Страница 19 из 41
Осторожный стук в дверь заставил его вздрогнуть и отпрянуть от окна. “Те, кто может взломать дверь, вряд ли станут в нее так стучать”, — подумал он и прошел в прихожую. В дверях стоял человек в изодранном, залитом кровью костюме. Из рассеченной брови все еще сочилась кровь. Наверно, поэтому Гвельтов не сразу узнал его.
— Вам бы не мешало умыться… — Гвельтов посторонился, пропуская Лонгарова в коридор. — За вами никто не шел?
— Полицейский грузовик, в котором меня везли, разбился. В городе порядочная паника. Им сейчас не до нас. Видел бы ты, что творится на улицах. Не думал, что застану тебя здесь… Мне просто некуда было идти. Дома… В общем, домой мне не хотелось… Они убили Весту., Что-то мы должны сделать, старина… У меня такое ощущение, что именно сейчас мы можем кое-что сделать. Колонию бомбили. Город под энергетическим колпаком. Я тут кое-что прикинул… В камере неплохо думается, знаешь,. У тебя найдется листок бумаги?.. Вот, смотри… Интенсивность энергии, выделяемой колонией, целиком зависит от внешнего воздействия. Это я установил на тех последних пробах, которые мы с тобой добыли со дна залива. А дальше получается вот что…
— Вы хотите сказать, что разрастание поля — это естественная защитная реакция на бомбардировку, которой их подвергли? И не было с их стороны никаких целенаправленных действий?
— В том-то и дело… Но это еще не все. Отсюда следует, что, как только продукты, вызвавшие защитную реакцию, будут переработаны, поле исчезнет, исчезнет само собой, без всяких усилий с нашей стороны. Но это не все… Отсюда неизбежно следует, что полем можно управлять! Если на колонию в определенном месте и с определенной интенсивностью воздействовать — поле может изменить конфигурацию, расширить свои границы…
Несколько минут Гвельтов молчал, осмысливая сказанное.
— Это дает нам шанс… Реальный шанс. Но одному мне не справиться…
— Мы вместе начинали эту работу, шеф, — сказал Гвельтов, — вместе и доведем ее до конца.
Стена возле дивана исчезла, как в том, самом первом, сне. За ней по-прежнему ворочалось что-то огромное и живее с темными точками огней в глубине. Не было только Весты. Лишь голос, ее голос, шел из этой открывшейся передо мной непроницаемой черной бездны.
— Ты спишь, милый? Можно я немного побуду с тобой!
— Я не вижу тебя! Где ты?
— Меня нельзя увидеть, но я здесь, с тобой. Ты все время думаешь обо мне, и вот я пришла…
— Я хочу тебя видеть.
Ответом мне было молчание, только огни мерцали в темной глубине, как яркие южные звезды.
Заседание чрезвычайного правительственного комитета открыл сам премьер-министр.
— Я должен сообщить, что нашей стране предъявлено нечто вроде ультиматума. От нас требуют совершенно определенных действий, изложенных вот в этом документе. Нам предлагают уменьшить промышленные отходы на шестьдесят процентов. Это потребует больших капиталовложений и некоторого замедления в развитии нашей экономики. Как следствие этого неизбежна инфляция, возможна даже биржевая паника. Нам следует разработать меры, способные ослабить эти нежелательные явления…
— Вы говорите так, словно ультиматум уже принят. — Министр обороны прервал выступление премьера, но в своем кругу это допускалось. В комитет входили пять человек, в руках которых была сосредоточена вся фактическая власть в стране.
— От кого, собственно, исходит требование? Неужели эта портовая медуза научилась писать ультиматумы? — спросил высокий элегантный человек с глубокими залысинами на покатом лбу. В правительстве он не занимал официального поста. Тем не менее именно от него премьер-министр ожидал самых больших неприятностей. Лей-Дин представлял здесь совет директоров крупнейшего концерна, негласно контролирующего всю промышленность.
— Нет, ультиматум еще не принят. Но, я полагаю, его придется принять. Требования вполне конкретны, и исходят они от определенного лица, которому поручено вести переговоры с нами. Нам предлагают заключить договор, согласно которому при сокращении промышленных отходов энергетическая блокада с побережья будет снята.
— Нельзя ли подробнее узнать о человеке, представляющем интересы противоположной стороны? Кто он? — Этот вопрос задал министр национальной безопасности. Вряд ли он теперь простит, что узнал новость не первым и что нашлись люди, осмелившиеся действовать через его голову.
— Этот человек находится сейчас здесь, и вы можете познакомиться с ним. Вот его досье. Это некий Лонгаров, провинциальный ученый, до сих пор ничем особенным не выделявшийся. Почему представителем избрали именно его, осталось загадкой.
— А где гарантии, что этот человек действительно кого-то там представляет? Что, если он попросту сумасшедший или, хуже того, защищает интересы третьих, неизвестных нам лиц?
— Основания, изложенные в этом документе, порезались мне достаточно серьезными сами по себе, независимо от того, кто кого представляет.
За столом заговорили все разом, но Лей-Дин легким движением ладони добился тишины, и все взгляды устремились к нему.
— Я бы не согласился на эту встречу без предварительной подготовки. Лонгаров действительно провинциальный ученый, за которым до сих пор ничего, буквально ничего не замечено интересного или выдающегося. Тем не менее с самого начала этих событий он почему-то все время оказывался в их центре. Уже только по этому было бы любопытно его выслушать. Лонгаров должен понимать, какую крупную игру он затеял и чем она может кончиться для него лично. У него должны быть очень серьезные причины, либо он должен располагать реальной силой, чтобы выдвигать нам условия в такой форме. В любом случае, я думаю, мы не потеряем времени даром, если пригласим его.
В комнате, где заседал правительственный комитет, пахло старой мебелью и пылью. Пять человек одновременно повернули головы в мою сторону, как только я переступил порог. Они рассматривали меня холодно и отстранение. Так рассматривают какого-нибудь редкостного жука, прежде чем насадить его на иголку.
— Ваша фамилия и род занятий?
Начало беседы слишком походило на допрос. Я понял, что положение надо исправить немедленно.
— Не сомневаюсь: моя фамилия вам известна… Распорядитесь принести стул.
Человек, задавший вопрос, надавил кнопку вызова дежурного. Попросил принести стул и повторил вопрос, не меняя интонации, словно ничего не случилось. Остальные четверо молча переглянулись, словно я подтвердил их наихудшие опасения.
— Вы отдаете себе отчет, где находитесь? Чем вы докажете, что именно вам поручено вести переговоры?
Я подождал, пока принесут стул, уселся поудобней и украдкой взглянул на часы. Меня вызвали слишком быстро, и теперь я вынужден был тянуть время. Для того чтобы мои доказательства показались им достаточно убедительными, мне еще нужно спровоцировать их на какой-нибудь резкий выпад. Только тогда все будет выглядеть достаточно естественно. Если они догадаются, что все подготовлено заранее, — мне несдобровать.
— Конечно, у меня нет верительных грамот, но доказательства я представлю.
— Что вы имеете, в виду?
— Чего вы, собственно, хотите? Чтобы я продемонстрировал свою прямую связь с этим подводным монстром, которого вызвала к жизни ваша же неуемная жадность? Давайте говорить откровенно. Позволим себе это небольшое удовольствие. Вам понятен один-единственный язык, язык силы, и, значит, я должен продемонстрировать свои возможности, не так ли? Или, может быть, вы имеете в виду какие-то иные доказательства?
— Я хотел бы знать совершенно конкретно, — обратился ко мне этот человек, с залысинами на покатом лбу, — чем вы подкрепляете свои требования? — Он приподнял и опустил лежащий на столе листок с проектом закона об ограничении промышленных отходов. — Предположим, сегодня мы откажемся их принять, что за этим последует?
Огромные старинные часы в углу комнаты мелодично пробили четверть пятого. Теперь я мог действовать, и если Гвельтов не подведет… Наверно, так себя чувствует человек, решившийся прыгнуть в ледяную воду.