Страница 28 из 30
И я не покажу…
…Когда я открыл глаза – обе твари уже падали к моим ногам. В полном обалдении я – уже начисто ничего не понимая! – наблюдал торчащие у них в затылках – у того и другого – рукояти цельнокованых металлических ножей. На мои ноги и землю лилась кровь.
Потом откуда-то слева выплыл Саня – и я услышал, как валлонка в его руке с коротким стуком перерубила веревку над моими ладонями.
Я рухнул в объятия подскочившего Вадима, не понимая, умер я все-таки… или каким-то чудом жив?..
– Смотри, что у него с руками. Синие…
– Давай я разотру… Эй, девчонок там придержите, тут такое!..
– Ты ему руки сначала опусти. А то смотреть жутко…
А руки-то у меня, оказывается, есть… И болят! Ооой, как болят! Вот оно, начали пытать… свои-то, свои за что пытают, я же их не выдал, ничего не сказал! Плечи выкручивала, растягивала, сжимала, жгла и морозила беспощадная боль, и так же начинали под чьими-то пальцами болеть и запястья.
– Б-б-больно-о… – прохрипел я, не открывая глаз, потому что еще не понял, в сознании я или без. И вообще – живой или нет? Да это и не казалось важным – боль нарастала. – Ну за что?! Перестаньте, хватит… больно, не трогайте!..
– Живой, живой! Серега, Серый! Он живой!..
– Три, три, он же без рук останется…
– Дай я сменю…
– Дайте ему попить, у него губы белые…
Вода. Настоящая вода! Тоже пытка – сейчас капнут несколько капель, и… нет, поят, поят!
Я открыл глаза. Улыбающиеся физиономии окружали меня стеной – точнее, куполом, сверкающим зубами и родным. Вадим держал мою голову на коленях и массировал плечи. Арнис растирал запястья.
– Ожил!!! – заорал из-за его плеча Олег Крыгин и замахал рукой: – Живой!!!
– Ты еще рявкни: «Все сюда!», чтобы девчонки прибежали, – хрипло сказал я и облизнул губы: – Дайте еще попить, раз уж живой. И оружие с одеждой найдите, если можно.
– Уже нашли, нашли! – заорал Бэн, с широченной улыбкой сваливая возле меня мое барахло.
– А этих гадесов, – Саня, держа в руке окровавленную валлонку, хлопнул меня другой по плечу, – мы всех прикончили. Они даже из своих халабуд повыскакивать толком не успели.
– Как ты… сказал? – переспросил я.
Санек насторожился:
– А чего я сказал? Гадесов.
От уже подзабытого детского словечка повеяло чем-то таким, от чего я широко улыбнулся… а потом облегченно расплакался навзрыд. Ребята вокруг притихли сочувственно и растерянно, а я все никак не мог остановиться.
Это был последний раз, когда я плакал, на много лет вперед.
Четырнадцать лет хороши среди прочего тем, что все пережитые ужасы перестают казаться ужасными через какие-то сутки после их окончания. Если ты не свернул себе шею – вскоре ты будешь вспоминать это уже как приключение, не больше. Поэтому ночь я спал совершенно спокойно, а под утро проснулся от того, что ощутил: кто-то на меня смотрит.
Смотрела на меня Танюшка. Я вечером с ней толком и не поговорил – она держалась от меня на странном расстоянии. Другие девчонки, сидевшие в лагере, как на раскаленной плите, бросились на меня толпой, а она… словно я был ярким пламенем: хочется подойти вплотную и боишься обжечься. А я завалился спать раньше всех, едва поел.
И вот Танюшка сидит возле меня, и я неплохо различаю ее лицо, потому что уже утро.
– Я тебе зашила куртку, – сказала она, едва увидев открытые глаза и мою невольную улыбку. – Нитки и иголку у Ольки взяла… – Она пожала плечами и вздохнула. Потом сказала, глядя мимо меня: – Ты очень храбрый, оказывается, Олег. Я не знаю, кто бы еще из наших мальчишек так смог.
– Я? Как так? – искренне удивился я и вздрогнул, ярко вспомнив короткий и страшный плен.
– Мальчишки же не сразу напали на гадесов, – тихо сказала Танюшка. – Они окружили их лагерь, лежали и видели все: как тебя спрашивали, а ты отказался отвечать… чтобы нас не выдать, как настоящий герой!
«Это ты дала мне сил промолчать», – сказал я. Вернее – испугался, что сказал. Но Танюшка глядела на меня по-прежнему, и я облегченно перевел дух. Сказать такое было бы… о-го-го! А вслух я сказал:
– Да ну, герой… Ты не знаешь, как я перетрусил.
– По-моему, во всех книжках говорится, что герой не тот, кто ничего не боится, а тот, кто свой страх преодолевает, – воинственно сказала Танюшка.
– Если бы ты знала… – вырвалось у меня, но я тут же исправился: – Нет, тебе лучше никогда не знать, Тань, как это – преодолевать свой страх.
Я умолк, а сам подумал про румына. От него ничего не осталось, я даже имени не узнал… Вспомнилось, как его жарили и ели, и комок прыгнул к горлу. Я сел, скрестив ноги. Танюшка тревожно смотрела на меня, но молчала. Наверное, поняла, что я вспомнил произошедшее.
Но я уже думал о другом. Странно – «негр», допрашивавший меня, отлично говорил по-русски. И что вообще тут происходит, в конце-то концов?! Сверхжестокая глобальная игра в средневековую войну…
Я дотянулся до револьвера. Кто-то позаботился выбить пустые гильзы и снарядить оружие заново. Теперь у меня осталось двадцать четыре патрона – три полных барабана плюс еще три патрона. На три попытки самоубийства, неожиданно мрачно подумал я. Но наган-то мне – слов нет! – сослужил хорошую службу… Я поймал себя на том, что уже и не вспоминаю убитых гадесов – не до них…
Танюшка все еще смотрела на меня. Я заметил, что девчонка сильно загорела. Нет, она и до… в Кирсанове загорала, но тут загар был как у людей, постоянно живущих на свежем воздухе. Хотя – где же мы еще-то живем? На свежем воздухе…
– Чуть больше чем через месяц кончатся каникулы, – вспомнила Танюшка. – Знаешь, это будет первое первое сентября, когда я не пойду в школу.
– Ты пойдешь в школу, – мягко поправил ее я и все-таки прикоснулся к ее голому локтю. Танюшка напряглась на миг, а я ощутил, прежде чем отнять пальцы, прилив чего-то невероятно сладостного, как это бывало всегда, если я прикасался к Танюшке. Но сейчас он был намного сильнее, чем обычно, – меня буквально пробило, голова легонько закружилась… Я поспешил снова заговорить, пока это не сделали мои глаза: – В одну со мной… если не соврала все-таки. – Она улыбнулась и щелкнула меня в нос коротко подстриженным ногтем. Я сморщил нос, прикрыв глаза (радуясь, что есть повод), и продолжал: – Но чем здесь хорошо – так это тем, что мы вообще все время вместе. Даже спим… недалеко. По крайней мере не в квартале друг от друга.
Я открыл глаза. Танюшка ждала этого момента, потому что я получил еще один точный щелчок.
– Ого. – Я потер нос. – Распухает. Подуй, а?
– Я тебе не подую, я тебя вздую, – многообещающе сказала Танюшка, одним движением поднимаясь на ноги. – А сейчас пойду умываться. А ты – как хочешь.
Она побежала к ручью. Я смотрел ей вслед и улыбался.
9
Группа «Nautilus Pompilius».