Страница 3 из 25
А лучше всего Патрис помнил озеро. Красивое озеро глубокого синего цвета. Большое, окруженное лесом, это озеро рождало в нем упоительное ощущение: казалось, оно существует только для него одного.
Патрис помнил, что сестру поместили на первом этаже, на старом раскладном диване, а им с родителями досталась большая комната наверху, рядом со спальней тети Мишлин. Он помнил, что погулять в первый день не удалось, потому что был уже поздний вечер. Пришлось сидеть в доме и смотреть, как мама и тетя Мишлин стряпают ужин. Отец тем временем выгрузил багаж из машины и перенес в дом — вещи Лоранс к ней на первый этаж, а их скарб наверх.
Патрис помнил, что уже в тот вечер разглядел дом на другом берегу озера и спросил тетю Мишлин, кто в нем живет. И он хорошо помнил, что вопрос пришлось повторить несколько раз, потому что тетя будто не слышала его. Наконец она все же ответила:
— Никого там нет, в этом доме. Жил раньше рыбак с семьей, да только они уехали, уж много лет как.
— А почему теперь там никто не живет? — спросил Патрис.
— Да кому нужен домишко у озера? Места здесь глухие, от всего далеко.
— А ты? Ты-то ведь живешь в доме у озера?
Тетя Мишлин вымученно улыбнулась и ответила не сразу.
— Я люблю это озеро.
Патрис помнил, как стемнело, — это была первая в его жизни ночь вдали от города. Впервые он видел за окнами такую непроглядную тьму — как будто стекла замазали тушью. И эта тьма сгущалась вокруг дома, на опушке леса и у берегов озера, там, куда не достигал свет лампочек.
Патрис помнил незнакомые звуки, к которым он прислушивался, пытаясь уснуть. Что-то скреблось в стены, шуршало, он не мог понять, что это.
— Ничего страшного, это ночная живность, грызуны всякие, насекомые, не бойся, — сказал ему отец.
Патрис помнил, что вскоре он услышал, как родители задышали ровно и глубоко, и помнил, как ему подумалось, что теперь, когда они уснули, он остался совсем, совсем один и что такое одиночество, наверно, мало чем отличается от смерти.
И еще ему подумалось, а смогла ли уснуть его сестра, одна внизу, у самого окна, выходившего прямо на черные деревья, но потом он решил, что все равно, раз она ничего не понимает, то и бояться ничего не может.
На какую-то секунду он позавидовал Лоранс.
Патрис помнил, что, за секунду перед тем как уснуть, он услышал звуки, доносившиеся из спальни тети Мишлин.
Как будто приглушенные рыдания.
И ему подумалось, что тетя Мишлин, верно, не так уж любит это озеро.
3. Кати
Кати не любила Патриса, он это знал, и она знала, что Патрис это знает. И пусть знает, ей плевать. Пусть хоть вообще исчезнет с лица земли — ей на него плевать. Такие, как Патрис, для нее — человеческий планктон, второй сорт, низшая форма жизни. Она училась на третьем курсе психологического и, если бы дала себе труд подумать, наверняка нашла бы ученые слова, чтобы его описать, но думать было неохота, и она попросту характеризовала Патриса как «ничтожество».
Вдобавок она его застукала: когда они пришли на встречу, он ссал на колесо машины Джей-Си.
Мало того, что ничтожество, так еще и противный.
И потом, она подозревала, что Патрис хочет ее трахнуть. Ее все хотели трахнуть. Кроме, разве что, педиков… Да и то, она была уверена, что с ее-то фигурой сумела бы завести любого педика. С ее фигурой она кого угодно сумела бы завести… Даже девчонок.
Даже зверей.
Садясь в машину, она нарочно выгнулась: пусть-ка Патрис посмотрит на ее попку и попускает слюни, — а потом посмотрела на него так, как она умела, чтобы под этим ее коронным взглядом он ощутил себя самым что ни на есть ничтожеством. Никого не спрашивая, она уселась на переднее сиденье рядом с Джей-Си. В конце концов, Джей-Си — ее парень, а это машина Джей-Си, так что… И вообще, она делает что ей хочется.
Джей-Си… Джей-Си… Джей-Си… Именно такого парня она искала все эти годы. Красавчик и при деньгах. К тому же потрясающий любовник, что еще нужно? С ума сойти, сколько дур мечтают о «большой любви», о «гармонии», скольким парам нужен какой-то там «диалог» — при мысли о них на ее лице всякий раз появлялась презрительная улыбочка. Джей-Си — отличный экземпляр для ее коллекции трофеев и гарантия комфортной жизни.
Кати поглядывала на дорогу, на убегающие деревья, на стену леса… Скучное зрелище. Кати вообще не любила деревню. За городом она была в последний раз, когда они с родителями ездили кататься на лошадях. Вернулась, искусанная комарами — все ноги в прыщиках. Деревня представлялась ей формой культурной отсталости. Вернее, даже противоестественным движением вспять: ведь развитие человечества предполагает переход из полей в интерьеры Филиппа Старка и ни в коем случае не наоборот. Но Джей-Си сказал, что захватит «все для расслабухи»: травку, кокаин, экстази. В деревне, по крайней мере, никто не помешает ловить кайф сколько вздумается.
Хотелось надеяться, что пресловутый дом Патрисовой тети окажется со всеми удобствами.
Кати обернулась к Патрису. Он смотрел в окно с отсутствующим видом и показался ей как никогда похожим на тюленя: толстые щеки, круглые глаза, жирно блестящая кожа.
— Патрис, — спросила она, — а почему ты не взял с собой свою девушку?
Патрис поднял голову и залился краской.
— Я… у меня нет девушки…
— Ну как же… Все парни обзаводятся девушками на первом курсе…
Патрис заерзал на сиденье и попытался улыбнуться.
— Я много занимался…
— Жаль… — вздохнула Кати с притворно сокрушенным видом. — Скажи, Джей-Си, правда, жаль?
— Очень жаль, — кивнул Джей-Си.
Патрис вдруг привстал.
— Здесь надо свернуть, — сказал он, — сразу после подъема.
— Прямо в лес, что ли?
— Да, по проселочной дороге.
Все посмотрели на дорогу, почти тропу, которая отлого спускалась в лесную чащу.
— Ты уверен, что по этой дороге мы приедем к какому-то дому?
— Да, к дому и к озеру.
— Надо было взять отцовский внедорожник, — хмыкнул Джей-Си, поворачивая.
И машина покатила вниз.
4. Ивана
Ивана согласилась поехать ради Марка, чтобы сделать ему приятное. Она не любила такие «молодежные» уик-энды: слишком хорошо знала, чем они обычно заканчиваются, да и какой интерес не просыхать с утра до вечера за разговорами час от часу бессвязнее. Уж если на то пошло, думала она, почему бы не заняться этим в чьей-нибудь квартире. По крайней мере, можно уйти домой, когда захочется, не надо ни от кого зависеть и рассчитывать на трезвую голову дегенератов вроде Джей-Си.
А он дегенерат и есть. Для Иваны все эти элитные сынки имели в своей родословной столько эндогамных союзов, что о хорошей наследственности и речи быть не могло. Привычки богатых и облеченных властью не изменились со времен средневековья: олигархи, финансисты, «золотая молодежь» и прочие шестеренки машины капитализма по-прежнему ищут себе пару в своем кругу и чураются «плебса». Вот и получаются такие уроды, как Джей-Си. С виду хорош, сытый и смазливый, носит свитера из шотландской шерсти, ездит в шикарных машинах… А душа-то насквозь гнилая… Только дегенерат способен промотать за вечер столько, сколько она получает за месяц, работая четыре вечера в неделю официанткой в псевдоитальянском ресторане. Ей-то родители не помогают. Ее матери самой бы кто помог — она не может ни завязать с пьянкой, ни заплатить по счетам, ни даже сама заполнить бумаги на социальное пособие… Все это лет с двенадцати делала за нее Ивана.
А отец… Отец… Насколько она знала, он был жив-здоров и работал «втемную» в Канаде в каком-то итальянском ресторане. Да, и он тоже, просто семейное проклятие какое-то.
Ивана была зла на весь свет. Зло думала, зло училась, зло добивалась успеха. Вот уже два года она — самая блестящая студентка юридического факультета. Учеба для нее была, ни больше ни меньше, шансом на выживание.
Когда «тойота» катила по проселку через лес, Ивана повернулась к Марку. Они встречались уже год, и никогда еще ей не было так хорошо с парнем. Красавцем Марка не назовешь, но обаяние в нем просто убойное. Какой-то магнетизм, от которого у нее с первой минуты снесло крышу… и еще в нем привлекала почти женственная нежность… Она не понимала, как Марк мог дружить с этим придурком Джей-Си, но поклялась себе, что не станет «девчонкой, которая ссорит своего парня с друзьями». Роль не по ней.