Ящик Пандоры

— Саша, не распаляйся. Вон там иностранцы любопытствуют, думают, что русские сейчас друг другу в глотки вцепятся.

— Нет, я все-таки хочу ответить на не заданные тобой вопросы. У Сатиных не был более года. Мама сама изредка заезжает ко мне. Причина? Давно понял, он в деле. Но ничего конкретного не знаю. Не пытался узнать. Ты вправе спросить: почему не сообщил куда следует? На это отвечу: извини, но я не Павлик Морозов. Знаешь, не нравится мне закладывать. Одно дело вести следствие — это моя работа. Другое — доносить на других. Обещал ли я Сатину содействие? Нет. Оказывал ли ему какие-либо услуги? Нет. Ты прекратил дело — скажу откровенно, я рад за мать. Ты удовлетворен?

— Я, наверно, сам кретин, Саша, если ты меня так понял. Я тебя очень прошу, не ори на меня, лучше дай по морде, потому что я хочу тебе сказать до конца, что мне заявил этот фигурант. Я хочу знать, откуда ветер дует.

— Давай, Костя, валяй.— Турецкий заглянул в чашечку, но там было пусто.

— Да, надо еще попросить.

Но усатый мужик уже нес новую замаскированную порцию коньяка и дымящиеся шашлыки.

— Так что там твой фигурант? Да ты не беспокойся, ты мне аппетит не испортишь!

— Он сказал примерно так: Турецкий ездит на красивой машине и спит с красивой женой своего начальника. Только почему-то всё это было во множественном числе... Ну вот. Теперь у тебя такое лицо, что лучше бы ты на меня орал. Я понимаю это так: «а какое тебе дело до того, с кем я сплю». Так?

— Именно.

— А вот какое. Наш президент вроде любопытной Пандоры — открыл запретный ящичек, а оттуда всякая нечисть поперла. Назвали это гласностью. Теперь всем известно, что бывший генсек был вором, бывший министр внутренних дел расхитителем, а бывший генеральный прокурор — взяточником. А где гарантия, что новые сильные мира сего не воры и не .взяточники? Они ведь на этой же земле родились, в тех же партшколах учились, под началом того же генсека сделали свою карьеру... Что ты на меня так смотришь? Думаешь, выпил я и несу чепуху? Нет, Саша, дело в том, что социализм скомпрометировал себя как система. Систему надо ломать, а нас призывают ее укреплять. Перестройка в рамках социализма! Это же изначально абсурдная посылка!.. По-моему, мне надо выпить крепкого кофе, Саша.

Серафима принесла две чашечки кофе, чем распалила Меркулова до неузнаваемости.

— Пока КПСС у власти, ни хлеба, ни свободы в стране не будет. Пока КПСС у власти, национального, освобождения не жди. Только власть, облеченная доверием народа, сможет наконец провести земельную и все другие реформы. А для этого, многоуважаемый Александр, нужно, всего ничего — запретить любезную компартию на территории всей нашей страны. Власть надо передать избранникам народа. Во всех республиках. В России — Ельцину и его ребятам. Но дело это — смертельное. Вот увидишь, комвласть еще совершит такое, что и Гитлеру с Гиммлером не снилось.

— Все это здорово, Костя. Правильно ты сказал. Я поддерживаю тебя на тысячу процентов. Но сначала о том, какое отношение к ящику Пандоры имеет моя сексуальная жизнь?

— Никакого! Абсолютно никакого!

— Тогда при чем здесь красивые жены начальников во множественном числе?

— А-а, во множественном! Ну да, я немножко удалился от темы... Так вот, обнаруживается тенденция — скомпрометировать следствие, развалить дело. Но если это клевета...

— А если не клевета? Если Валерия Зимарина, жёна прокурора города Москвы, моя любовница? Если точнее, то была таковой несколько месяцев тому назад. Как это может скомпрометировать следствие? Развалить дело? Тем более, которое ведешь ты, а не я? Если и есть моя вина, то только перед Ириной, а на чистоту наших рядов мне плевать!

— Валерия?!

— Ну вот, Костя, теперь новое дело — почему Валерия, а не принцесса Диана!

— Валерия Зимарина?! Жена вашего Мухомора?

— Да, Валерия Зимарина. Встретилась красивая женщина, я свободный человек... Да что я тебе прописные истины объясняю? Если уж так интересно знать, то все давно закончено. Мое место, кажется, сейчас занял Артур Красниковский, помощник Романовой.

— Да знаю я Красниковского — косая сажень и так далее... А кто первым... прекратил отношения?

— Костя, по-моему, ты просто много выпил.

— Ну что ты, Саша! «Много»! Я выпил очень много! Так кто первый прекратил отношения?

— Валерия. Я, по-моему, стал ее раздражать.

— Очень хорошо. Она женщина мстительная, знаешь ли...

Серафима подлетела с подносом, стала собирать посуду.

— Сима, принеси пол-литра черного кофе, пожалуйста,— простонал Меркулов,— чашечка мне все равно, что слону дробина.

Когда стороны прикончили кофейник крепкого кофе, выяснилось, что принципиальных разногласий во взглядах на жизнь у них не имеется, что одной из сторон, а именно Турецкому, давно пора жениться, другая сторона, то есть Меркулов, продолжает борьбу с жуликами всех рангов, а также могущими иметь место провокациями со стороны последних.

— Теперь все-таки несколько слов о деле Бардина,— сказал Меркулов.— Он здорово обогатился, на бирже и в своем коммерческом банке. К нему свозят мешки денег бизнесмены от спорта, от партии, от оборонки, прошлые его дружки. В его банке отмываются воровские денежки мафии и партократии, впрочем, это одно и тоже. У Бардина этот пасьянс ловко сложился. Он отмывает рубли в США, ФРГ и Италии. Используя свои налаженные связи с фирмачами, он уже организовал там совместные предприятия. На Старой площади и на Лубянке у него свои люди. А команда по борьбе с рэкетирами у него давно собрана. В ней бывшие чемпионы по боксу Лазуткин и Абрамкин, борец Тихонов...

Уже несколько раз сменились посетители за столиками «Теремка», приближалось время ужина.

— ...В материалах Бардина меня заинтересовало прекращенное дело о смерти его жены. Передавая его тебе, я, честно говоря, не надеялся, что ты его так быстро поднимешь. Зная твою дотошность, я рассчитывал на выяснение связей Бардина. Но дело Бардиной получило неожиданный оборот, у тебя есть все основания вызвать Бардина на допрос.

— Вызвал на завтра.

— Ну, тогда вроде все,— произнес Меркулов как-то неопределенно, как будто припоминал что-то. И лицо у него сделалось отрешенное.— Я возьму еще сигаретку.

Он долго курил молча, и Турецкий к нему не приставал с «Сашиными вопросами».

— Вот какая история, Саша, ты первый, кому я ее хочу поведать. Собственно, поэтому я и вызвал тебя на свидание.— Меркулов уставился невидящим взглядом в угол.— Жила в Москве многочисленная семья из старинного рода Долгоруковых. После революции бежали на юг России, а в двадцатом — за границу. Осталась в Екатеринодаре только семья Алексея Долгорукова, у них был тяжело болен грудной ребенок, дочка Наталия. Алексей вскоре умер от тифа, а жена его с дочкой перебрались обратно в Москву. Уцелевшие драгоценности были прожиты очень быстро, матери удалось устроиться машинисткой, и жизнь пошла своим чередом. В сорок пятом году Наталия вышла замуж за инженера, и мать на свадьбу подарила ей ожерелье, которое она чудом сохранила в голодные и военные времена. Ожерелье это передавалось из поколения в поколение, и его история восходила по семейному преданию чуть ли не к Екатерине Великой, которая, в свою очередь, получила его в подарок от немецкой герцогини. Кажется, оно не было очень ценным и имело изъян — от золотого листка отломан маленький кусочек. И еще была одна причина, по которой мать не могла с ним расстаться: отец Наталии, умирая, просил подарить его дочери на свадьбу — в орнаменте ожерелья была латинская буква «N». В сорок шестом году у Наталии родился сын. Одиннадцатого июля пятьдесят второго года, когда бабушка с внуком были на даче, а муж Наталии на работе, в квартиру проникли грабители. Наталия была убита...

Меркулов снова закурил и снова долго молчал.

— Ожерелье, конечно, пропало, как и многие другие вещи. Преступники найдены не были. Много времени спустя, кажется, через -год, к мужу погибшей пристал на улице Серёня-дурачок, известный всему району бедняга с синдромом Дауна. Из его завываний муж Наталии понял, что тот видел с чердака дома на противоположной стороне улицы, где Серёня обитал, всё, что произошло с его женой год назад. И что грабителя и убийцу он знает, это Мишка Кирьяк. Но человека с таким именем так никто никогда не нашел, да и показания Серёни следователи не хотели принимать всерьез. Сам Серёня вскоре закончил свои дни, попав под машину.