Страница 4 из 12
Тогда он запрятал ранец под куст, резонно решив порыться в нем тщательнее, и отправился на поиски «соседа».
Боксер подлетел к поросшей красноватой травой яме, уселся на край и тоскливо завыл. Полный самых гадких мыслей, Робинзон заглянул в полное воды углубление в земле.
Так и есть.
Там лежал человек.
Мертвый.
Точнее – убитый.
Удар был нанесен по шее чем-то весьма острым и оборвал жизнь мгновенно. А вот на траве и орудие убийства – туристический топорик, заляпанный бурым. Бросил его убийца с перепугу.
На мертвеце был импортный «лифчик» под гранаты и магазины. Все еще не веря, Робинзон опустился на колени, маузеровским штыком срезал лифчик. Магазины были те самые, от оружия «для самообороны гражданского населения и служб внутренней охраны объектов» по имени «Сайга».
Гранаты, в карманчике – запалы.
Знаменитая лимонка, мечта всех советских школьников.
Пес ворчал, но терпел мародерство.
Ругая себя последними словами и понимая, что иначе нельзя, Робинзон переправил к себе все мало-мальски полезное из «лифчика» и карманов куртки мертвеца. Затем, едва не поцапавшись с боксером, предал труп чужой земле, поднял винтовку и выстрелил.
«И таблички не поставишь. Не для кого. И что писать? Документов у нас ни у никого нет, а обстоятельства… убит топором голодным сукиным сыном из-за консервов и берданки?»
Робинзон, не оборачиваясь, пошел к месту стоянки «соседа», присоединяя штык, бормоча: «Ублюдок… сам не озаботился снарядиться, так на тебе… подошел поболтать, наверное, и р-раз… Ведь мог и попросить. И жратвы, и оружия… Или сам чего соорудить…»
Боксер остался выть над могилой, и вой этот был пострашнее рева морских чудовищ. Робинзон, не скрываясь, пер напролом. Колючие ветви расцарапали лицо, от душившего его бешенства он едва не налетел на висевшего посреди лощинки лжепаука.
Тот взлетел на клейкой нити вверх и ввинтился в крону, зло скрежеща жвалами.
Вот и стоянка…
На треск ветвей «сосед» вскочил.
Увидев человека, призывно замахал руками. В левой у него был кусок мяса, с которого на тельник капал сок. Робинзон, видя только его контур, шел вперед молча, выставив перед собой штык, и даже не услышал удивленного возгласа и не почувствовал момента, когда сталь пронзила плоть.
Глава 2
А на другой оконечности континента еще один человек в запыленном камуфляжном костюме с громадным рюкзаком за плечами устало брел со стороны бескрайней саванны к туманному мареву над болотом, поминутно оглядываясь и поглаживая карабин.
К полудню воздух потеплел, но вместе с тем стал и более сырым.
От болота к небесам чуждого человеку мира поднимались пласты нагретого воздуха, пропитанные удушливыми испарениями.
Запах тины и медленно перегнивающих растений мог свалить с ног и слона, если бы тот вдруг оказался высажен в этом дивном новом мире.
– Однако солнце в зените. Хотя, конечно, какое же это солнце! Так, пародия. И цвет какой-то блеклый; и свет – будто не лучи, а потеки.
Он принялся выхаркивать мельчайшую пыль, досаждавшую ему на просторах саванны несказанно. Красноватый песок, без видимых колебаний атмосферы, забирался за ворот, в нос, неведомым способом оказывался в ботинках, от чего ноги путника горели так, словно он неделю бегал трусцой по наждачной бумаге.
Вскоре стали появляться поблескивающие озерца, клочками пошел фиолетовый мох с тучами мелкой гнуси, вьющейся над землей стаями, поминутно складывавшимися в серебристые призрачные фигуры.
Услышав далеко за спиной, со стороны открытой степи хриплый вой, человек заторопился. Мимо искривленного сухого дерева, желтоватая кора которого висела, словно лоскутья гниющей кожи на прокаженном, он почти пробежал, косясь на десяток здоровенных черных птиц.
Вид их был ему незнаком, как и других представителей биосферы вокруг.
Однако груда костей, отвратительная вонь, красные морщинистые шеи и крючковатые клювы наводили на мысли о санитарах природы.
– Кто вас знает, птички. Может, вы здесь многопрофильные. Лучше сидите себе смирно – и я патроны сберегу, и вам, падальщикам проклятым, спокойнее будет.
Он погрозил грифоподобным тварям кулаком.
Одна из птиц клекотнула, расправила крылья, от чего густое зловоние заставило человека отшатнуться и въехать ногой в тухлую водицу небольшой лужи, и нагло, громко и отвратительно заорала. Издевательские звуки словно бы сложились в замысловатые слова какой-то гортанной речи. Высказавшись таким образом, падальщик как-то нелепо, боком, едва не падая, слетел вниз и, подволакивая левую лапу, заковылял к человеку.
– Э! Э! Ты не очень-то!
Путник и сам был не рад, что начал задираться с местными чистильщиками – пташка была аховых размеров.
На Земле такая, пожалуй, и взлететь бы не смогла.
Человек отступил, поднимая карабин, гриф же странно, по-лошадиному, всхрапнул и гулко сглотнул, от чего комок прокатился сверху донизу по голой алой шее, утонув в коричневом пуховом воротнике. Затем падальщик склонил лысую голову на плечо и гадкой синей пленкой прикрыл левый глаз.
– Как знаешь, трупоед, как знаешь, – пробормотал человек и нажал на курок.
Башка птицы разлетелась, а тело вдруг ломанулось к своему убийце, развернув крылья и хлеща во все стороны густой кровью, но подвернуло лапу и ухнуло в ряску. Звук выстрела по сравнению с поднявшейся какофонией казался райской музыкой. С дерева взмыла вся стая, картаво выхаркивая угрозы, и закружилась над стрелком.
– Ну вот, снова нескладуха. Четвероногие-то хоть поостерегутся соваться за мной в болото, по крайней мере, хочется в это верить. А эта гнусь везде достанет. И видно их весьма далеко. Как бы еще не понабежало да не поналетело любителей падали. Блин горелый! Все не в кассу!
Беглец, не останавливаясь, перевел карабин на режим автоматической стрельбы. В голове пронеслась заполошная мысль – мол, еще не хватает все патроны на трупоедов пожечь, – а он уже несся быстрее лани, поминутно поднимая озабоченное лицо вверх и петляя меж озер.
Но тутошняя разновидность стервятников отнюдь не пылала жаждой мести.
В небесах кружила теперь только парочка особо суетливых, остальные же, по-видимому, спустились перекусить мертвым товарищем. Однако оставались еще четвероногие, что весело и жутко смеясь, весь день кружили вокруг путника, звериным чутьем догадавшись не подходить на дистанцию верного выстрела, однако умело и организованно отжимая того к трясине.
– Ничего, ничего. Вы еще не знаете, что я за тварь. И в болотце влезу, и в реку войду. Не просто будет меня догнать и сожрать. Да и об огнестрельном оружии вы понятия не имеете.
Вскоре вереница темных собакообразных силуэтов промчалась под деревом, встревожив падальщиков.
Резко заголосив, они взмыли в небеса.
Под ногами упруго пружинил мох, высокие шнурованные ботинки давили сочные гроздья крупных ягод всех мыслимых цветов, застревали в удивительно цепком, стелющемся над землей папоротнике, следы рубчатых подошв уже заполнялись мутной жидкостью.
Дышать стало значительно тяжелее – приторный аромат гниющих растений и благоухание водяных цветов вливались в раскаленные трахеи медленно и тягуче, как вода. Пару раз из-под ног бегущего вспархивали птицы, раз он едва не налетел на клубок небольших змей, а ядовито-оранжевый приземистый куст вдруг поднялся и на трех мохнатых ножках умчался к ближайшей яме, полной клубов синего пара химического вида.
Сзади вновь раздался охотничий клич стаи – дьявольское похохатывание и тявканье.
Наконец человек въехал ногой в яму, служившую входом в берлогу невесть какой твари, и, окатив себя грязевым фонтанчиком, остановился.
Дальше была трясина. Местность, открывшаяся беглецу, навевала исключительно безрадостные мысли.
Была она донельзя унылой и тоскливой.
– Печален и причудлив лик Гримпенской трясины.
При каждом слове горло человека начинали немилосердно драть попавшие туда на бегу частицы пыли.