Страница 27 из 61
— Подружек ждешь? — спрашивает он.
— Жду.
— Будем ждать вместе, — он усаживается поудобнее, рискуя сломать стул. — Хочу предложить свою помощь. У меня машина все же. Вместительный багажник... салон... хотя вещей у тебя, я так понимаю, — не густо, — похоже, это обстоятельство радует Кандидата; он усматривает в этом какие-то перспективы для себя. — А потом поедем кой-куда...
У меня вырывается насмешливое:
— На улицу кой-кого?
— Именно! — он улыбается, юмор иногда доходит до него, каким-то образом пробивается через бронежир.
Так за легкой перебранкой коротаем время.
Вера и Надя являются скоро и поздравляют меня. Весь театр уже знает, кому досталась однокомнатная квартира.
Подруги в житейском плане оказываются опытнее меня, хотя я знаю, что собственных квартир они еще не получали. Девочки берут ведра, стиральный порошок, ветошь, переодеваются во что-то старенькое и загружаются в кандидатский «мерседес».
Кандидат кривится, конечно, но терпит их присутствие.
А они щебечут без умолку...
Наконец дождалось мое сердце — мы приезжаем.
Квартира, само собой, хороша! Однокомнатная! Дефицит!
Я впервые обхожу свою жилплощадь, вступаю в права владения. Дышу своим воздухом, купаюсь в своем пространстве. А девушки сразу принимаются за уборку. Одна моет полы, другая — окна. Кандидат топчется в прихожей. Даже не топчется, а поджимает лапки — как кот на мокром асфальте; это потому что всюду наплескано воды.
Надя глядит на Кандидата с сочувствием, говорит:
— Люба, вы бы ехали куда-нибудь! Мы тут сами справимся...
И Вера подхватывает:
— Действительно, Люба! Пожалей молодого человека...
Удовлетворившись осмотром квартиры, я соглашаюсь с подругами: надо Кандидата уводить.
Беру его за рукав:
— Ну что, молодой человек! Поедем «кой-куда»?
Уже в машине он заводит старую песню:
— Люба, хочу тебя с мамой познакомить.
— Ах, нет! Это дело слишком серьезное! — отвечаю я первое, что приходит в голову. — К этому надо специально готовиться — а не так наскоком!
— Ну почему наскоком? Мы давно ведем этот разговор.
— Нет, нет, Вениамин, в другой раз как-нибудь. Еще представится случай. Мы ведь соседи теперь!
Но Кандидат уговаривает меня:
— Люба, я очень прошу! Это ведь тебе совсем не трудно. И, поверь, ни к чему не обязывает... Я специально ставлю на этом акцент — ни к чему. Понимаешь, я просто хочу показать маме, с какой хорошей девушкой дружу. Порадовать хочу пожилого человека. Мы покажемся ей, обменяемся парой фраз и все. Никакого официоза.
— Ну хорошо. Если только парой фраз... — наконец сдаюсь я.
И мы едем по направлению к центру.
Скоро приезжаем в красивейший из районов Петербурга; район этот я неплохо знаю, поскольку много раз прогуливалась по нему. Здесь недалеко канал Грибоедова и знаменитый храм Спаса на Крови, воздвигнутый на месте гибели государя Александра II. В одном из старинных очень престижных и дорогих четырехэтажных домов на втором этаже — семикомнатная квартира Кандидата «с мамой и двумя служанками».
Входим в подъезд, поднимаемся по широкой лестнице с массивными мраморными перилами. На лестничной площадке между первым и вторым этажами Кандидат останавливается. До меня тут доходит, что останавливается он, чтобы отдышаться. Одышку свою он не может от меня скрыть, хотя и пытается. Глядит на меня как-то виновато, тяжело переводит дух.
И проводит отвлекающий экскурс:
— Тут, Люба, мы живем недавно — года полтора. А раньше жили в «хрущевке». Дом этот непростой. Кто тут только ни обитал!.. И какой-то архитектор российский, и профессора Академии, и старой школы врачи, и даже, говорят, генерал, один из героев Шипки...
Я осматриваюсь, но, кроме лестницы и перил, ничего не вижу:
— А сейчас?
Он уже как будто отдышался:
— О, сейчас тут полнейший интернационал! Я уже познакомился кое с кем. На первом этаже — поляк какой-то, на втором, напротив меня — финн, выше — латышская семья. Еще — черные какие-то недавно появились. Не знаю, что за фирма. Но, кажется, торгуют на рынке. Деньгами сорят, подлецы...
Мы поднимаемся дальше. Я оглядываю огромные ажурные окна, богатую лепнину под потолком. Каблучки мои постукивают по стертым мраморным ступеням, стук уходит по лестнице вверх и возвращается помноженный эхом.
— Красиво! — восклицаю я. — Умели строить в старину.
Мы останавливаемся у высокой двери — она под потолок, наверное, в два моих роста. Обита дорогим черным дерматином. Бронзовая ручка с головой льва.
Кандидат открывает дверь большим ключом. Пропускает меня вперед. Но я не спешу проходить. Трогаю дверь, которая так впечатлила меня. Она очень тяжелая, наверное потому, что дубовая, — у меня едва хватает силы, чтобы сдвинуть ее.
— Какая! — говорю восхищенно.
Кандидат с улыбкой кивает:
— Эта дверь — предмет моей гордости! Ей, пожалуй, лет сто, а может, двести. Она была тут всегда. И всегда будет — несмотря ни на какие перемены в стране, во всем мире. Она переживет многие войны. Дверь эта — как символ...
Кандидат замолкает.
А мне любопытно:
— Как символ чего?
Он с любовью оглаживает дерматиновое покрытие:
— Как символ крепости, основательности. Чего еще? Ну... порядочности, благородства. — Тут он внедряется в некие философические кущи, в которых сам еще плохо ориентируется: — Эта дверь как бы между двумя мирами. Проходя в эту дверь, как бы переходишь в иное качество.
Я смотрю на него пристально, пытаюсь сообразить:
— А благородство, порядочность, о которых ты говорил... по какую сторону двери?
Кандидат делает вид, что обиделся:
— Вечно ты передергиваешь мои слова! Не можешь слушать молча? — он закрывает дверь, роется в каком-то темном шкафу, потом додумывается включить свет в прихожей. — Можешь не разуваться, Любовь (он редко называет меня так — в случаях сугубо официальных, которым сам придает повышенное значение)! Вот... надень бахилы.
Тут я замечаю — в прихожей, в коридоре до блеска натертый темный паркет. Едва уловимо — даже приятно — попахивает мастикой.