассистентка.
Тебе это не составит большого труда. Тем более что прием достаточно хорошо отработан.
«Лана, первый вопрос, после того, как назовешь себя: «Какую организацию вы представляете?» — запищал в левом ухе голос Лени Циркалина, руководителя бригады аналитиков.
Главушин переключился на соседний канал. Вечерние новости — не главное. Есть еще время для монтажа и подчисток. А вот Игра…
Лана подошла к монахам, что-то сказала. Оператор заметался вокруг нее с трехголовой, словно Змей Горыныч, экстрамерой на плече. Черная шевелящаяся масса скрыла соблазнительную полупрозрачную блузку, колыхнулась вправо, и стали видны открытые двери. А возле них — два дюжих молодца в зеленых майках и зеленых же круглых шапочках без козырьков.
Они и не подумали отойти от входа. А на Лану даже не взглянули.
«Зах, вход блокирован», — беззвучно сообщил через телеочки Главушин, ускоряя шаг.
«Как блокирован? Десять минут назад там были только монахи, а они не посмели бы»…
Все-таки слабоват Захар для ведущего. Пугается по каждому пустяку…
«Вызываю наряд!»
«Отставить. Поздно. Попробую сам».
Филипп сместился вправо, так, чтобы темная колышущаяся масса заслонила его от тех, перекрывших вход.
Здание большое, должны же у него быть еще подъезды?
Затемнив очки и взлохматив волосы, Главушин с быстрого шага перешел на бег, а приблизившись к толпе, спуртовал. Обогнул монахов, резко затормозил у дверей.
— Ребята, быстро! Они пробиваются со служебного входа, нужна подмога!
— Где это? — встрепенулся рослый широкоплечий парень, отлипая от косяка настежь распахнутой двери. Второй, подозрительно прищурившись, готовности броситься на помощь не выказал. Лишь спросил сквозь зубы:
— Кто «они»?
— Рядом, за углом! Быстрее, не то упустим! — прикрикнул на мямлю-второго Главушин и, ухватив за майку на животе, потянул прочь от заветной двери.
— Бегите, я сейчас! — молниеносно изменил он направление движения на противоположное, как только путь внутрь здания оказался открытым.
Где же лифты? Кажется, слева за колоннами. Если на первом этаже ни одного, нет — бегом на аварийную лестницу.
К счастью, двери одной из кабин оказались открытыми, благообразный старичок с жиденькой седой бородкой пытался втолковать автомату, что ему нужно подняться на «соок сестой этас», не догадываясь просто набрать код на клавиатуре.
Главушин вскочил в лифт, скомандовал: «Тридцать шестой, срочно!» — и лишь после этого оглянулся. Трое парней в зеленых майках только-только, мешая друг другу, ввалились в двери.
«Кто не успел — тот опоздал», — вспомнил Филипп древнюю пословицу и улыбнулся.
Перед отделанной голубым пластиком дверью лаборатории прогуливались двое блюстителей. Прямой эфир — это вам не что-нибудь, мало ли какой сумасшедший задумает вразумить человечество, наставить на путь истинный. Во время пятой Игры не уследили, один чудак влез-таки в фокус экстрамер и начал, размахивая руками, кричать: «Люди! Вы все умрете! Слышите! Вы все, все умрете! И я тоже умру!» Решил, бедолага, поделиться с миром сделанным накануне открытием…
Один из блюстителей лениво взглянул на карточку-пропуск, дружелюбно махнул рукой: «проходи!»
— Там, внизу, пикет и демонстрация каких-то монахов. Как бы не произошло чего… — счел своим долгом предупредить Филипп.
— Знаем, знаем. Не волнуйтесь, все необходимые меры приняты. На входе наши люди, никого постороннего они не пропустят.
— Да нет там ваших! В зеленых майках стоят, а ваших… — Это они и есть. Сержант уже сообщил, что вы прошли, — ухмыльнулся блюститель с тремя восьмиконечными звездочками на погонах.
— Позаботьтесь, чтобы они провели наверх мою ассистентку и оператора, — хмуро полупопросил-полуприказал Главушин.
— Не волнуйтесь, Филипп Иванович, делайте свое дело. А нам оставьте наше, — развязно посоветовал второй блюститель, распахивая перед Главушиным дверь.
По сравнению со вчерашним днем, когда прошла генеральная репетиция, здесь ничего не изменилось. В центре большого зала — экспериментальная установка, похожая на огромного паука, небольшое возвышение перед нею, несколько передвижных экстрамер в разных точках большого зала, скучающие операторы в углу…
Вольняев, бледный и торжественный, в сером безукоризненном костюме, нервно прохаживался вокруг своего детища, сцепляя и расцепляя за спиной длинные чуткие пальцы.
Великий экспериментатор…
А рядом с ним, невидимо передвигая ноги под длинным темным одеянием (кажется, ряса называется?), плыл юный монах с нежным девичьим лицом.
Уж не он ли так ловко обработал нобелевского лаурета? Да нет, слишком молод… Хотя…
Миша Деловеев, главный оператор, пулей вылетел откуда-то слева, завопил, размахивая руками!
— Что же ты?! Три минуты до выхода! А где Руслана?
— Сейчас подойдет, Ты, главное, не волнуйся. Вначале крутится десятиминутная запись, Так что все будет хорошо, и мы поженимся.
— А что старик кочевряжится, знаешь? Свадьба может расстроиться!
— Знаю, знаю. Включай свои тарахтелки, начинаем. Пожав плечами — дескать, мое дело маленькое, экстрамеры
я включу, а ты выпутывайся как знаешь, — Деловеев засеменил в угол к операторам, Филипп подошел к Вольняеву со всей доброжелательностью, на которую только был способен, протянул руку:
— Здравствуйте, мэтр! Рад вас видеть!
После короткого рукопожатия Алексей Вадимович резко отдернул руку, поманил ею, на мгновение оглянувшись, молодого монаха. Тот подошел. Быстро, но все-таки подошел, а не подбежал.
— Познакомься, это отец Тихон, мой духовник. Что, не ожидал? Я, представь себе, тоже. Думаешь, сдурел на старости лет? Ну и думай. Неисповедимы пути… Мы с тобой давно уже не встречались, поэтому ты не знал.
— Уж не вы ли так скверно повлияли на Алексея Вадимовича? Срыв Игры — удар не только по передаче, но и по репутации академика и нобелевского лауреата.
Смотрит светлыми детскими глазами и молчит. Икону из себя изображает.
— О моей репутации вам беспокоиться не следует, — воинственно задрал бороду Вольняев. — Я сам о ней… не беспокоюсь. Потому как всю жизнь полагал: заботиться нужно о мыслях и делах, а не о репутации.
Да, переубедить его будет непросто. Скорее всего невозможно. Но эксперимент должен состояться в любом случае. В любом.
— Я все-таки не понимаю, что произошло. Еще вчера вы, Алексей Вадимович, радовались, простите, как ребенок, что вновь добились права на Игру. А сегодня вдруг…
— Не вдруг, — невежливо перебил Главушина Вольняев. — Сомнения у меня были и раньше, И я высказывал их, если помните. Причем неоднократно.
— Совершенно верно. Дважды вы предлагали превратить генеральную репетицию в премьеру. Но это противоречит самому духу Игры с бесконечностью. Я вынужден напомнить: во время наших передач у экстравизоров собирается по два- три миллиарда зрителей не для того, чтобы узнать очередную научную новость, но во имя соучастия в ее рождении, сопереживания с экспериментатором. Во время наших передач каждый, подчеркиваю, каждый экстразритедь чувствует себя ученым, выпытывающим, вырывающим у матушки-Природы ее очередную тайну…
«Фил, передача началась! Через десять минут прямой эфир!» — пропищало в левом ухе.
— …И вы хотите лишить миллиарды людей, с нетерпением идущих сейчас начала эксперимента, радости соучастия в нем? Передача уже началась. Прямое включение через десять минут. Давайте займем наши места. Вы тоже хотите поучаствовать?
Главушин мягко взял обоих за рукава (один жестко-серый, другой мягко-черный) и решительно повел к столику.
Видите, как я покладист? И смел к тому же. Открыть дверь в «прямой эфир» незнакомцу — на это способен далеки не каждый ведущий! Но монах, конечно, откажется. Потомучто выставиться на всеобщее обозрение без единой репетиции — самоубийство!
Отец Тихон кротко наклонил голову.
— Благодарю вас. Я постараюсь убедить экстразрителей в пагубности этой дьявольской затеи.