Страница 23 из 40
— О его невиновности говорит ложь, неопытность и поведение после смерти Пепи.
— Если он не разыгрывает из себя наивного дурачка, — заметил Бинев.
— Да, уж, действительно “демоническая хитрость”. Разве я не вижу, что он собой представляет!
— А то, как он старательно ликвидировал следы своего присутствия? Разве это говорит о его наивности? — вновь атаковал Антонова Консулов.
— Для того чтобы продремать всю ночь в зале ожидания на вокзале? Какой преступник так по-идиотски построит свои планы? Разве не видно, что он собирался провести с ней ночь. Не с трупом, а с живой Пепи! Если бы он пришел к ней с ядом в кулаке, с намерением убить ее, то уж наверняка бы запасся надежным алиби, улетел бы в понедельник вечером или что-нибудь другое. Он же заготовил алиби для жены, коллег по работе. Но не для уголовного розыска. Потому оно и рухнуло так бесславно. А он придерживался его по инерции, поскольку у него ничего не было. Нужно же как-то прикрыть свои любовные похождения. Нет, — решительно поставил точку Антонов. — Сивков не убийца, он присутствовал при смерти Пепи случайно.
— Можно ли мне добавить, товарищ полковник? — Хубавеньский встал, хотя на совещаниях у Пиротского это не было принято.
— Конечно.
— Почему Дикран Бедросян покинул Софию точно в день ее смерти? Так же, как и Сивков. Не является ли это серьезной уликой?
— Это требуется еще выяснить, — перебил его Пиротский, — где он был в ночь на двадцать второе. Но продолжайте.
— И самое важное, ответ на вопрос — почему? Единственный, кто имел основание желать смерти жены, был Бедросян. В самом деле, все говорят о нем, что ревновал он Пепи как-то болезненно.
— Что вы на это скажете, подполковник Антонов? — спросил Пиротский.
— В гипотезе “Бедросян” есть некоторое рациональное зерно. Можно допустить, что он проник в ее квартиру, когда Пепи была в салоне, оставил где следует яд, а ночью пришел проверить результат. Такая конструкция лишь теоретически имеет место. Но на практике? Что он был в Софии, еще требуется доказать. Как и его мотивы! Он имел все основания ревновать Пенку в течение многих лет. Но до тех пор, пока они не развелись…
— Фиктивно, фиктивно! Только ради квартиры, — заметил Хубавеньский.
— Именно квартира меня и смущает. Ради нее он решил разводиться с неверной, но любимой женщиной. Любимой вопреки ее отношению к нему. Ведь, он прожил с нею почти семь лет, несмотря на все ее штучки. А сейчас, убивая ее, он окончательно терял возможность вернуть себе жилье.
По моему мнению, телевизионный мастер — вообще не тот человек, который способен на убийство.
— Интересно. По мнению Антонова, Сивков не убийца, Бедросян не убийца: все они неспособны совершить тяжкое преступление, — саркастически заметил Бинев. — Кто же тогда у нас совершает убийства?
— Все-таки убийцы у нас встречаются редко — один на десятки, на сотни тысяч. Статистически шанс этих двоих быть среди множества потенциальных преступников — в пересчете на все население страны — достаточно велик, товарищ полковник, — сказал Антонов. — Но и только!
— Интеллигентские штучки-дрючки!
— А вы, полковник Бинев, что предлагаете? — спросил Пиротский.
— При такой фактически неясной обстановке не могу предложить ничего. Вероятнее всего, что Сивков и есть убийца. Только он и он мог дать яд. Но арестовывать его уже поздно, момент упущен.
— Момент может еще наступить, — перебил его Пиротский, — когда у нас будет достаточно оснований для этого. Но оснований, подкрепленных вескими доказательствами.
***
Хубавеньский на службу утром не явился. Не оказалось его и у телефона, который он накануне оставил, чтобы ему звонили в случае крайней необходимости. Видимо, он уехал во Врачанский округ с вечерним поездом. Антонов принялся вновь изучать дело. Оно все еще было довольно скромным как по объему, так и по содержанию. Однако, как это было не раз, он при таких повторных просмотрах зачастую находил те или иные ускользающие обстоятельства, причем не только интересные сами по себе, но и решающие. Увы, на этот раз ничего подобного не произошло. То ли он не заметил этих “обстоятельств”, то ли их попросту не существовало.
Антонов позвонил Бедросяну и предложил ему встретиться, чтобы выяснить некоторые неясные детали. Он был готов это сделать либо у его родителей на квартире, либо в каком-нибудь кафе, если нужно поговорить посвободнее. Но Бедросян упорно настаивал на встрече с ним лишь в управлении, будто посещение их здания доставляло ему Удовольствие.
Затем его позвал Бинев. Прежнее недовольство прошло, и они разговаривали уже спокойнее. Сейчас и Бинев согласился с тем, что у них еще мало данных для решения вопроса о личности убийцы и еще меньше оснований для задержания Сивкова. Видимо, Бинев поразмыслил на досуге более зрело и сейчас настаивал на том, чтобы сосредоточить все внимание группы на личности самой убитой. В распоряжение Антонова он выделил нового товарища, бывшего в этот момент свободным от заданий, — лейтенанта Асена Няголова, которому он поручил срочно отправиться в Плевен и изучить там “житье-бытье” Пепи. Антонов возразил ему, сказав, что она покинула родной город много лет тому назад и давно уже порвала всякие связи с ним, так что едва ли причина смерти Пепи имела отношение к Плевену. Но Бинев настаивал — “в этой темноте нужно хорошенько посмотреть под каждым кустом, не знаешь, из-под которого выскочит заяц”. После этого Антонову пришлось знакомить нового сотрудника со всеми подробностями дела, прежде чем тот отправился в Плевен.
Приехал Бедросян. Антонов постарался встретить его как можно более дружески, чтобы расположить к откровенному разговору. Он даже сварил кофе на двоих — не заказал, чтобы его принесли, а просто по-домашнему сварил прямо в кабинете. И это дало свой эффект. Бедросян разговорился так, что Антонову приходилось даже останавливать его и держать “в рельсах темы”. В результате допрос быстро перешел в исповедь стареющего мужчины, женатого на молодой и довольно красивой женщине, со всеми вытекающими отсюда последствиями — положительными и отрицательными. Во всем поведении Бедросяна, в словах и в тоне его исповеди чувствовалось что-то новое, некое спокойствие и уверенность. То ли это произошло от всей располагающей обстановки кабинета, то ли от чего-то другого, чего и сам Бедросян не знал.
В конце их долгий разговор перешел в слезливое и откровенное “излияние души”, своего рода “плач в жилетку на дружеском плече”. Не хватало только бутылки мастики и застольных песен в стиле “городского фольклора”. Да, Пепи никогда его не любила, выйдя замуж явно по расчету. Нет, не только ради домашнего благополучия, денег или внимания со стороны Бедросяна. Она вышла замуж и для того, чтобы у нее наконец-то появился отец, которого она никогда не знала. Поэтому с самого начала Пепи ревниво отнеслась к его пожилым родителям, этим “дряхлым старцам”, как она с презрением говорила. А после двух неудачных родов она возненавидела и самого Бедросяна. Тот пытался добром, пытался злом воздействовать на нее, но ничего не помогало. Пепи отличалась крайним упрямством. Поступала как хотела, перешла спать в отдельную комнату, начала заводить романы с другими мужчинами. А он — тут Бедросян принялся кулаками бить себя по голове, хотя и не очень сильно, — “старый дурак”, все еще продолжал любить ее. Даже сильнее, нежели раньше!
Включением нужных вопросов Антонов стремился как-то отрегулировать поток красноречия, которым залил его Бедросян, пытаясь выудить из этого словесного водопада нужные зерна истины. К сожалению, они были мелкими и редкими. Особенно мало сохранилось сведений о последнем периоде ее жизни, когда Пепи переехала на жительство в комплекс “Молодость”. Важнее всего оказались сведения о “разных там пустяках”, которым неискушенный Бедросян не мог подобрать даже точных названий. Все это создало у Антонова впечатление, что за последние два года у Пепи появилось много дорогих вещей западного происхождения — не только косметика, но и цветной телевизор, магнитофон, стереопроигрыватель, транзисторный приемник с магнитофоном, часть мебели, дорогая кофеварка-эспрессо и многое другое. Пепи хвасталась ими, но не давала никакого объяснения по поводу источника дорогих вещей. Лишь один раз со смехом сказала, что ей их дарят настоящие мужчины, умеющие ценить красивых женщин. Позже, уже всерьез, она объяснила, что купила их, и даже предложила достать и ему, но назвала такую фантастическую цену за один магнитофон “Филипс”, что у Бедросяна, знавшего что почем, волосы встали дыбом.