Змеи в раю

— После Санны остались какие-нибудь личные вещи — письма, дневники, записки? — Я подумала, что таким образом смогу понять, каким она была человеком, и, может быть, выясню, думала ли она о самоубийстве.

— После нее остался десяток дневников, но, когда она умерла, Хенрик и Киммо все сожгли. Они говорили, что этого хотела бы Санна. А последний дневник утонул вместе с ней в море. Наверху в ее комнате остались какие-то бумаги, хочешь взглянуть?

Мы поднялись на второй этаж, и Аннамари распахнула передо мной дверь в маленькую каморку, полную разного хлама. В углу стояло несколько коробок из-под обуви, доверху наполненных бумагами. Я стала осторожно перебирать бумаги в первом ящике. Вдруг из тетради с конспектами выпала фотография, на которой юная Санна целовалась с каким-то косматым мужчиной страшного вида.

— Кто это такой? — спросила я у Аннамари.

Она молча развела руками, словно не желала отвечать.

— Это Отсо Хакала. Совершенно кошмарный тип. К счастью, сейчас он сидит в тюрьме. Что-то связанное с наркотиками.

— Он был другом Санны?

— Нет, она его терпеть не могла, но он имел над ней какую-то странную власть, видимо, связанную с теми же наркотиками…

— Я могу взять эту фотографию с собой? — спросила я, подняв снимок с пола.

— Я не очень понимаю, каким образом, спрашивая про смерть Санны, ты помогаешь Киммо выйти из тюрьмы, — недовольным голосом проворчала Аннамари, и я не нашлась что ей ответить.

Хозяйка отправилась в подвал за сумками, чтобы упаковать в них бумаги, а я осталась на чердаке, вспоминая Санну. И вдруг она, как живая, возникла перед моими глазами. Стоял теплый майский вечер, в тот день мы собрались после репетиции рок-группы прогуляться в парке и попить пива. Парк был популярным местом сбора молодежи нашего маленького городка, и когда мы туда пришли, там уже тусовалось несколько компаний. В одной из них я увидела Санну. За последний год она успела снискать дурную славу среди жителей городка. Многие не могли понять, как это девочка из благополучной семьи могла так ужасно себя вести, постоянно попадать в полицию и садиться пьяной за руль. Мы были незнакомы, и я украдкой рассматривала ее, восхищаясь прекрасными карими глазами, роскошной гривой блестящих темных волос и неуверенной грацией девушки, еще не осознавшей, насколько она красива.

В какой-то момент я заметила, что уже стемнело и из девушек остались только я и она. По законам маленького городка, девушка, чтобы сберечь репутацию, не должна была гулять допоздна, ей следовало приходить домой до захода солнца. Санна сидела на камне и курила самокрутку. Это было знаком того, что сейчас она переживает не лучшие времена — у порядочной девушки, уж если она курит, всегда должны быть деньги на сигареты, пусть и не самые дорогие. Но самокрутка…

Мне захотелось заговорить с ней, и я попросила закурить, хотя вообще-то не курила. Санна набила табаком бумажку, облизнула край розовым кошачьим языком, склеила и протянула мне. С несчастным видом я взяла самокрутку и затянулась, безуспешно прикидываясь заядлой курильщицей. Несмотря на жаркую погоду, Санна была в старых черных джинсах и видавшей виды потрепанной кожаной куртке. В руках, словно сокровище, она держала бутылку пива. Мне хотелось поговорить с ней, но я не знала, как начать разговор. А потом появились парни, они говорили о каком-то ресторане. Вскоре они ушли, и Санна с ними.

Я вспомнила, как во время выпускного вечера мы пялились на ее шрамы. Она с независимым видом смотрела в сторону, но я заметила в ее глазах смущение и растерянность. А потом я улыбнулась ей, и она вернула мне улыбку, протянув в знак симпатии свою бутылку, и я отхлебнула из нее добрый глоток вина.

А потом Санна уехала в Хельсинки. Пару раз мы сталкивались с ней в городе, приветствуя друг друга, как встретившиеся на чужбине земляки. Она почти не менялась, оставаясь такой же тонкой и изящной девушкой с широко раскрытыми доверчивыми глазами, лишь немного заострились черты лица да кожа приобрела какой-то неживой оттенок. Я так и не рассказала ей, что работаю в полиции, лишь упомянула, что выполняю кое-какую временную работу и собираюсь поступать на юридический факультет.

Несколько раз я встречала ее в студенческом кафе с кружкой пива — тогда там еще наливали — и пару раз видела, как она сидела в своей вечной кожаной куртке на ступеньках главного входа с сигаретой в руках. Она рассказывала, что пишет дипломную работу по лирике Сильвии Плат. Жаль, что эта работа никогда не будет закончена…

Вернулась Аннамари, держа в руках большие полиэтиленовые сумки «Стокманн», и я очнулась от своих мыслей.

— Можно я заберу эти бумаги позже? Я возьму рюкзак, иначе они помнутся, — предложила я. Мне совершенно не хотелось оставлять все эти дневники Аннамари, но везти их сейчас на велосипеде было совсем неудобно.

— Завтра будет звонить Хенрик. Что мне ему рассказать? — спросила Аннамари, опершись о дверной косяк и скрестив на груди руки подобно античной героине.

— Расскажи все как есть. — Я вспомнила Хенрика Хяннинена, его темные брови и черные вьющиеся волосы. Мне всегда казалось, что в нем есть что-то дьявольское.

— Он будет кричать на меня… Я не могу этого слышать. А нет никакой надежды, что Киммо все-таки освободят?

— Надежда всегда есть, — неумело утешила ее я. Мне было тяжело в ее обществе, хотелось поскорее выйти на воздух.

Я поехала вдоль берега, направляясь к волнорезу. Почему-то я решила посмотреть, где погибла Санна. Темным вечером здесь, должно быть, не было ни одной живой души, лишь где-то вдали на берегу светились яркие огоньки домов. Я попыталась представить, что почувствовала Санна, упав в холодное мартовское море, температура которого была, наверное, не выше двух-трех градусов, и у меня по спине пробежал озноб. В задумчивости я быстро крутила педали и ехала по узкой прибрежной дорожке на довольно приличной скорости. Вдруг под переднее колесо попал камень, я резко вывернула руль — тут-то все и произошло.

Руль внезапно отделился от рамы и остался у меня в руках. Инстинктивно я обеими руками нажала на ручной тормоз, который, разумеется, никак не прореагировал. Мир перевернулся, море и воздух поменялись местами, я оказалась в воде, затем под водой, отчаянно колотя руками по песчаному дну и задыхаясь от попавшей в легкие холодной соленой воды.

К счастью, там было совсем мелко, не более метра. Чертыхаясь, я сидела в воде, пытаясь понять, где утонул руль и не повредила ли я себе что-нибудь. К счастью, у меня лишь немного болело правое запястье и слегка саднило колено. Серьезных повреждений, кажется, не было.

В воде меня начало колотить от холода, я выловила руль и поспешила вылезти на берег. Велосипед валялся в нескольких метрах от дорожки, провода ручного тормоза порвались и бесполезно извивались где-то сбоку. Он пришел в полную негодность, а я стояла около него насквозь промокшая и совершенно растерянная…

И все же я постаралась взять себя в руки. Привинтила на место руль, затянула крепеж как можно сильнее и осторожно двинулась в путь. Удивительно, как это у меня так незаметно разболтался руль, — ведь совсем недавно я осмотрела велосипед, проверила и смазала все узлы. Непонятно… Я понимала, что хотя и искупалась в море, но в общем-то легко отделалась. Я могла слететь с велосипеда на крутом спуске с горы — по дороге на работу у меня есть несколько таких мест — или выруливая с маленькой дорожки на трассу. А ведь я даже не надеваю каску…

Может, это была шутка какого-нибудь проходящего мимо идиота? У меня был экзотического вида старый велосипед с мужской рамой, который я собственноручно покрасила зеленой краской. Он и раньше привлекал внимание прохожих, пару раз мне даже прокалывали шины и откручивали ниппели. Но я его любила и ни за что не променяла бы на современную безликую модель. Интересно, кого на этот раз разозлило мое видавшее виды транспортное средство? Или кто-то неровно дышал к его владелице?

Пока я ставила велосипед у входной двери, зубы у меня стучали так, что, казалось, было слышно на всю округу. Я быстро прошла в ванную комнату, стягивая с себя по дороге мокрую одежду, и минут десять стояла под таким горячим душем, какой только могла выдержать.