Страница 54 из 64
— А Гиммлер?
— Ему я тоже пошлю сообщение, но так, чтобы оно попало к нему на глаза только по возвращении в Берлин.
«Прикрывает задницу, как и все чиновники», — усмехнулся про себя Владимир Павлович. Если сравнивать с СССР — найдите три отличия. Хотя бы два.
— Чувствуйте себя, как дома… Простите, я не учел, что вы не помните свой дом. Мой помощник Клаус выполнит любое ваше поручение. В баре коньяк. Единственная просьба — не покидайте коттедж.
— Об этом не может быть и речи. Жду, сколько нужно.
Окрыленный перспективой узреть древнеиндусский обряд, профессор упорхнул, а в голове Никольского внезапно раздался голос Шауфенбаха: «Отлично справился!» — отчего Владимир Павлович чуть не уронил стакан.
Стемнело. Роскошный «Грюндиг» начал принимать достаточно удаленные радиостанции. В России успели забыть, что такое радио. С лета 1941 года НКВД изъяло радиоприемники у граждан. Вместо них по квартирам голосили черные тарелки репродукторов проводной сети, на улицах сводки Совинформбюро доносились из ребристых раструбов. Таким нехитрым способом Советское правительство монополизировало агитационное воздействие.
В эфире английские, итальянские радиостанции. Вовсю вещал освобожденный Париж, покрывая Европу радиоволнами с высоты Эйфелевой башни. Звучали музыка, за ней новости, радиоспектакли, но главным мотивом любой передачи слышалось: скоро ВОЙНЕ КОНЕЦ! Только почему-то западные союзники наступали вяло, хотя им противостояло менее трети сухопутных сил вермахта. В Померании, на Берлинском направлении, в Чехии, Венгрии и Восточной Пруссии из последних сил дрались наиболее боеспособные немецкие дивизии. Сколько еще русской крови прольется, пока последний нацистский фанатик не бросит под ноги «Эрму» с опустевшим рожком, которую в СССР обзывают «Шмайсером», и не подымет руки вверх со словами «Гитлер капут».
К десяти вечера Клаус рассказал о звонке Вюста, сообщавшего, что записка передана по назначению и рассмотрена. Осталось набраться терпения.
Кокетничая перед высшими потусторонними силами, фюрер заставил ждать больше суток Справедливости ради, ему и кроме оккультных дел нашлось, чем заняться. Красная Армия теснила истинных арийцев по всем направлениям. На западном берегу Одера накапливались войска, которым предстоит главная битва войны — штурм Берлина. В исходе этой битвы ни у кого не возникало сомнений. Гениальный интеллект вождя нации сконцентрировался на решении стратегических задач.
По законам логики, здравого смысла и соображениям элементарной человечности бойню давно уже следовало прекратить. Но Гитлер и его окружение слишком хорошо понимали, что конец войны означает конец и им самим. Ради того, чтобы продолжить агонию на месяц-полтора, они продолжали бросать в бой остатки германского мужского населения. А также лихорадочно искали способ вывернуться из безвыходной ситуации.
Никольский приехал с предложением именно такого способа.
— Немыслимо! Просто немыслимо! Бесчеловечно! Подло! Вы втравили нас в войну со всем миром и бросили на произвол судьбы в самый ответственный момент! Германский народ не простит вам измены!
В Красной Армии видеороликов с Гитлером не показывали. В сравнении с изображениями образца тридцать шестого или тридцать восьмого года фюрер чрезвычайно сдал. Шейдеман явно поскупился дать подопечному пилюльку долголетия вроде тех, что Никольскому и Юрченкову выписал Шауфенбах. Изможденное лицо серо-землистого цвета получило схожесть с мерзкими шаржами Кукрыниксов. Раньше, выступая перед публикой, бывший ефрейтор кайзеровской армии выразительно потрясал двумя кулачками. Сейчас одна пятерня безвольно жалась к боку и дрожала. Особенно жалок он стал, когда с трудом привстал из кресла и попытался говорить, расхаживая. Фюрера подхватил за локоть немолодой мужчина в штатском, иначе, вероятно, не миновать падения.
Невысокого роста, ссутуленный и искривленный болезнью рейхсканцлер казался карликом. Серый китель болтался на нем, как на огородном пугале. Сделав несколько шагов вдоль стены и дергаясь всем телом, он тяжело свалился на скамейку, не переставая вещать. Голос его, некогда подчинявший многомиллионные толпы, сипел и хрипел. Фюрер кричал шепотом.
— Германская нация — единственная, способная пронести в будущее славные традиции норманнов и нибелунгов, главная опора мировой цивилизации в борьбе с жидовским большевистским мракобесием! Почему вы безучастны, когда еврейские орды вцепились в Германию, как стая шакалов в благородного оленя?!
«О-о, как тебя, болезного, на зоологию потянуло», — подумал Никольский. — Не считая того, что шакалы и олени, как правило, живут в разных климатических зонах. Потом пришло понимание, что у вождя нации элементарная ломка, схожая с наркотической. Ему органически не хватает стадионов, чтобы воплями наэлектризовать толпу. Или хотя бы прокатиться по автобану, стоя в открытом «Мерседесе» с поднятой в римско-нацистском приветствии правой рукой. Добровольное затворничество в страхе бомбежек и покушений явно развило очередной невротический синдром. Возможно, главный нацист страдал банальной клаустрофобией. А единственное новое лицо заменяет миллионную аудиторию в качестве жертвы для словесного поноса.
Рядом сжался в тугой комок штандартенфюрер Вюст. Он хотел превратиться в теннисный мячик и укатиться под стол, чтобы фюрер во гневе случайно не заметил его.
В кабинете без окон, расположенном в глубоком бункере во дворе рейхсканцелярии, находились также Геббельс и Борман. Последний смотрел на Никольского подозрительно и настороженно. Эдакий цепной бульдожка, но пока хозяин не скажет «фас», не тронет. Главный политинформатор рейха глядел оценивающе, пытаясь понять, что из сего выйдет.
Слушая спич, затянувшийся уже на пятнадцать или двадцать минут, посланец высших сил осознал, что домашние заготовки по увещеванию Адольфа можно засунуть в гудок. Шейдеман, Шауфенбах и Курт не учли степени распада личности фюрера от тяжелых болезней, контузии при взрыве, злоупотребления наркотиками и стимуляторами, а также хронической депрессии от постоянных неудач. Некогда руководитель с потрясающей харизмой, блестящий оратор, незаурядный психолог, этот человек превратился в заурядного ипохондрика, психопата и нытика, обвиняющего всех и вся в собственных ошибках.
Через полчаса после старта Гитлер устал укорять сверхъестественные силы. Он снова поднялся, прошаркал обратно к креслу. С помощью того же штатского кое-как пристроил зад на сиденье. Помощник приподнял рукав и сорочку, обнажив худую, как куриная лапа, руку, введя внутривенно какой-то препарат. Получается, при фюрере постоянно находился врач, а прием лекарств происходил столь часто, что ради него не изгоняли посетителей.
Чуть взбодрившись от инъекций, несостоявшийся властелин мира прошелся по недругам — евреям, большевикам, включая неевреев, не вовремя погибшему Муссолини, пересидевшему войну за Пиренейскими горами Франко, переметнувшимся к Советам финнам, опять евреям, французам, англичанам, американцам, напавшим не на того врага японцам и снова евреям. Повторялся он часто, столь же часто противоречил сам себе. Видимо, начались проблемы с оперативной памятью.
Когда фюрер унесся словесами далеко от реальности, Никольский со скуки вспомнил одессита Яшу Гойхмана и свердловского щипача Мишу Копченого. Уголовники часто попадали в действующую армию, когда в ГУЛАГе им предлагали — искупить кровью или… Здоровяк Яша был в батарее подносчиком снарядов. Копченого определили заряжающим, но его тонкие пальцы, настолько ловко и нежно справлялись с тугими рукоятками горизонтальной и вертикальной наводки, что медали на грудь он получил в качестве наводчика. Бывшие зэки много и увлекательно «бакланили» про зону. Бессвязный гитлеровский монолог по меркам лагерей квалифицировался как «голимый наезд». Так как великий фюрер германской нации по полету интеллекта опустился до мелкого фраера магаданской пересылки, с ним и разговаривать нужно по тем же правилам. Просто и конкретно, без дипломатических экивоков. От того, что разговор предстоит на правильном немецком языке и без уголовного жаргона, суть не меняется.