Страница 31 из 40
— Пожалуй, можно, — не стал спорить тот. — Был небольшой ток от удара, думаю, через час все пройдет. Бабуся, судя по всему, крепкая.
— Как вы считаете, доктор, — шепотом поинтересовался Дмитрий Петрович, — могу я ее сейчас допросить?
— Сразу не рекомендовал бы, — чуть поморщился тот, — все-таки нервное потрясение, да и возраст солидный. Посидите здесь, обождите немного, она скоро окончательно придет в себя.
Спустя некоторое время состояние больной несколько улучшилось, и он осторожно стал ее расспрашивать о случившемся.
— Знаешь, сынок, — с трудом ответила она, — мне ведь шестьдесят девятый пошел, но страшней дня в своей жизни я не видела. Утром ты приезжал, все пытал насчет Валентины, к вечеру тело ее бедное увидела) а сейчас еще чище.
Голос ее сорвался. Она минуту помолчала.
Максимов погладил старушку по руке, помогая ей справиться с волнением. Успокоившись, она продолжала свой рассказ:
— Пришла я от соседки часов в десять вечера. Поужинала, потом прилегла, задремала. Вдруг со сна слышу в комнате, где квартиранты жили, шаги. Ходит вроде бы кто-то. Ну, думаю, от такого дня мерещиться мне стало. Прислушалась, опять вроде звуки какие-то, правда, потише. Страх одолел, не знаю, как встала, как к двери подошла, толкнула что сил было, и у самой сердце обмерло. Вижу — у гардероба фигура какая-то тёмная нагнулась, из ящиков вещи выбрасывает. Как закричу я, и все. Больше ничего не помню. Очнулась — ты уж в комнате был с доктором.
— И это все! — разочарованно протянул Максимов. — Больше вы ничего не видели?
— Да вот все тут.
— Кто же все-таки находился в комнате, не узнали?
— Да как тебе сказать. Не хочется греха на душу брать, вдруг совру по старости, на человека напраслину возведу. На Константина похож, Валюшиного мужа, — Правда, видела я его всего ничего, да еще в темноте. Ума не приложу, чего ему тут копаться, что искал он. Видать, и сам здорово напугался — в окно сиганул, сломал раму.
Максимов стал внимательно изучать каждый сантиметр комнаты. Вокруг царил беспорядок. Вся кровать перерыта: поднят матрац, смята подушка, брошено на пол одеяло. Переворошены даже вещи хозяйки в ящиках гардероба, выброшены с этажерки пылившиеся с незапамятных времен книги. Взгляд упал на небольшую икону, стоящую в углу на прикрепленной к стене подставке. Икона была сдвинута. Максимов встал на табуретку. Подставку покрывал густой слой пыли, но в одном месте она оказалась свежестертой. Икону недавно передвигали. Осторожно просунув за нее руку, Максимов нащупал небольшой бумажный пакет и вытащил его. Затем в присутствии врача и шофера оперативной машины он развернул тугой сверток. В нем оказалась пачка денег, состоящая в основном из пятидесятирублевых купюр — ровно двадцать одна тысяча.
«Вот и ответ на вопрос, почему Горбачев не уехал», — догадался Максимов, завертывая деньги.
В сенях неожиданно послышались тяжелые шаги. Все насторожились. В узкую дверь с трудом протиснулся Вальков. В ответ на вопросительный взгляд Максимова он отрицательно качнул головой и процедил сквозь зубы:
— Сбежал морячок, как испарился, но далеко ему все равно не уйти, дороги перекрыты, физиономия его известна каждому постовому.
— Дай бог, — с надеждой сказал Максимов. — Боюсь только, как бы не упустили. Он ведь озверел теперь. Будет пробиваться из города любыми способами.
Говоря эти слова, Максимов словно в воду смотрел — Горбачева так и не удалось разыскать ни в этот, ни в последующие дни. Ушел, растворился он в человеческой массе. Часто еще возвращался Максимов к делу об убийстве на Прорве, но безуспешно. Потом, когда все сроки вышли, следствие было приостановлено.
Часть II
1
Вечером, под конец работы, Вершинина вызвал прокурор. Он только что вернулся из райкома и был не в духе. Мельком взглянув на вошедшего серыми пронзительными глазами, протянул ему какую-то бумажку.
— Дело у нас одно лежит в архиве, приобщите к нему и прекратите. Сообщите родителям потерпевшей, если они живы.
После этих слов он углубился в изучение лежащих на столе документов, словно забыв о присутствующем. Павел Петрович Зацепин был человеком угрюмым, и поэтому сослуживцы опасались лезть к нему с расспросами, и общение с ним сводилось к чисто служебному.
Бумага пришла издалека. В ней сообщалось, что гражданин Горбачев Константин Афанасьевич скончался в поселке Погари Усть-Камского района в результате несчастного случая.
Вячеслав потоптался на месте. Зацепин поднял голову, пояснил недовольно:
— У нас в архиве есть дело об убийстве на озере Прорва. Оно приостановлено. Убийца находился в розыске около десяти лет. Думали, искусно скрывается, но оказалось, что умер. Искали живого, а он давно покойник. Так что напишите постановление о прекращении дела и приобщите к нему справку о смерти.
Вернувшись к себе в кабинет, Вершинин написал постановление о прекращении дела, запросил стол справок, поморщившись, выслушал ответ. Оказывается, отец Валентины Горбачевой был жив и проживал теперь в благоустроенной части города.
Вершинину стало немного грустно. Дела последнее время шли все больше легкие: то изобьют кого по пьянке, то часы отнимут. Разве о таком он мечтал? Год как работает следователем, классный чин недавно получил, а стоящего дела и в глаза не видел.
2
На другой день Вершинин поехал по адресу отца потерпевшей. На звонок открыл сутулый старик с дымящейся козьей ножкой в руке. Не спрашивая ничего, пропустил Вячеслава в комнату и только после этого вопросительно взглянул. Глубокие борозды на его лбу, казалось, изогнулись в вопросе.
— Вы, вероятно, Иван Платонович Семкин? — спросил Вячеслав.
Тот едва кивнул головой.
— Я насчет зятя вашего — Константина. Известна вам его судьба?
В глазах хозяина квартиры мелькнул интерес.
— Помер Константин. Годов восемь как помер.
— Почему же вы тогда не сообщили о его смерти в прокуратуру?
— Ах, вот ты откуда. Давненько ваш брат меня не беспокоил. Почитай, годов десять с лишком. — Старик помолчал. — Вот и Марью Федотовну свою уже месяц как схоронил, самому пора собираться. — Он тяжело присел на диван.
Вячеславу стало жаль его.
— На лесосплаве Константин работал, на Оби, там и утонул, справиться можете. — Старик повернулся спиной, показывая, что разговор окончен.
Уже у порога, увидев уныло опущенные плечи Семкина, Вершинин сказал:
— Ты бы, дедушка, с людьми жил, квартирантов пустил, что ли, а то от одиночества свихнуться можно.
— А кто тебе сказал, будто я один собираюсь жить. На Марьи Федотовны сорок дней Валюша приедет с внучатами и зятем. Квартиру разменяю и уеду к ним в Сибирь. Я еще им пригожусь.
Вячеславу показалось, что он ослышался.
— Какая Валюша? У вас ведь одна дочь была.
— Она и есть. Валя. Жена Константина. После его смерти второй раз замуж вышла. Сейчас троих детей имеет.
— Постойте, но ведь десять лет назад она была убита. Вы сами ее тогда опознали.
— Вот ты о чем, сынок. А я уж думать забыл про то. У вас, оказывается, ничего не знают. — Старик запыхал затухавшей козьей ножкой. — Ошибся я тогда. Слезы застили глаза, да платье вроде ее. Сослуживцы тоже вот узнали. Так и оплакали мы тогда чужую дочку, как свою, а оно-то, глянь, все по-другому обернулось.
Вячеслав слушал не шевелясь. Слова Семкина походили на фантастику.
— Года через полтора после похорон, — продолжал Иван Платонович, — постучался поздно вечером к нам мужчина, здоровый такой, как медведь. Ящик подает. От кого — не сказал. Повернулся и был таков. Сначала мы боялись трогать, вдруг не нам, потом открыли. Шаль там была, носки шерстяные, детские вещи и письмо. Да цело оно у меня — сам почитай.
Старик снял со старого сундука плюшевую тряпку, открыл его и, покопавшись, достал со дна пачку писем. Нацепив на уши самодельные петли очков, он вытащил из папки сложенный в несколько раз лист бумаги. Им оказалось письмо от Валентины Горбачевой.