Страница 6 из 16
– Юра, дядя Коля, вы здесь? Отзовись!
– Сейчас, Сергей, я тебя развяжу, – послышался шепот Юры. – Николай Егорович плох, голова в крови, наверное, сильное сотрясение, опять сознание потерял.
Пока ночь, нам нужны вода и лошади. Лучше под седлом. Шесть лошадей. Десяток вдвоем тихо перебить не получится, или провозимся, или нас самих. Оружие – что тут у них? Я, кроме ножа, ничего не видел. Ну, разберемся.
Нас никто не охранял. Оставил Юру смотреть за дядей Колей, пригнувшись, двинулся по дуге на слабый отблеск огня, к палатке в полусотне шагов от нас. Часовой все-таки был, и я на него наткнулся. Сломал ему шею, разжился ножом, одежду не брал, все потом, все потом. Нам повезло, что они такие мелкие, с крупным мне сейчас не справиться. Двое у входа в палатку не спали, один сидел. Сколько-то еще в палатке, есть коноводы. Интересно, далеко? Стоявший у входа согнулся и шагнул в палатку. Ну, так мы можем, легко. Еще один нож и что-то вроде меча. Мечом не умею, в сторону. Зашедший вышел – еще минус один. Вдох-выдох и рывок в палатку – ну, сколько тут вас?
Было пятеро, и меня чуть не убили. Повезло, что бросок ножа левой рукой на этот раз прошел, обычно он у меня не выходит. А ногу мне разрубили, и здорово. И шум был. Пока я рвал найденные тряпки и перетягивал бедро, в палатку ворвался голый Юра с мечом. Ну и видок – хоть посмеяться напоследок.
– Меня вырубили – нога, – сообщил я. – Коноводы твои. Не знаю – где. Шесть лошадей нам, и хорошо бы, если бы никто не ушел, но шум был, ты же слышал.
В прошлый раз, когда ранили – не так болело. Вместо ноги бревно – так вот что значит хороший удар мечом, повезло мне, что замах у гада не получился, места было мало, а то отрубил бы ногу к черту. Может, остаться, не виснуть на ребятах? Всё равно на этой обезьяньей планете шансов у меня нет, гангрена, вон какие тряпки грязные. Если лошадей достанут, попытаюсь прикрыть или увести погоню в сторону. Пару гоблинов урою, хотя они-то здесь при чем?
Так, а что у нас здесь есть? Два бурдюка с молоком? Что-то типа кумыса – литров шесть. Нам на два дня. Наши шмотки в мешке – ну, джинсы мужики натянут, хорошо, что обувку, твари, сберегли. Сверху халаты – издалека за местных сойдем. А вот дохлые они вроде и нормальные ребята, монголоиды. О, у них и пояса есть – берем! Что-то на голову, вроде платка, из тех вот тряпок. Как тут огонь добывают – этими камнями, что ли? Из оружия сгодятся все ножи и вот эти два меча, вдруг Юре подойдут. Ни одного копья – дикари. А луки нам без надобности – никто не умеет. Ого, аркан! Все в сумку, как раз поместится. Все. Где Юра?
Выползаем и начинаем переживать. Хотя ему-то что? Ножевому бою учил меня именно он, а не какой-нибудь сэнсэй. Вот против лучников, конечно… Ну, ничего, подождем, и все решится само.
Юра вынырнул из темноты вслед за шестеркой лошадей. Понятно, тоже, как и я, ездить не умеет. Он бы их еще хворостиной, как коров, подгонял.
– Было шестеро, это их лошади, оседланы, – сообщил тихо. – Трое ушли. Там табун голов сто. Но о нас все равно знают. Пока ты был в отключке, я видел, что двоих, которых мы покалечили, куда-то увезли. Наверное, недалеко, раз до утра дожидаться не стали. И эти трое, уверен, туда же поскакали. Думаю, у нас час-два, не больше.
Я кивнул:
– В палатке одежда и оружие. Попей, там кумыс в бурдюке, и давай дядю Колю паковать. Должны управиться за пятнадцать минут. Видел, куда этих уродов повезли? Вот нам – в противоположную сторону.
Что-то за нами погоня не поспешает. Едем уже часов шесть, почти шагом, я два раза падал, сейчас меня Юра привязал. Дядя Коля так ни разу и не очнулся. Нога кровит, совсем хана. И солнце палит, если так дальше пойдет, догонять нас не понадобится, сами сдохнем. Надо Юру отпускать. Все, товарищи, привал.
Хлюп! Стрела пригвоздила мою раненую ногу к коню. Прошла насквозь, и почти не больно, как в протез попали. По-моему, в ту же рану вошла. Конь начал падать, и перед глазами завертелось зеленое и голубое и погасло.
…Ну, что… Повезло мне, что стреляли охотничьей стрелой, а не боевой – той можно и ногу отчекрыжить. С везением все – в остальном придется дальше помучиться. Дядю Колю убили. Юра сам как-то умудрился убить одного гоблина, притворившись разбившимся при падении с лошади. Говорит, минут пятнадцать ждал, пока над ним склонятся. Привезли его в гоблинское стойбище, спину ножами изрезали, золой натерли и распяли на колышках – спиной кверху, на солнцепеке. Три дня лежал, мух кормил, и все стойбищенское население все это время ему на спину мочилось. Детишки очень потешались гоблинские, скучно им, хуже мух.
Теперь лежим в одной палатке, шаман приходит, лечит какой-то дрянью. Кормят мясом, пить дают. Я, везунчик, пока Юру мучили, лежал без памяти в палатке, и что со мной делал шаман – не знаю, но не умер и в сознание пришел. По нашей слабости и беспомощности никто нас не связывает, поскольку даже по нужде не встать. Каждый вечер какая-то старуха обтирает наши тела и меняет тряпки на повязках, но запах в палатке у нас такой, что в выздоровление я не верю. Да им это и не надо, главное, чтобы мы боль опять ощущать могли, сознание сразу не теряли. Второй акт марлезонского балета готовят. Это у местных вроде концерта, скучно живут, развлечений-то нет. Индейцы, блин. Юра так сказал, и я с ним согласен.
Задачу мы с ним согласовали, выздоравливаем, то есть доходим до кондиции по меркам дикарей, одновременно, чтобы нас по очереди на мясокомбинат не таскали. Берем на это недели две, если повезет, и пару деньков сверху придуриваем, копим силы, чтобы метров сто по прямой пройти могли. Если все удачно – срываемся, убьют, конечно, но как птицу – в полете. Вот такая у нас светлая идея фикс.
…Недалеко мы ушли. Все по плану, по прямой метров сто, ночью. Оказывается, нас дети караулили, какие-то уроды тут же выскочили из ближайшего вигвама или юрты, я в темноте не разобрал. Одного придушил, надеялся – убьют сразу. Думаю, и Юра своего сделал. Но жажда развлечений овладела народом прерий: нас связали и кинули в палатку.
…Утром настала моя очередь. Под радостное погыркивание толпы меня привязали к колышкам лицом к солнцу, и невидимый мне гоблин начал отрезать пальцы на ногах. Наверное, им понравилось, я не молчал. Кажется, отрезали все. Очнулся ночью, было тихо. Потом очнулся днем, дети тыкали меня прутиком в раны и совершали детские дела. Потом ко мне пришел Юра и лег рядом. Кожи у него не было.
…Думаю, я сошел с ума. В памяти какие-то отрывки. Вот я ползаю в пыли на четвереньках, дети кидают в меня конские яблоки, а я собираю их и прижимаю к груди. Вот я в степи, и какая-то коза тычется носом мне в лицо, хочу ее съесть и пытаюсь укусить за щеку, а коза вырывается. Какой-то мальчик бьет меня палкой, я плачу от обиды, ведь он мой друг. Вокруг все грохочет, вода, мне холодно, прижимаюсь к собаке, а она рычит и кусает меня. Не знаю, сколько это продолжалось, месяц, два, год, но постепенно начал понимать, что это я, я жив, и живу – здесь и так.
Я – раб племени. Юродивый старый раб, пасу двадцать шесть коз вместе с мальчиком-рабом неведомого происхождения. У меня старый халат на голое тело, иногда я пью козье молоко, и мальчик на меня кричит, иногда он дает мне еду – сушеное мясо или какие-то лепешки. Очень холодно и постоянно хочется есть. У меня нет пальцев на ногах, при ходьбе я сильно косолаплю и не могу бежать за стадом.
Глава 3
Наверное, нас продали. Или подарили. Уже третий день мальчик ведет нас по степи, он впереди, за ним козы, сзади я подгоняю отставших. Толку от меня мало, когда коза удаляется в сторону – не могу ее догнать и громко кричать мальчику тоже не могу – хриплю, но он не слышит. Похоже, мы еле ползем, еда вчера закончилась, завтра попробую попросить козьего молока. Нам нельзя этого делать, козлята с нами, и они не должны отставать. Молоко только для них и для наших хозяев, еду около стойбища нам оставляла старуха, доившая коз. Нас никто не охраняет, но если мы не придем – найдут и накажут, я это понимаю. Мы общаемся жестами, и мне непонятно, сколько нам осталось идти. Мальчик плачет по ночам, а я стерегу стадо. Ночью очень холодно, поэтому все равно не сплю. Без еды смогу идти еще два дня.