Вонгозеро

— Хочешь, я сделаю тебе омлет? Или сварить кашу? У меня есть молоко и печенье. — Мальчик не отвечал. — Давай, я сделаю тебе большой бутерброд с колбасой, а пока ты его будешь есть, я сварю тебе кашу.

Я отрезала толстый кусок хлеба, положила на него кружок вареной колбасы и обернулась — он по-прежнему стоял на пороге, и тогда я подошла к нему, села перед ним на корточки и протянула ему бутерброд. Мальчик посмотрел на меня без улыбки широко расставленными глазами своей матери и спросил:

— Это дом моего папы, да? — Я кивнула, и он тоже кивнул — не мне, а скорее сам себе, и сказал вполголоса: — Значит, это и мой дом тоже. А ты кто?

— Меня зовут Аня, — сказала я и улыбнулась ему. — А тебя, насколько я поняла, зовут Антон?

— Мама не разрешает мне разговаривать с незнакомыми, — ответил мальчик, взял из моей протянутой руки бутерброд, аккуратно обошел меня и вышел из кухни. Я немного еще посидела на корточках, чувствуя себя очень глупо, как часто случается со взрослыми, полагавшими, что с детьми — просто, а затем поднялась, отряхнула руки и пошла за ним.

Взрослые стояли группой у окна гостиной, мальчик подошел к матери, взял ее за руку и только тогда наконец откусил от бутерброда. В мою сторону он не смотрел; на самом деле ко мне не обернулся никто — все они что-то напряженно рассматривали в окно. Я спросила:

— Что там? — но мне никто не ответил, и тогда я подошла поближе и тоже увидела то, на что они смотрели, — совсем рядом, за узкой полоской леса, темнеющей на фоне неба, поднимался черный, густой столб дыма.

— Это коттеджный поселок, — сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь — ведь никто ни о чем меня не спрашивал. — Совсем новый, небольшой, домов десять-двенадцать, его недавно достроили, я даже не уверена, что там кто-нибудь живет.

— Столько дыма, — сказал Сережа, не оборачиваясь ко мне, — похоже, это дом горит.

— Может, съездим, посмотрим? — предложил Мишка. — Тут километра полтора всего, — и, прежде чем я успела что-нибудь возразить, Сережа сказал:

— Нечего там смотреть, Мишка. Мы этих пожаров несколько видели по дороге сегодня ночью и еще увидим достаточно, можешь не сомневаться. — Он взглянул на отца. — Все происходит слишком быстро, пап, а мы, похоже, отстаем.

— Мы почти все собрали, — сказала я. — Ждать уже ничего не нужно, давайте погрузимся и поедем.

— У меня бак пустой, Аня, — ответил Сережа, — мы вчера не успели заправиться, и ночью тоже было не до этого. Вы пока грузитесь, а я прокачусь по заправкам — может быть, что-то еще работает.

— Я поеду с тобой, — сказал папа Боря, — сейчас лучше не ездить одному. С девочками пусть Леня посидит — пойду, схожу за ним.

И все вдруг разошлись — папа возился в прихожей, выуживая свою охотничью куртку из-под остальной одежды, висевшей на вешалке, мальчик вдруг сказал громко: «Мама, я писать хочу», и Мишка увел их; мы с Сережей остались в гостиной одни, и я наконец смогла подойти к нему, обхватить за шею и прижаться щекой к его шерстяному свитеру.

— Я не хочу, чтобы ты ехал, — сказала я свитеру, не поднимая глаз.

— Малыш, — начал Сережа, но я перебила его:

— Я знаю. Я просто не хочу, чтобы ты ехал.

Мы постояли так немного, не говоря больше ни слова, — где-то в доме текла вода, хлопали двери, слышны были голоса, а я обнимала его обеими руками и думала о том, что сейчас вернется папа и приведет Леню — охранять нас, а еще раньше — наверное, через секунду или две — вернутся Ира с мальчиком, и мне придется разжать руки и отпустить его. Входная дверь хлопнула — наверное, вернулись папа с Леней; Сережа слегка шевельнулся, как будто пытаясь высвободиться, и я на мгновение сжала его еще крепче, но в ту же минуту мне стало неловко — и я опустила руки, и мы вышли в прихожую. На пороге стоял папа Боря — один, без Лени, — он посмотрел на меня и улыбнулся:

— Анька, выше нос, никуда мы его у тебя не забираем. Ваш Леня — запасливый мужик, у него в подвале генератор, мы только что проверили — там литров сто солярки, не меньше. Давай, Серега, надо открыть ворота, Аня, да отпусти ты его наконец, дальше ворот он не выйдет — пора грузиться, нам лучше выехать до темноты.

Сережа схватил ключи от ворот, лежавшие в прихожей, и они с отцом вышли во двор, а я, накинув куртку, прошла на веранду и смотрела на них, как будто хотела убедиться в том, что они не обманули меня и Сережа действительно никуда больше не уедет. Ворота открыли, и на парковку перед домом въехал Ленин здоровенный Лендкрузер — чтобы он поместился, папину старенькую Ниву с забрызганными грязью стеклами, выглядящую особенно жалко на фоне этого черного сверкающего монстра, пришлось передвинуть подальше, за пределы мощеной площадки. Я смотрела, как под передними колесами Нивы, треща, ломаются маленькие туи, которые я посадила в прошлом году; выйдя из машины, папа взглянул на меня — Леня что-то кричал ему от ворот, но он отмахнулся и пошел в мою сторону. Положив руку на перила веранды, он поднял ко мне лицо и сказал вполголоса:

— Аня, соберись, — голос его звучал строго, — я понимаю, очень много всего случилось, но сейчас не время, ты поняла меня? Мы сейчас соберем вещи, сядем по машинам и уедем отсюда, и все будет хорошо, но в соседнем поселке — ты видишь дым? — творится черт знает что, и нам сейчас нельзя тратить время на то, чтобы утешать тебя из-за такой мелочи, как это несчастное сломанное дерево, нам еще нужно слить из Нивы бензин — и я не хочу делать это на дороге, привлекая внимание соседей и бог знает кого еще. Ты слышишь, Аня? Посмотри на меня, — я подняла на него глаза, — не вздумай реветь, у нас впереди очень непростая пара дней, дорога длинная, и может случиться все, что угодно, сейчас ты мне нужна спокойная и собранная, иди лучше, проследи, чтобы мы взяли все, что нужно, — а когда мы приедем на место, мы сядем с тобой и как следует поплачем обо всем, договорились?

— Договорились, — сказала я и сама удивилась тому, как тонко, по-детски прозвучал мой голос. Он сунул руку в карман, выудил пачку своей ужасной «Явы» и протянул мне:

— Возьми, выкури сигаретку, успокойся и возвращайся в дом. Там две бабы с детьми, которых надо организовать, — пусть накормят детей, тепло их оденут, и вообще посмотри — мужики хреново собирают вещи, наверняка мы что-нибудь забыли. — Тут он повернулся и пошел в сторону ворот, и крикнул Лене: — Давай, Леонид, открывай багажник, посмотрим, что ты там набрал, — а я, морщась, курила его резкую, пахучую сигарету и смотрела, как плавно открывается багажник Лендкрузера, и трое мужчин, от которых зависит судьба всех, кто находится сейчас в этом доме, заглядывают внутрь, изучая его содержимое. Докурив, я отбросила окурок в снег под ногами, повернулась и зашла в дом.

В гостиной никого не было. Я прошла в кухню и увидела Иру, стоящую возле плиты, Марину за кухонным столом, держащую на коленях молчаливую девочку, и рядом с ними, на стуле — смирно сидящего мальчика; на кухонном столе перед ними стояли тарелки и банка варенья. Подходя к кухне, я слышала голоса, но стоило мне войти, как все одновременно замолчали. Марина подняла на меня глаза, а Ира, не оборачиваясь, сказала:

— Ты не против, я варю детям кашу, им надо поесть как следует перед дорогой.

— Конечно, — ответила я, — там еще есть сыр и колбаса, может быть, нарежешь бутербродов? А еще можно поджарить яичницу, нам всем нужно поесть, сковородка на плите, — она не ответила и не сдвинулась с места, продолжая помешивать кашу, и тогда я прошла к холодильнику, открыла его и стала выгружать яйца, колбасу и сыр, — я скажу им, чтобы через полчаса пришли поесть, мне нужно собрать еще кое-какие вещи. — Она немного посторонилась, не глядя в мою сторону, а я повернулась к Марине и сказала:

— Леня уже здесь, ты уверена, что он собрал все, что нужно, может, тебе стоит проверить?

Марина встала, усадила девочку на стул, на котором сидела, сказала Ире:

— Присмотришь за ней? — и вышла из кухни.

Девочка осталась сидеть на стуле — неподвижно, над столом была видна только часть ее маленького личика; она не обернулась вслед матери и вообще никак не показала, что заметила ее отсутствие, — протянув руку, она осторожно потрогала коротким, толстым пальчиком пустую тарелку, стоявшую перед ней на столе, и снова замерла. Я еще раз взглянула на Иру, все еще помешивающую кашу у плиты, и повторила ей в спину: