Страница 57 из 64
Фюрер посмотрел тусклым взглядом в пустоту.
— То есть нужно съездить в Вевельсбург.
— Осмелюсь заметить, здесь вы уже ничего не сможете изменить. Разве что отсрочить крах на неделю или две.
Никольский обратил внимание, что глаза Гитлера слезятся. Странно, он не настолько стар. А уж в слезливой сентиментальности его точно нельзя упрекнуть. Ужасная развалина вместо одного из самых умных и одаренных людей эпохи. Жаль, что его таланты израсходованы во вред собственному народу и людям мира.
— Я приму решение.
На этот раз фюрер колебался недолго. Может, последней каплей оказалась бомбардировка Падеборна, неподалеку от которого расположился эсэсовский замок-монастырь. После налета авиации в городе буквально не осталось целых зданий. Несмотря на прогрессирующий склероз Гитлер запомнил, что Вевельсбург — единственное место надежного контакта с верховным разумом.
Ехали долго. Кавалькада одинаковых черных «Мерседесов» растянулась чуть ли не на полкилометра. Двигались днем, так как бомбардировщики налетали преимущественно ночью. Естественно, дорогу оцепили эсэсовцы, а в вышине кружились уцелевшие «Мессершмитты» ПВО, включая вундерваффе — реактивные истребители «Ме-262».
По дороге к Падеборну фюрер усадил Никольского к себе в автомобиль. Может, хотел о чем-то поговорить, но почти всю дорогу молчал.
В конце войны Гитлер крайне редко покидал безопасные стены бункера. Он привык разъезжать по Германии хозяином, благосклонно принимая знаки поклонения. Сейчас крался чуть ли не как вор, выбирая время и маршрут исходя из обычаев англо-американской авиации, а не по своему желанию. О езде в открытой машине, как до начала Второй мировой, не было и речи.
— Да, а как вас зовут? — он неожиданно проявил интерес к персоне посланца. Вюст подробно рассказывал об искусственной амнезии Никольского. Фюрер или забыл, или решил лично уточнить.
— Не могу вспомнить. Высшие оставили мне лишь те знания, что необходимы для исполнения миссии.
— Вот как. Вы даже не можете сказать, кто вы и откуда?
— Вюст считает, что я служил в армии или полиции Венгрии или Румынии. Я не понимаю их языков.
— Можно обмерить ваш череп. В рейхе много антропологов.
— Разве это имеет значение? Я — лишь передатчик информации.
— Вы уникальны?
— Не думаю. Но, полагаю, для прибытия к вам следующего посланника потребуется время, которого у вас нет.
Гитлер надолго замолчал опять.
— Как вы переживали откровение?
— Трудно объяснить. С него, собственно говоря, началась моя нынешняя жизнь. Сначала ощущение счастья, гармонии, понимания, что обретаю ответы на мучившие меня вопросы бытия. Потом обнаружил себя стоящим на автобане перед Берлином, четко осознавая, что нужно идти вперед и связаться с руководителями Аненербе.
— Но вы достаточно хорошо знаете события войны.
— Это трудно объяснить. Мыслей почти нет. Знания приходят в голову во время разговоров с Вюстом или с вами. Например, я почти уверен, что не слышал ни про «Бисмарк», ни про «Худ». Знание всплыло, будто внезапное просветление.
Фюрер опять умолк.
Поразительная техника марсиан заставила поверить в чудеса даже параноидально недоверчивого Гитлера. Шейдеман устраивал сеансы оккультных откровений с несколькими нацистскими бонзами. Поэтому описанные ощущения совпадают с воспоминаниям фюрера.
Машины проскочили через развалины Падеборна. Можно сколь угодно обвинять командование союзных ВВС. Но главный виновник продолжающихся разрушений и смертей угрюмо сопел на роскошном черном сиденье лимузина, ни капли не сожалея о растрате расходного материала и изо всех сил стараясь спасти свою задницу, наплевав на других.
Вевельсбург, наоборот, война обошла стороной. Реставрированный средневековый замок, обросший множеством легенд, до войны был превращен в святилище СС. Треугольная крепость и сейчас обвешана красными флагами со свастикой. Дай-то бог, через несколько месяцев ни на одном здании в Германии не останется ни одного паучьего символа.
Охрана извлекла вождя из салона. Рослый штурмбаннфюрер с одной и доктор с другой стороны под локотки повели его к северной башне.
Круглый зал группенфюреров аскетически красив. Заходящее весеннее солнце осветило его, играя бликами на полированном мраморном полу, на котором выложен оккультный символ в виде свастики с двенадцатью лучами. Мы радуемся яркому солнцу на небосводе, нацисты — черному солнцу под ногами.
— Боюсь, вы не сможете выстоять ритуал на ногах, — заботливо заявил Никольский. Если мерзавец потеряет сознание от напряжения и пропустит часть откровений, получится совсем нехорошо.
Эсэсовцы установили кресло в двух метрах от карикатуры на солнечный круг. Фюрер уселся, возложив дергающиеся руки на подлокотники. Рядом изваяниями застыли врач, Борман и Бюст. Остальных Гитлер не счел достойными главного откровения.
Никольский занял позицию на противоположной стороне, закрыл глаза и замер. «Начинаем, аппаратура готова», — раздался тихий шепот Шауфенбаха, словно нацисты могли услышать голос в голове посланца.
Подручные марсианина передали Аненербе столько оккультно-мистической чепухи, что ритуал надо провести, не входя в противоречия с ранними образцами. Гитлер и врач, скорее всего, проглотят, как есть, но мог подгадить профессор, поднаторевший именно в ритуальной специфике. Никольский заранее предупредил, что в присутствии посланника контакт устанавливается гораздо проще, потому процедурная сторона будет сокращена.
Он развел руки и поднял их вверх, произнеся первый звук «ом-м-м». Он отразился от пустых стен и зажил собственной жизнью, наполняя башню гулом и едва заметной вибрацией. Медленно и торжественно, как наставляли Курт и Юрченков, начал напевную декламацию на каком-то древнескандинавском языке. Слова сплетались с гулом, усиливались, кружились по залу, обвивая колонны и таяли на потолке.
Сквозь щелку в веках Никольский глянул на немцев. Гитлер смотрел с недоверчивым скепсисом, в глазах бульдожки мелькнула заинтересованность, Вюст впитывал все детали сокращенного ритуала, а врач, выказывая полное безразличие к происходящему, тихонько щупал пульс на августейшей лапке.
Вторая стадия. Голос усилился до фортиссимо, фразы стали резкими и отчетливыми. В центре черного солнца возникло едва заметное туманное веретено, верхним концом уходящее куда-то за пределы башни. Внутри тумана замелькали вспышки крохотных звездочек.
У Бормана и Вюста натурально отпали челюсти — они никогда в жизни не видели голографию.
Даже врач оживился. Лишь фюрер сидел безучастно. Из-за плохого зрения он просто не рассмотрел начало видеотрансляции.
— Высшие Неизвестные! К вам взывает фюрер арийского народа Адольф Гитлер!
Никольский умолк. Он пока что отыграл роль.
Вероятно, в нацистских традициях обряды лучше обставлять в темноте, при свечах или наподобие ночных факельных шествий. Но Гитлер панически боялся ночных бомбежек, поэтому акцию назначили на закате.
Резко, безо всякого перехода, на месте веретена возник огромный, выше человеческого роста меч, перекрещенный с боевым скандинавским молотом.
— Высшие Неизвестные видят тебя, фюрер!
Заранее зная сценарий, Владимир Павлович как мог отстранялся от эмоций, рассчитанных на германских противников. Но мощный гипнотический голос накрыл и поглотил его без остатка. Хотелось выть от восторга, принести себя в жертву высшим силам. Эйфория от близости чего-то невыразимо прекрасного была тысячекратно сильнее секса, выпивки, наркотического блаженства и прочих земных радостей.
На фоне этого зазвучали веские слова. Они были сказаны тоном, не терпящим возражений и сомнений. Но кто в здравом уме усомнится в истинности божественного предначертания?
Когда изображение древнего оружия растаяло в воздухе, умолк волшебный глас и люди вернулись в обыденную реальность, Гитлер без посторонней помощи вскочил с кресла, почти не качаясь, приподнял обе руки вверх и захрипел:
— Спасибо, боги, что не оставили меня!