Страница 14 из 42
Громовой удар за стеной зала Канвы толкнул подслушивавшего под дверями Авиндхью, метнул его во дворец-крепость, бросил под ноги Раваны.
— Царь богоравный! — возопил жрец Ануана слезливо. — Гнусный предатель Акампана задумал этой ночью против тебя взбунтоваться! Соблазнил он воинов Тамалахама а меня, раба твоего, угрозами и посулами привлечь старался. А Ситу, жену Рамы, решил изменник навстречу царевичу выслать, чтобы с ним замириться. Искоренить царский род грозился убийца! Спаси нас, Великий Повелитель, от бедствий!
Дашагрива недолго думал: поднял по тревоге «быкоголовых», растоптал воинов Тамалахама слонами. А Ситу отдал под опеку Авиндхье. Теперь она была спрятана в храме.
Тамил лежал на спине около Пушпаки, смотрел в небо и напускал на себя безмятежность. Но с безмятежностью ничего не получалось: Пушпака была готова к полету. Все в надлежащих местах, все проверено и установлено.
Солнце поднялось выше, пригрело; живительный кедровый воздух потянуло ввысь, небо поблекло, голубые лотосы Шивы затянуло пеленой тумана. Тамил вскочил, отряхнул прилипшие травинки. Сиденье было прохладным. Левое крайнее кольцо — искра небесного огня. Раздался хлопок… Это загорелось земляное масло. Пламя вырвалось из хвостовых труб. Второе кольцо — задвижка, пропускающая пламя вокруг сосудов с ртутью. Пушпака задрожала, грохот перешел в вой, клубы черной пыли закрутились сзади. Тамил выдернул задвижку дальше — вой перешел в трубный однотонный звук. Колесница мелко затряслась, едва сдерживая нетерпение, и вдруг покатилась к вершине, все убыстряя и убыстряя ход. Тамил оттянул задвижку до конца и посмотрел в окно под ногами: высокая зеленая трава уходила медленно назад… Что это? Тамил внимательно вгляделся и вдруг понял: под ним лес! Он летит!! Тамил взглянул в глазки на бронзовой пластине: стремительно приближалась дымящаяся голова Ануана… Пушпака должна была неминуемо врезаться в грозного бога! Но в сознании зазвучал голос Бхригу: «Закрой левую нижнюю трубу, и ты повернешь влево и поднимешься выше». Колесница плавно накренилась, развернулась в сторону от моря и полетела по большой дуге, забираясь к набегающим с запада тучам.
Внизу лежала маленькая Ланка с крепостью-кольцом, тонюсенькой лентой реки, квадратиками полей, беленькими кирпичиками домиков. Тамилу захотелось спуститься к ним и кричать от мальчишеского восторга: «Глядите, глядите вверх! Это я, пастух из вон той деревушки лечу, как птица, неподвластная людским, законам, свободная в просторах света!» Он выровнял колесницу и закрыл обе верхних трубы — Пушпака пошла на снижение.
Два раза разворачивался он над верхушками деревьев — никак не мог попасть на просеку. Но наконец колесница вышла на нее ровно. Глухой удар, Пушпака подпрыгнула и замерла. Тишина. Тамил почувствовал слабость в ногах, во всем теле.
Запах трав, хвои, испарения почвы успокаивали, как нежная кожа материнской груди, к которой прижимают шлепнувшегося при первом шаге ребенка. С досадой полез Тамил под днище Пушпаки, осмотрел его и, удостоверившись в крепости колесницы, побежал вприпрыжку по усыпанной иглами земле, между кедров, пиная шишки и насвистывая от безотчетной радости, вспыхнувшей в нем.
Едва Тамил успел войти в комнату и ополоснуть лицо, как тут же появился поваренок, сзади которого шествовал раб с огромным подносом. Чего только из пищи и питья не было установлено на нем!
— Главный повар по повелению царственной семьи с глубоким почтением посылает тебе сей скромный обед! Пожелание здоровья и аппетита! — поклонился поваренок и, указав, где поставить, удалился с рабом.
Вот наступают дни его торжества, и их будет больше. Но к этой ли цели стремилось его сердце? Этого ли ждал он от дел своих? Друзья свободны, он уже был в небе, чего же еще? Теперь нет охраны, и Пушпака ему подвластна. Он может уйти отсюда хоть завтра, но что-то его крепко держит… Недосягаемые лотосы Шивы, несбыточность сказки… Порхающей бабочкой зазвучал грустный напев тростниковой свирели. Слова нижутся в ожерелья, но ни одно ожерелье не похоже на другое, зачем тогда составлять их? Слова утешения — стихи о любовной тоске. Как крик приносит облегчение, так и в стихах облегчения ищет рассудок.
В дверь настойчиво стучали. Тамил открыл и отступил, насторожившись. В комнату шагнул высокий беловолосый жрец в накидке с символами Вечного Змея Ашу. Он посмотрел прямо и испытующе в глаза Тамила и сказал:
— Великий Хранитель Чар, Великий жрец Вечного Змея Ашу, брат бога, Кумбхакарна посылает тебе, колесничий, одежду и ожерелье священного сословия. Завтра утром, во время приношения жертв небесной колеснице и чудесному ее полету, ты их наденешь. Будь готов!
Ревели раковины, и утро было синее. Тамил облачился в жреческую одежду. У дверей комнаты стояли носилки с четырьмя рабами, а высокий беловолосый жрец поторапливал его.
Ни знаки почета, ни всеобщее внимание не трогали Тамила — волновало свидание с Пушпакой, неудержимо хотелось в небо. Еще одно смущало Тамила: первый за Раааной слон нес Мандодари с Шивой. А перед ним мельтешили танцоры, и из-за слоновьих задов ничего не было видно.
В двухстах шагах от Пушпаки в землю был врыт жертвенный камень. Вокруг расстелили ковры, на них поставили подносы с вином и мясом, разложили подушки. Царская семья с Раваной села под белыми зонтами. Беловолосый жрец взял Тамила за плечо, подвел к жертвенному камню, Белый буйвол стоял со спутанными ногами, его держали за рог? жрецы: в красных опоясках. Служитель храма Ануана подал беловоло сому чашу и черный нож из обсидиана. Одним ударом беловолосый вскрыл жилу на шее у буйвола, и липкая густая струя взметнулась фонтаном. Жрец наполнил чашу кровью, сунул Тамилу в руки.
— Пей! Первая жертва богу с тобой отправится в небо!
Допил Тамил жертвенную чашу, выслушал начало гимна, но когда жрец сказал ему: «Иди! Передай нашу жертву богу!» — поднял руку, призывая к вниманию и спрашивая разрешения обратиться к Владыке Ланки и богу. Музыканты растерянно затихли.
— Великий владыка, царь царей, богоравный! Падаю ниц перед тобой, дерзаю произнести мысль, подсказанную мне богом Ануаном! Дозволь, Владыка, поднять к небу невесту бога, посвященную Шиву, чтобы мог лицезреть отец богов прекрасный лик ее поближе. Пусть сама передаст супругу твою жертву. Да будет так.: как скажет богоравный Повелитель!
Каменные лица ожили, уставились испуганно на Равану. Он молчал долго, потом склонил ухо к Кумбхакарне, кивнул головою… Кумбхакарна встал и сказал с угрозой и предупреждением:
— Просьбу бога Ануана благосклонно повелевает выполнить бог Дашагрива. Окропите Шиву священной кровью и проводите в летающую колесницу!
Великий жрец Ануана Авиндхья, подвел Шиву к жертвенному камню. Беловолосый обмакнул палец в лужицу крови, собравшуюся в ложбинке на камне, провел по лбу, между бровями, стряхнул несколько капель на одежду. Снова грянула музыка. Двое служителей подбежали с носилками, понесли дочь царя к колеснице. Тамил пошел сзади. Словно во сне, смотрел он, как садится царевна, потом влез сам, закрыл дверцу. Они остались вдвоем на тесном сиденье. Он боялся шелохнуться, повернуть голову вправо. Хлопнуло в раковине масло, заклубилась черная пыль за хвостом птицы, побежала навстречу голова Ануана. Тамил полностью открыл две верхние задвижки — резко рванулась вверх колесница, тело Шивы откинулось назад, но юноша удержал ее, обхватив рукою. Промелькнуло внизу жерло вулкана, блестящая гладь океана раскинулась до горизонта. Колесница забиралась все выше и выше, а Тамил, будто забылся, ничего не делал и не убирал руку с талии Шивы. Сколько так могло продолжаться?
Вдруг девушка повернулась к нему и жалобно сказала:
— У меня болят уши…
Шива заговорила с ним?! Голубые лотосы смотрят прямо в глаза, бледно-розовые лепестки губ раскрыты, теплое дыхание ласкает. Лицо его каменеет от нежности и страха. Шива! просит о чем-то?
— Уши больно…
Тамил. вздрогнул, отдернул руку. Быстро уменьшил выброс ртути; выровнял колесницу: стал снижаться. Совсем забыл! У него же есть миндальный орешек! Не отрываясь, он смотрел; как держат, зернышко тонкие пальцы. На белых зубах хрустнул орешек… И вдруг улыбнулась Шива.