Страница 37 из 40
9
Собраться у Шустова удалось только к концу рабочего дня.
— С чего начнем? — Хозяин кабинета вопросительно посмотрел на присутствующих.
— Пожалуй, для начала пусть Вячеслав Владимирович поделится новостями, а дальше сориентируемся, — расстегивая пропыленный китель, предложил Вареников.
— В общих чертах положение всем известно, — начал Вершинин. — Я остановлюсь лишь на деталях, имеющих в настоящее время хотя бы мало-мальски существенное значение. Это, главным образом, обстоятельства, проливающие свет на возможное участие в убийстве Федора Купряшина, так как, к сожалению, другой версии у нас нет. Бывший секретарь сельского Совета Голикова рассказала мне, что незадолго до обнаружения в озере трупа она случайно заметила в лесу Купряшина с молодой женщиной, совершенно ей незнакомой, не окуневской. Примет незнакомки она не помнит. Все остальное из области догадок и фантастики. — Мне говорили, будто бы на потолке дома Купряшиных кто-то видел пятна крови, связывают их с убийством, мол, труп на чердаке лежал. Говорят, что мамаша Беды из-за этого дом свой забросила, в квартирантки ушла.
— Неужели забросила? — перебил его, казалось, задремавший Шустов. — Это вещь серьезная. Не слышал я прежде, чтоб на селе собственный дом бросали, — а жить шли к чужому человеку. Интересно, очень интересно. Саму бабку я хорошо помню: забитая такая, богомольная, не разговаривает — шелестит. Кто же ее так напугал? — задумчиво произнес Шустов.
— Действительно, странно, — согласился Вареников. — Придется нам проверять все эти байки, как бы нелепо они ни выглядели.
— Проверять, безусловно, надо, но как? — Вершинин вопросительно посмотрел на присутствующих. — Женщина, якобы видевшая кровь на чердаке, умерла.
— Вот так и придется: по крупинкам, по щепочке, кому говорила, кто от кого слышал. Кстати, о самой убитой есть сведения? — несколько отступил от темы Шустов.
— Пока ничего стоящего, работаем, — отозвался Вареников. — Появилась, правда, одна наметка, так, в выделенных материалах на Чернова я наткнулся на протокол допроса его матери — Пелагеи Ефимовны. Так вот, по ее словам, встречался он с девушкой, которая была года на три старше его, Лидой звали. Несколько раз она их посещала. Фамилии девушки Пелагея Ефимовна не называет, но самое интересное даже не это. Таких Лид тысячи. Сетует Чернова, что не сдружилась она с сыном по-настоящему, хотя ей уж больно понравилась. Уехала потом неожиданно куда-то, не то в Москву, не то а деревню — в Окунево. Так и сказала — в Окунево.
— Новость действительно интересная, — оживился Шустов. — Совпадает имя, а главное — Окунево. А по времени подходит? — поинтересовался он.
— Чернова не говорит, с какого времени Лида перестала их посещать, просто сказала, что, как только перестала она появляться в их доме, сын опять за старое принялся. И все же из рассказа Пелагеи Ефимовны можно прийти к выводу, что последний раз она видела Лиду до совершения Филькой преступления. Квартирную кражу, за которую его осудили в тот раз, он совершил в конце августа. Значит, ее исчезновение вполне может приходиться на лето интересующего нас года.
— В ближайшее время я постараюсь уточнить месяц появления у Черновых Лиды, — вмешался Вершинин, — Осторожно поговорю с матерью.
— Ни в коем случае! — Шустов даже привстал. — Можем спугнуть Чернова. Хотя мы пока и не считаем его участником убийства, но зато вполне реально вырисовывается связь этого гражданина с. Окуневом, а следовательно, и с Бедой. У нас нет гарантии в том, что, узнав о нашей заинтересованности, он не помешает нам. Судя по всему, Чернов и сейчас ведет прежний образ жизни, так что к его совести взывать бесполезно. Так, Николай Иванович? — повернулся он к Вареникову.
— Надо подождать, пока у нас не появится более серьезный аргумент, — согласился тот. — Я на сто процентов уверен: Чернов правды не расскажет. Выкрутится, придумает любую отговорку, но не скажет.
— Получается не очень весело, — с сожалением заметил Вершинин. — Чернова трогать не стоит, Корочкина рано, к Беде за разъяснением не обратишься, а расследовать-то надо. Выходит, мы у моря погоды ждем. Но ведь когда-то и активные действия надо начинать.
— Да, видимо, нам пора заявить о себе официально, — поддержал его Вареников, — но такой ход надо сделать с максимальной пользой для нас.
— У меня такое предложение, — после некоторого раздумья сказал Шустов. — Надо произвести обыск в заброшенном доме Купряшиных.
— Зачем? Неужели вы считаете возможным найти что-нибудь стоящее спустя столько времени? — пожал плечами Вершинин.
— А почему бы и нет? Если место сухое, то с помощью специальных приборов, ультрафиолетового осветителя например, можно попытаться отыскать следы крови в щелях между бревнами потолочного перекрытия. Но не это главное. Мы должны одним выстрелом убить нескольких зайцев. К такому событию будет привлечено внимание всего села) и не исключено, что кое-кто из числа тех жителей, которым известны интересующие нас сведения, сообщит нам о них. Ну и, конечно, мать Купряшина. Если убийство совершено ее сыном и ей известно о нем, она сообразит, что раз мы решились на обыск спустя, столько времени — значит, дело нешуточное. Тогда она неизбежно попытается связаться с ним, предупредить, поставить в известность о наших действиях. Или поедет к нему, или напишет.
— Скорее всего напишет, — согласился Вареников. — Странствовать по свету в таком преклонном возрасте она не решится.
— В общем, надо поручить участковому установить, каким путем она попытается связаться с сыном. Пусть он предупредит работников почтовых отделений. Получение у прокурора санкции на выемку ее почтовой корреспонденции мы попросим взять на себя Вершинина. В принципе против моего предложения есть возражения? — спросил Шустов и внимательно оглядел собеседников. — Нет. Тогда договоримся о деталях. Иными словами, кто поедет и когда.
10
— Всему воля божья, — в сотый раз послышалось из изломанного поперечными морщинами щелевидного рта.
— Ну при чем здесь бог, при чем бог? — вскипел Вершинин. — Сын у вас преступник-рецидивист — на то воля божья; дом вы свой бросили — на то воля божья. Грабь, убивай — на все воля божья?
Вот уже битых два часа Вячеслав безрезультатно допрашивал мать Купряшина. Он взывал к ее совести, ссылался на статью Уголовного кодекса, смягчающую вину в случае чистосердечного признания, намекал на свою полную осведомленность, но в ответ слышал только одни, ставшие поперек горла слова.
Дверь кабинета участкового визгливо заскрипела и приоткрылась. В образовавшееся отверстие заглянул Шустов.
— Вячеслав Владимирович, не могли бы выйти на минуту? — будничным тоном попросил он.
Метнув на старуху резкий взгляд, Вячеслав вышел.
— Не получается? — с сочувствием спросил Шустов. — Бывает. Расстраиваться не стоит. Поверь моему опыту, Купряшина ничего не скажет — гипертрофированная любовь к сыну в сочетании с крайней забитостью и религиозным фанатизмом. Качества почти непробиваемые. Поэтому давайте объявим ей постановление о производстве обыска в бывшем доме, пригласим с собой и пойдем. Мы все уже давно готовы, и понятые на месте.
К дому шли молча. Умолкли даже две шустрые бабенки, специально подобранные Позднышевым в понятые из числа таких, которым достаточно сказать что-нибудь по секрету, чтобы назавтра об этом знало все село. Участковый, уважительно предохраняя от ударов, нес привезенный из города ультрафиолетовый осветитель. На всякий случай запаслись парой ломиков и лопатой. К удивлению Вершинина, Купряшина тоже следовала за ними метрах в ста позади.
Заброшенный дом тоскливо смотрел забитыми крест-накрест окнами. Кое-где сквозь рассохшиеся ставни мутной слезой поблескивали запыленные стекла. Вячеслав пытался сквозь щель заглянуть внутрь, но ему удалось разглядеть лишь очертания каких-то предметов. Покинутое человеческое жилье всегда вызывало у него жгучий интерес. Вершинину казалось, что в пустых комнатах, в темных каморках, в зияющих отверстиях подвала скрывается какая-то, тайна, не познанная владельцами, возникшая еще до них, в прежние времена.