Страница 39 из 42
— Как тебя зовут? — донеслось из порозовевшей темноты, — Ты знаешь, как тебя зовут?
— Да, — ответил я, всплывая на поверхность. Поверхность качалась, как незакрепленная опалубка.
— Отвечай, если слышишь. Тебя зовут Георгий?
— Да.
— Тебя зовут Юрий?
— Да.
— Сознание не включалось. Его зовут Владимир, — сказали сбоку уверенно. — Владимир Коморин. Танкист. Подбили из гранатомета.
— Тебя зовут Володя, — голос звал настойчиво. Голос был очень близко. — Володя, ты очнулся? Ты слышишь?
— Да.
Они все-таки достучались до меня.
Потом я спал, отсыпался за все прошлое и на пять лет вперед.
Потом с меня сняли повязку, и я впервые увидел себя в зеркале. На это, пожалуй, не стоило смотреть: весь в бинтах. Но глаза целы. Когда снимут бинты, мне обещают сделать лицо. Пересадят кожу, вылепят, как из глины.
— Все будет хорошо, Володечка, — говорит медсестренка, убирая зеркало подальше, на подоконник. — А поначалу, в реанимации, совсем плохой был. Имени своего не мог вспомнить. Спрашивают, как зовут, а ты отвечаешь: «Юрка». Юрка — и все. Еле уговорили.
Мне уже рассказали, что мой танк подрывался на мине дважды. А потом сгорел. Я еще успел по инерции загнать машину в арык. Командир — ничего, только ноги ободрал. Он раньше всех выбрался. Кругом палили, я был в несознанке. Ребята ждали, пока подберут. Танк горел. Потом рванул — там же боекомплект оставался. Но повезло — бетра подъехала чуть раньше. Рвануло, говорят, так, что башня отлетела.
Еще говорят, что ко мне скоро приедет мама. Володина мама, не моя. Но я не стану все-таки огорчать ее. Я уже решил: просто съезжу как-нибудь домой, к своей маме.
Еще говорят, что ребят выводят из Афгана. Война кончилась. Все войны кончились.
А может быть, все не так. Я еще ничего не знаю в этом мире. Меня выдернули в реанимации с того света, как фокусник в цирке выдергивает за уши кролика из черного цилиндра.
Я рад, что глаза не выгорели. Уж лучше без лица.
Я вижу окно, тумбочку, на тумбочке часы, которых у меня никогда не было, — опаленная «Сейка» без ремешка. Ребята передали их вместе со мной, сгоревшим. Ремешок истлел прямо на руке. Выше кисти сейчас круглый ожог. Браслетом. И еще на тумбочке зажигалка. Это моя зажигалка. Она похожа на маленькую рукоять меча.
Боже, ты дал мне силу, дай мне разум.
Агата Кристи
ЧЕГО СТОИТ ЖЕМЧУЖИНА
Рассказ
День выдался утомительный. Из Аммана экскурсанты выехали рано утром, хотя уже тогда было очень жарко даже в тени, а в лагерь, находившийся в самом центре Петры, городка фантастических и одновременно нелепых красных скал, вернулись, когда уже сгущались сумерки.
Их было семеро: мистер Кэлеб П. Бланделл, преуспевающий американский магнат, довольно тучный мужчина; его темноволосый и симпатичный, хотя и несколько молчаливый секретарь Джим Херст; сэр Доналд Марвел, член парламента, усталый с виду английский политик; доктор Карвер, всемирно известный археолог; полковник Дюбоск, галантный француз, приехавший в отпуск из Сирии; мистер Паркер Пайн, внешность которого нисколько не говорила о роде его занятий, зато создавала атмосферу истинно британской солидности; и, наконец, мисс Кэрол Бланделл, хорошенькая, избалованная и исключительно уверенная в себе, как и подобает молодой особе, оказавшейся единственной представительницей слабого пола в мужской компании.
Облюбовав палатки или пещеры для ночлега, сели обедать под большим шатром. Речь зашла о политике на Ближнем Востоке. Англичанин высказался осторожно, француз — сдержанно, американец — глуповато. Археолог и мистер Паркер Пайн вообще промолчали, предпочитая, как и Джим Херст, роль слушателей.
Затем заговорили о городе, в который приехали.
— Как тут романтично! Просто слов нет! — мечтательно протянула Кэрол. — Только представить, что эти… как их там?.. набатеи жили здесь давным-давно, чуть ли с незапамятных времен.
— Да ну, что вы, — мягко возразил мистер Паркер Пайн. — А вы что скажете, доктор Карвер?
— О-о, тому всего каких-то жалких две тысячи лет, и если рэкетиров можно представлять в романтическом свете, тсгда то же самое можно сказать и о набатеях. Я бы сказал, это была банда богатых мерзавцев, которые вынуждали путешественников пользоваться их караванными путями и рьяно следили за тем, чтобы все другие пути были небезопасны. Петра была сокровищницей нажитого нечестным путем добра.
— Выходит, по-вашему, они обыкновенные грабители? — спросила Кэрол. — Обыкновенные воры?
— «Вор» — не столь романтичное слово, мисс Бланделл. Оно наводит на мысль о мелкой краже. «Грабитель» же подразумевает более широкое поле деятельности.
— А современный финансист? — с озорным огоньком в глазах подбросил мистер Паркер Пайн.
— Это по твоей части, пап! — сказала Кэрол.
— Человек, который делает деньги, приносит пользу человечеству, — нравоучительно произнес мистер Бланделл.
— А человечество, — пробормотал мистер Паркер Пайн, — так неблагодарно.
— И вообще — что такое честность? — вопросил француз. — Это нюанс, условность. В разных странах ей придают разное значение. Вот араб, например, не стыдится воровать, не стыдится лгать. Для него лишь важно, у кого он ворует и кому — лжет.
— Да, это лишь точка зрения, — согласился Карвер.
— Что демонстрирует превосходство Запада над Востоком, — сказал Бланделл. — Вот когда у этих бедолаг будет образование…
— Вы знаете, все это — вздор, — вяло включился в разговор сэр Доналд. — Ребят учат массе никому не нужных вещей. Я же хочу сказать, что ничто не в состоянии изменить нас.
— То есть?
— Ну, я хочу сказать, например, что вор всегда останется вором.
На мгновение воцарилось гробовое молчание. Затем Кэрол возбужденно заговорила о москитах, отец поддержал ее.
Сэр Доналд, несколько озадаченный, повернулся к своему соседу, мистеру Паркеру Пайну:
— Похоже, я что-то ляпнул, да?
— Любопытно, — сказал мистер Паркер Пайн.
Если и произошло короткое замешательство, один человек совершенно его не заметил. Археолог сидел молча, с каким-то мечтательным и отсутствующим взглядом. Когда наступила пауза, он вдруг заговорил:
— Вы знаете, я с этим согласен — во всяком случае, с противоположной точкой зрения. Либо человек в основе своей, честен, либо — нет. От этого никуда не уйти.
— По-вашему выходит, что честный человек, не устояв перед неожиданным искушением, не может превратиться в преступника? — спросил мистер Паркер Пайн.
— Это невозможно! — заявил Карвер. Мистер Паркер Пайн вежливо покачал головой.
— Я бы этого не сказал. Видите ли, следует учитывать великое множество факторов. К примеру, предел стойкости.
— А что вы подразумеваете под этим своим пределом стойкости? — заговорил впервые молодой Херст. Голос у него оказался глубокий и приятный.
— Человеческий мозг устроен так, что может выдержать какую-то определенную нагрузку. Подчас достаточно пустяка, чтобы ускорить кризис, который и превращает честного человека в нечестного. Вот почему большинство преступлений нелепы. И причиной их, в девяти случаях из десяти, и является то самое пустячное перенапряжение — та самая последняя капля, которая переполняет чашу терпения.
— Вы уже ударились в психологию, друг мой, — заметил француз.
— Будь преступник психологом, из него бы получился такой преступник! — сказал мистер Паркер Пайн. Он с любовью поразмышлял над этой идеей. — Если подумать, по меньшей мере девять человек из десяти можно заставить, применив соответствующий стимул, действовать так, как вам того хочется.
— Объясните, будьте добры, что вы имеете в виду! — вскричала Кэрол.
Возьмем пугливого человека. Прикрикните на него погромче — и он повинуется. Или возьмем несговорчивого. Отпугните его от пути, противоположного тому, которым, как вам хочется, чтобы он пошел, и можете не сомневаться в успехе. Наконец, самый распространенный тип — тип людей, поддающихся внушению. Это те, которые видели автомобиль, потому что они слышали рожок автомобиля; которые видят почтальона, потому что слышат грохот почтового ящика; которые видят нож в ране, потому что им сказали, будто какого-то человека пырнули ножом; или которые услышат звук выстрела, если им скажут, что кого-то застрелили.