Страница 76 из 82
— Нет-нет, мне для Кешки одну вещь надо посмотреть.
* * *
Какие же они были разные — улыбчивая синеглазая Ирина с пепельными волосами до плеч и меланхоличная Вероника с короткой стрижкой каштановых волос и глазами цвета морской пучины. И какие же они были одинаковые — как будто две сестры, одна из которых унаследовала черты отца, другая — матери. Но главное было не в этом. Они были настоящие. Они были такими, какими должны быть женщины нашей планеты и каких почти не встречал на своем пути Виктор Степанович Шахов.
В комнате спал крепким сном Иннокентий Славин, отмытый после тяжкой дорога и накормленный черной икрой. Иногда он вскрикивал во сне, и тогда Ника с Ириной срывались с места и бежали из кухни в комнату, но Кешкино лицо снова было безмятежным, и уголки губ подергивались в сонной улыбке. Ника подходила к окну и подолгу смотрела по сторонам, как будто ожидала, что оттуда, с улицы, может снова придти опасность.
Шофер Митя спал в кресле, свесив набок голову, скрестив на груди огромные руки.
— Да вы не беспокойтесь, товарищ Славина,— просыпался он при каждом появлении Ники,— тут стена отвесная, балконов в доме нет, у вас шестой этаж, никто не полезет.
Старший лейтенант Горелик, сменивший муровских сержантов, нес службу у подъезда.
Виктор Степанович снова и снова перечитывал правительственные шифрограммы, датированные семнадцатым и восемнадцатым августа 1991 года:
«Совершенно секретно. Входящая шифрограмма. Членам Кабинета Министров СССР. Лично.
В связи с чрезвычайной обстановкой, сложившейся в стране, и соскальзыванием советской экономики к распаду, на 17 августа с. г. в 17 часов назначено внеочередное заседание Кабинета Министров СССР. Ваша явка обязательна. Премьер-министр СССР Павлов В. С.»
«Прошу объяснить причины неявки 17 августа...»
«Прошу явиться 18 августа с. г. на экстренное заседание... в связи с возможным введением чрезвычайного положения... лично проинформировать меня о состоянии дел в Вашем министерстве...»
«Согласно своему постановлению от 17 августа, Кабинет Министров СССР собирает сведения и готовит списки злостных экстремистов и саботажников из числа ведущих специалистов министерств и ведомств, мешающих проведению экономических реформ и подлежащих возможной изоляции. Прошу подготовить подробный список по Министерству экономики СССР в количестве 20— 30 человек.
Премьер-министр СССР Павлов В. С.»
Затем шла личная записка Павлова:
«Уважаемый Виктор Степанович! Что стряслось, не заболели ли Вы? Почему не явились на экстренные заседания? Мы обсуждали Вашу докладную записку о кризисе в народном хозяйстве. Товарищи Янаев, Бакланов, Крючков и я с вниманием отнеслись к Вашему предложению об улучшении благосостояния народа, в частности, о проведении земельной реформы, о предоставлении всем желающим городским жителям земельных участков для садово-огородных работ в размере до 0,15 га. Я Вам звонил, но Вас не было ни на работе, ни дома. Жду Вас у себя в Кремле. Вы даже не представляете, как близки сейчас Ваши планы к осуществлению. Перестройке конец. Мы берем власть в руки. Предстоят горячие дни. Крепко жму руку. Ваш Павлов».
Дьявольщина какая-то! Наваждение. Кошмарный сон. Что задумал этот козел Павлов? Они, эти Павловы, Янаевы, Крючковы не только не в состоянии сделать жизнь народа лучше, у них продовольствия только на десять дней! Это-то он, министр экономики, знал точно по долгу службы. И этот Павлов берет на себя такую ответственность... Но впрочем, он сам, Шахов, уже бывший министр. Он уже давно не испытывал такого унижающего бессилия. Хотелось схватить автомат, винтовку, берданку какую-нибудь и палить в павловых, пуго, крючковых...
Шахов подошел к иконному календарю, подаренному Нике одной эмигранткой-туристкой. Завтра День Преображения Господня! В этот день Иисус вызвал своих учеников и показал им Царство своих страданий...
Эти люди из триады — партии, КГБ, военно-промышленного ведомства — задумали что-то страшное. Может быть даже военный переворот?! «Конец перестройке! Горячие денечки!» Нет, победы у этих людей не будет. Он хорошо знает их, они — авантюристы, но очень нерешительные авантюристы. Не умеют правильно разобраться в ситуации, не знают собственного народа. А наши люди уже не те, что были при Сталине, при Брежневе...
На лестничной площадке послышались оживленные голоса и компания во главе с начальником МУРа полковником Романовой заполнила собой малогабаритную квартиру Славиных. Объем ее еще более сократился, когда Турецкий внес большую коробку с загадочным содержимым, Моисеев взгромоздил на кухонный стол ящик с голландским пивом, а Меркулов — сумку с продуктами. Обитатели квартиры с недоумением наблюдали, как на столе появлялись яства, не понимая, по какому случаю предполагается пиршество. И только Кеша правильно оценил обстановку, направился прямо к принесенной дядей Сашей коробке и спросил с замиранием сердца:
— Это мне?..
— Точно, тебе. Давай я развяжу,— сказал Турецкий.
— Я сам! — крикнул Кешка, а Турецкий, оставив мальчика наедине с подарком, подошел к Ирине.
— Ириша... Ты даже на меня не смотришь. Ты на меня сердишься? Или тебе очень противно видеть мою страшную рожу?
Он растерянно провел рукой по бритой голове.
— Нет. Я просто боюсь, что буду очень громко смеяться,— сказала Ирина и действительно расхохоталась.— У тебя только нос прежний, а все остальное как у пациентов доктора Франкенштейна!
Она схватила его за нос и притянула к себе, им хотелось сказать друг другу все не сказанные раньше слова, но тут раздался оглушительный рёв, словно стадо слонов шло на водопой. Иннокентий Славин дул что есть мочи в огромную, отливающую золотом трубу.
* * *
— Я должен немедленно звонить Президенту в Форос, в Крым, где он сейчас отдыхает — сказал Виктор Степанович и направился к телефону.— Я надеюсь, что он не имеет никакого отношения ко всей этой гадости. Триста пятьдесят тысяч наручников! Вы понимаете, товарищи, что из всего здесь нами сказанного это самая страшная информация! Это возврат к Гулагу... Телефон не срабатывает. Странно. Очень странно. Я бы сказал — катастрофически всё странно... Константин Дмитрич, Александра Ивановна, дело в том, что я больше не государственное лицо. Этой ночью я подал в отставку, я вышел из партии и, следовательно, из её ЦК. У меня нет никаких властных полномочий...
— Вам, Виктор Степанович, грозит персональная опасность, вы не явились на их экстренное заседание, значит, вы в оппозиции. В вашей квартире то ли засада, то ли обыск. Вам надо скрыться. Я не знаю, есть ли у нас время предпринимать какие-либо легальные шаги.
— Ты, Константин, забудь на сегодня про легальность, тут не знаешь, кому верить,, вот гляньте, Виктор Степанович, это моя армия, да еще с десяток или два наберется во главе с Грязновым... Да вот же он и сам!
Шофер Митя впустил в квартиру Грязнова с Васей Монаховым, подозрительно посматривая на последнего.
— Нашел вас через Горелика, то есть через его рацию. Значит, дела такие. Гончаренко я запустил к Бесу в это самое «Вече», через два часа Красниковский едет на совещание в Кремль. Вот вам запись его телефонного разговора с какой-то шишкой. Это Вася сработал.
Монахов уже включил магнитофон, из которого послышался красивый баритон подполковника Красниковского, его сменил голос, срывающийся на дискант. Беседа была короткой. Послышались гудки отбоя, и Шахов сказал:
— А ведь это ему шеф КГБ звонил, Крючков. Эти кассеты, то есть дискеты, надо действительно раздобыть любым способом.
— План такой, Александра Ивановна. От резидентуры Беса до квартиры Красниковского не менее двух часов езды. От группы слежения получено сообщение: пятнадцать минут назад Гончаренко посадили в офигительный «ягуар». Далее слежку пришлось снять, как бы не засветить Ромку. Артурчик сейчас едет в Кремль. Гончаренко получил от меня корректировку первоначального плана, он должен рассказать правду Бесу: Биляша убил Артур, и он же присвоил сумку. Предлагаю устроить тотальный обыск в квартире Красниковского, надо найти эти дискеты, не иголка ведь. Давайте нам Турецкого, мы втроем это проделаем.