Пилот-девица

Однако последний встреченный полицейский офицер всё же сжалился над ними. Он посоветовал дяде Толе с Василисой обратиться в Русский Культурный Центр, который, де, находится на соседней улице.

– Там вам всё скажут, там вам помогут... А я – я просто не могу.

"Просто не могу" – было крайне загадочной формулой. Но у Василисы не было сил ломать голову над этой загадкой.

Офицер не соврал. Русский Культурный Центр и впрямь находился рядом – конечно, "рядом" по понятиям большого города. В получасе пешего хода.

Раньше Василиса никогда не бывала в Русских Культурных Центрах с их бесконечными Пушкиными, самоварами и фотографиями балерин, растопыренным циркулем перелетающих через сцену в фигуре "гранд жете".

И, будь муромчанка в тот день поэнергичней телом и душой, она наверняка долго восхищалась бы розовым мрамором высоких колонн, растительными узорами ковров и золоченой лепниной вестибюля.

В Русском Культурном Центре было по-больничному тихо. Тишина эта составляла разительный контраст с гудящей, галдящей, кричащей, шелестящей шинами атмосферой столичной улицы, которая не вполне еще сообразила, следует ли ей хорониться, или наоборот паниковать.

Седовласый и благообразный охранник с подчеркнуто русским фенотипом (бакенбарды, осанка, добрый прищур глаз – а что, всякий театр начинается с вешалки!), который дежурил на входе, посоветовал им обратиться к ассистенту Дулину. Тот, де, не покладая рук занимается делами таких же бедолаг как они. Руки он не покладает в кабинете номер четыре, добавил добряк.

Туда-то они и направились.

Ассистент Дулин оказался невысоким человеком с квадратным лицом, крупными залысинами и смешной ямочкой на подбородке.

Он нехотя поднял глаза от бумаг и с неподражаемой интонацией бесконечно занятого бездельника поинтересовался:

– Что у вас?

– У нас – мы, – как-то очень основательно заявил дядя Толя и уверенно протянул Дулину свою крепкую пилотскую руку.

Надо сказать, опытному манипулятору дяде Толе удалось достаточно быстро расположить к себе (а значит и к Василисе) скучающего чиновника.

Для начала он поведал хозяину кабинета номер четыре их с Василисой историю (в изрядно причесанном и граждански безупречном виде). Рассказал и об охоте на василиска, и о Прибежище Душ. А еще про сопротивление инопланетным захватчикам, вылазку с самодельной взрывчаткой, монорельс, на котором они промчались по долинам и по взгорьям, пожираемым джипсианскими комбайнами...

Затем, словно бы расчувствовавшись, дядя Толя сразу же потребовал выпить. Мол, героическому ветерану срочно надо сто грамм фронтовых, чтобы восстановить душевное равновесие.

А когда Дулин замялся – потребовал настойчивей.

В общем, чиновник после недолгой борьбы с самим собой полез в сейф за коньяком "Арарат" и двумя бокалами.

Через двести граммов Дулин с дядей Толей были уже на "ты" и обсуждали текущие мировые проблемы в стиле, весьма далеком от официального.

– Ты, Толя, спрашиваешь меня про эвакуацию? – Говорил Дулин, все больше распаляясь. – А я тебе скажу! Скажу про эвакуацию! Эвакуации – нет! Ты спрашиваешь, как это так нет?! Как это нет, когда Риту сожрали? Когда на подступах к Рахшу творится черт знает что?! Когда над головой инопланетяне снуют? Когда вообще не понятно, что завтра будет? А так вот: нет! Их прекраснодушный Народный Диван постановил: Рахш не сдавать! Держаться! Оборонять армией, флотом и народным ополчением! Вот они и не сдают... Держатся и ополчаются... А помимо прочего военные власти закрыли космодром. Вот по этой-то причине я не могу тебя с девчонкой твоей сейчас посадить на флуггер и куда-нибудь в безопасное место отправить. Не мо-гу!

– А что можешь?

– А могу здесь разместить с относительным комфортом. Сам понимаешь, местные пятизвездочные отели это не наши "пятерки"... Но если безальтернативно – то сойдут! Поживете здесь недельку, другую, третью, четвертую... А там уже и решится что-нибудь!

– Две недели? Две недели сидеть и бакланить? – возмущенно вскинулся дядя Толя.

– А что тебя не устраивает? – недоуменно спросил красный и потный Дулин.

– Да хочется гадов инопланетных бить! Изнываю прямо – так хочется дела настоящего! – дядя Толя сжал кулаки и сделал зверское лицо.

– Ты серьезно? Насчет "хочется бить"? – недоверчиво уточнил Дулин.

Василиса тоже недоумевала. Ей казалось, она успела хорошо узнать дядю Толю, а для того дяди Толи, которого она хорошо знает, куда более характерно желание бить баклуши, нежели каких-то там "гадов", причем забесплатно.

Впрочем, Василиса допускала, что последние события нечто в его душевных обыкновениях переменили. В любом случае она в разговор двух старших мужчин не встревала, воспитание не позволяло.

– Аж кушать не могу, как хочется! – подтвердил дядя Толя.

– Ну если кушать не можешь... Ты же пилот по профессии, так? – Дулин задумчиво закатил глаза, словно подыскивая в уме варианты.

– Пилот, да.

– Тогда могу тебя в бригаду космодромного обслуживания записать. Там дело самое что ни на есть настоящее. Не знаю как насчет "гадов бить", полетать тебе вряд ли дадут... Ну то есть я совершенно уверен, что не дадут. Но если хочешь быть в центре событий, так сказать, на передовой, то...

– А что? Космодромное обслуживание? Очень даже отличненько! – дядя Толя не для виду повеселел. – Я когда на пилота-то учился, в такой бригаде как раз подрабатывал... Но в мирное время, конечно. И платили там неплохо... Получается, стану снова студентом. Назад в будущее! – и дядя Толя щедро отхлебнул коньячок из бокала с профилем Пушкина. На его лице медленно нарождалась гримаса морального удовлетворения.

Вдруг Дулин вспомнил, что они с дядей Толей в кабинете не одни и поглядел на Василису. Та с отсутствующим видом сидела в кресле у широко распахнутого в сад окна – там на ветвях старого гранатового дерева чистили перышки два красивых ванильно-желтых попугайчика с красными хохолками.

– Ну а вы кем хотели бы поработать, мадемуазель? – глядя на муромчанку масляными глазками перебесившегося холостяка, осведомился Дулин.

– Я? Вы про меня? – встрепенулась Василиса.

– Про вас, да. Кем работать желаете?

– Работать? Если по совести, то я... я не хотела бы пока работать... Я хотела бы отдохнуть. Если это возможно, – искренне сказала муромчанка.

Лицо у Василисы было таким изможденным, а глаза такими печальными, что Дулин, не задавая лишних вопросов, написал что-то на бланке с водяными знаками и державными орлами.

– Вот, – сказал он, протягивая бумагу Василисе.

– Что это?

– Направление в гостиницу для вас. Поживете там пока за казенный, то есть за клонский, счет, здоровье поправите, отоспитесь... Кстати, питание вам полагается трехразовое, как иностранной беженке из района военных действий, а ресторан там очень даже ничего. Пока все это не началось, я там сам, признаться, столовался. А что? На машине всего двадцать минут...

Глядя как всё понемножечку устраивается, дядя Толя с облегчением вздохнул и приобнял Василису за плечи.

Конечно, если Василиса будет жить в гостинице с трехразовым ресторанным питанием, причин волноваться за подопечную у него и правда не будет. И он сможет "бить гада", то есть джипса, со спокойной совестью, а не как человек, бросивший на произвол судьбы своего младшего товарища.

– Да ты не беспокойся за меня главное... Буду позванивать тебе по свободе! А там, глядишь, и вся эта заваруха закончится, – вполголоса сказал Василисе дядя Толя.

Василиса кивнула, хотя намерения беспокоиться в ту минуту вовсе не испытывала.

Какая-то сложная апатия овладела ей – похожая на сон наяву. Апатия, которая, если верить психологам, частенько накатывает от переизбытка впечатлений.

Тем временем, судя по красноречивым взглядам ассистента Дулина, он полагал встречу с героическими беженцами оконченной (тем более что бутылка "Арарата" уже опустела и переместилась под стол).