Страница 38 из 39
Очнулся капитан от запаха нашатыря. Ему помогли подняться. Вокруг толпились люди, видимо, жильцы близлежащих домов. Чуть поодаль сидел на земле со связанными руками и тот человек, который так нужен был капитану только живым. Бикезин подошел к нему.
— Ковальчук? Или как тебя там?.. Вот и встретились… пришелец с того света.
Бикезин спокойно посмотрел в его холодные, полные страха и ненависти глаза и медленно пошел навстречу милицейскому «газику», который заруливал во двор.
17
В кабинете было душно. Капитан подошел к окну, отдернул штору. Ветерок ворвался в комнату и вымел назойливую духоту.
— Как здоровье, Алексей Иванович? — В кабинет вошел Кравцов с перебинтованной рукой на перевязи.
— А я только что 6 тебе подумал. На здоровье уже не жалуюсь, заштопали меня врачи по всем правилам. Как у тебя, Костя?
— У меня еще не скоро гипс снимут… Зудит…
— Да, поработал-таки своими «рычагами» Мирон Сергач.
В дверь кабинета постучали.
— Войдите!
— Извините, я вам не помешал? — Адвокат Михайлишин нетвердыми шагами направился к столу капитана.
— Нет, нет, прошу вас, Богдан Станиславович. Садитесь…
В который раз Бикезин поражался тем метаморфозам, которые происходили на его глазах с адвокатом. И сегодня — тем более. Перед ним сидел старый, испитой, заросший щетиной человек. Костюм в сальных пятнах, несвежая рубашка с оборванными пуговицами, небрежно повязанный галстук с замусоленными концами… И руки… Какие-то жалкие, беспомощные, с обгрызенными ногтями, они то и дело суетились в поисках чего-то невидимого, эфемерного, которое все время ускользало, заставляя их владельца недоумевать, страдать и бояться. Потухшие глаза адвоката, подслеповато щурясь, беспокойно ощупывали стол, стены, пол в кабинете и даже словно бы что-то внутри себя.
— Я слушаю вас.
— Алексей Иванович, бога ради, простите мне мой вид. Мне стыдно… Я виноват…
— Что случилось?
— Скажите, капитан, вы представляете, что такое идти в атаку? Во весь рост, под пули, в разрывах мин и гранат… Страшно? Да! Очень… Но рядом с тобой твои товарищи, друзья. А позади Родина. Смерть — не избавление от мук и не просто шаг в небытие, а продолжение жизни. Пусть не твоей — твоих детей, внуков, родных и близких, твоих друзей… Я прошел всю войну от порога родного дома до Берлина. Со смертью в обнимку — но я ее не боялся. Нет! Не было в моем сердце такого чувства, понимаете, не было! Два тяжелых ранения, контузия и бог знает сколько мелких царапин — все выдержал. Верил в жизнь… в будущую прекрасную жизнь. А вот теперь… Теперь я боюсь! Я трус! Понимаете, трус!..
— Успокойтесь, Богдан Станиславович! Что с вами?
— Со мной? Со мной пока ничего. И это самое страшное! Пока ничего. Пока…
— Так все-таки скажите же наконец, что с вами происходит?
— Капитан, я знаю, от чего умерли Слипчук и Лубенец. Нет, не перебивайте меня! Давно знаю…
— Откуда?
— Алексей Иванович, я уже четверть века работаю адвокатом… Записка. Все дело в ней… Я понял, все понял. Это не блеф.
— Да, вы правы.
— Вот! Я испугался… Смерти испугался! Чего ради? В мои годы? Запаниковал. Это я — то, полковой разведчик, старший сержант Михайлишин! Да какой я после этого!.. Ходил в штыковую — не боялся, «языка» брал — не боялся, сколько раз прикрывал отход разведгруппы — не боялся! А теперь вот… струсил. По ночам не сплю… Стыдно! Опустился!..
— Я просто затрудняюсь что-либо вам ответить. Все это очень сложно. Мое сочувствие вам не поможет. Но я думаю, что вы совершенно напрасно себя изводите.
— Да, да, может, вы и правы. Может быть… Послушайте, Алексей Иванович! Мне помнится, вы однажды спросили у меня про Ковальчука.
— Просто, в разговоре…
— Не-ет, не просто! Я понимаю: идет следствие, и вы не вправе мне что-либо рассказать. Служебная тайна… Вот я после этого разговора и задумался. Почему именно Ковальчук? И кое-что вспомнил! Не знаю, насколько это вам интересно, но поведение Ковальчука в тот день было какое-то странное…
— В какой день?
— Понимаете, у меня зубы, в общем-то, пока на удивление неплохие. Нельзя сказать, что я чересчур много уделяю им внимания, но в мои годы иметь такие зубы… У нас в роду у всех зубы отличные. Только два зуба у меня отсутствуют — в одном из поисков встретились с немецкой разведкой, и в рукопашной фриц автоматом заехал по зубам… Так вот, не помню с какого времени у меня стояли обычные, металлические зубы. Но с некоторых пор ко мне на работу зачастил Ковальчук. — мы с ним были просто знакомыми. Он обращался ко мне с просьбой посодействовать в возвращении патента. И вот однажды он намекнул мне, что хорошо бы поставить вместо моих старых протезов новые, золотые. Я сначала отказался, а потом подумал: а почему бы и нет? Денег жалко, что ли? И согласился… Записался в очередь — желающих вставить золотые зубы и коронки очень много, очередь длинная, года два ждать нужно. И забыл, представьте себе, об этой затее. И вот однажды, перед моим отъездом на лечение, ко мне зашел Ковальчук. Домой. Сказал, что подошла моя очередь и что мне нужно срочно явиться в стоматологическую поликлинику. Я пришел туда, и он мне изготовил два отличных протеза…
— Так что же здесь необычного?
— А то, что оказалось, моя очередь не подошла и до сих пор — я недавно проверил! Вот тогда я и вспомнил, что Ковальчук мне сказал на прощание, когда поставил протезы: «Вам они очень к лицу. Думаю, что вы скоро убедитесь в этом. И вспомните… лучшего зубного врача города»… При этом он так посмотрел мне в глаза, что я невольно содрогнулся. Вам когда-нибудь приходилось видеть вблизи глаза змеи? Именно с такими глазами мне и запомнился Ковальчук в тот день…
— Постойте, постойте, Богдан Станиславович! Минуту…
«Вспомнил! Наконец-то! Неужели!» Бикезин схватил со стола папку с делом об убийстве Слипчука и Лубенца и принялся лихорадочно листать ее. Фотографии судмедэкспертиз… Есть! Как же это он раньше не догадался об этом? Нельзя медлить ни минуты!.. И капитан включил селекторную связь — срочный вызов дежурной машины…
18
Ковальчук отмалчивался уже два дня. Серые глаза равнодушно смотрели куда-то вдаль и только изредка вспыхивали злобой, которая превращала лицо в маску ненависти. Односложные «да» и «нет» — вот все, что иногда удавалось добиться Бикезину на допросах.
— Ну что же, будем по-прежнему молчать?.. Тогда придется мне говорить. Посмотрите сюда! Это фоторобот, притом довольно удачный, как видите, это вы собственной персоной… Нам удалось проследить ваш путь вплоть до Новороссийска — вот свидетельские показания кассира железнодорожной станции, проводниц вагона, вашей попутчицы… Корешок авиабилета, паспортные данные — Домич Богдан Михайлович. «Липа». Хорошо сработанная, явно не кустарщина… К этому вопросу мы еще возвратимся… Скажите, вы знакомы с Гостевым Олегом Гордеевичем?
— Нет…
— Странно… Вот его фотография, а это еще один фоторобот — со скульптурного слепка. Так каким образом, гражданин Ковальчук, этот самый Гостев очутился под обломками вашего дома?
— Не знаю.
— Зато мы знаем… Но и об этом чуть позже. Кто вас отвез на станцию?
— Какая разница…
— Есть разница! Мирон Сергач. А теперь ответьте, Ковальчук, где ваши знаменитые иконы?
— Сгорели во время пожара.
— Ну не скажите… Вот заключение экспертов, фотографии икон. А где остальные?
— Не знаю!
— Ну что же, придется освежить вашу память, коль вы позабыли свой тайник в Новороссийске. Прошу! Вот они!
Бикезин открыл небольшой ящик, в котором лежали иконы, аккуратно завернутые в бумагу и полиэтиленовые мешочки.
— Как видите, в целости и сохранности. Между прочим, самые ценные из вашей коллекции. Побоялись отправить посылкой через знакомых Мирона Сергача? Правильно сделали, Ковальчук. Иконы действительно представляют собой большую историческую и художественную ценность и вскоре займут по праву надлежащее им место в наших музеях. Это единственное доброе дело, которое, сами того не ведая, вы совершили… А теперь перейдем к следующему вопросу. Ваша настоящая фамилия?